обрели золотую жилу.[536 — См.: Zia’s Pakistan. Op. cit. В этом сборнике приводятся сведения о поддержке режима различными социальными слоями общества. В статье Роберта Лапорта (La Porte R J. Urban Groups and the Zia Regime // Zia’s… P. 7–22) отмечается, что генерал пользовался безоговорочной поддержкой промышленных, коммерческих и сельских элит, а также популярностью у предпринимателей средней руки и мелкорозничных торговцев. Их процветание было напрямую связано с результатами проводившейся режимом эмиграционной политики в страны Залива. Диктатора поддерживало также суннитское духовенство. Напротив, профессора юридических вузов, шокированные насаждавшейся исламизацией законов, врачи, отказывавшиеся делать ворам ампутации конечностей, предписанные исламскими нормами (худуд), беднейшие слои городского населения, лишившиеся права на забастовки, профсоюзы, урезанные в своих правах, и пр. — все они не испытывали особых симпатий к власти. Но и здесь режиму удалось извлечь пользу из благоприятных экономических условий, позволивших резко увеличить количество рабочих мест и поднять уровень зарплат.] Присутствие членов «Джамаат-и ислами» в правительстве давало членам партии и ее сторонникам возможность быстрого карьерного роста. Таким образом, набожная буржуазия избежала искушения вступить в альянс с обездоленной молодежью для свержения правивших элит. Последние сами уступили для нее нишу. Генералу Зия-уль-Хаку удалось разбить ППН, устранив, таким образом, всякую опасность «социализма», сохранить лояльность средних слоев и обласкать исламистскую интеллигенцию, разделявшую идеи Маудуди: она согласилась подчиниться правящим группам, на которые опиралась военная иерархия.
Эта политика нашла отражение в мерах по исламизации, предпринятых в 1979 году.[537 — См.: Islamic Reassertion in Pakistan: The Application of Islamic Laws in a Modern State / Ed. Anita M. Weiss. N.Y.: Syracuse University Press, 1986. P. 11–17.] Они включали в себя проверку действующих законов на предмет их соответствия шариату, введение исламского уголовного кодекса и телесных наказаний — худуд (отсечение кистей рук и ступней у воров, побивание камнями женщин за прелюбодеяние, порку за употребление алкоголя и т. д.). Началась исламизация системы образования и экономики. Однако в каждой из этих сфер власти делали всё, чтобы решения «исламского» правосудия не выходили из-под контроля военной иерархии и не меняли сложившейся социальной пирамиды. Так, с 1980 года многочисленные требования проверки действовавших законов на соответствие исламу передавались в Федеральный шариатский суд, который тщательно рассматривал эти требования во избежание злоупотреблений. Что касается исламского уголовного кодекса, то в Пакистане, как и в других странах, он был призван ввести в практику ряд карательных мер, которые позволили властям удержать под контролем сферу нравственности — в ущерб личной свободе граждан, в первую очередь женщин.
В то же время исламизация системы образования и установление исламских налогов должны были иметь более значительный долгосрочный эффект, нежели тот, на который рассчитывала власть, желавшая максимально контролировать религиозную сферу и демонстрировать заботу о бедных взиманием с обеспеченных занята. Эта «узаконенная милостыня», предназначенная нуждающимся и являющаяся одним из пяти «столпов ислама», в большинстве современных мусульманских стран осталась сугубо частной инициативой. Государство Зия-уль-Хака взимало ее с банковских счетов каждый год в месяц Рамадан, в размере 2,5 % с вклада. Это был налог скорее «доктринальный», нежели реальный, призванный продемонстрировать благочестие военного режима и служить имиджем социальной справедливости, поскольку он распространялся (не будучи слишком тяжелым) лишь на средние и высшие городские слои — только их представители могли иметь счет в банке. Тем не менее десятки миллионов пакистанцев не ощущали какого-либо влияния этого налога на их благосостояние.[538 — См.: Clare G. Zakat and ashras a Welfare System // Islamic Reassertion in Pakistan. Op. cit. P. 79–95.] И всё же введение занята имело своим следствием изменение религиозного пространства страны. Это не могло не способствовать — уже после правления генерала Зия и вплоть до сегодняшних дней — раздроблению этого пространства и эскалации насилия в обществе. Сначала шиитское меньшинство, насчитывающее от 15 до 20 % населения, заявило, что оно уже платит на добровольной основе закят своим аятоллам. Шииты отвергли вмешательство государства в религиозные дела. Власти пришлось отступить и освободить от налога шиитов, что вызвало недовольство наиболее консервативных суннитских улемов, ярых противников шиизма. Улемы опасались, что некоторые пакистанцы объявят себя шиитами только ради того, чтобы уклониться от обложения. Это был один из пунктов разногласий, которые в следующее десятилетие выльются в кровопролитные стычки между воинствующими представителями двух общин, о чем будет рассказано в последней части книги.
Помимо всего прочего, деньги от закята. шли на финансирование традиционных религиозных школ — динимедресе, контролировавшихся улемами и в большинстве своем связанных с деобандским движением.[539 — Подробнейшие данные о развитии сети динимедресе в 80-е годы приводит в своей книге Дж. Малик: MalikJ. Colonialization of Islam: Dissolution of Traditional Institutions in Pakistan. New Delhi: Vanguard Books, 1996. См., в частности, с. 179, где речь идет о финансировании динимедресе из фондов заката. О движении деобанди см. Пролог.] Контроль над этой сетью учебных заведений был важной задачей: школы давали обучение, кров и пищу массе молодых людей из бедных семей. В условиях скученности и строжайшей дисциплины, которые неоднократно становились предметом осуждения со стороны правозащитных организаций,[540 — См.: Human Rights Commission of Pakistan // HCPR Newsletter. 1996. April. Vol. 7. № 2. P. 32. В докладе рассказывается о случаях, когда провинившихся послушников медресе держали в цепях. Мракобесие в стенах медресе — довольно нередкое и известное явление. Во время посещений нами занятий в пакистанских медресе в апреле 1998 г. мы наблюдали, как учащиеся были вынуждены сидеть прямо на земле, тесно прижавшись друг к другу. Ели и спали они в тех же классных комнатах в условиях крайней скученности.] пакистанские медресе готовили учеников к усвоению религиозных знаний в традиционном и очень ригористичном духе и прививали им соответствующее мировоззрение. Для исламского государства Зия-уль-Хака финансирование медресе за счет предоставления части закята нуждавшимся ученикам означало начало установления контроля над потенциально опасной возрастной категорией и социальной прослойкой. Параллельно наводились мосты между религиозным и государственным светским образованием: изучение ислама, ставшего обязательным предметом для всех учеников и студентов, позволило создать много преподавательских рабочих мест для отличников медресе. При условии модернизации учебных программ медресе выдаваемые ими дипломы приравнивались к дипломам государственных учебных заведений. Открыв, таким образом, перед паствой улемов возможность сделать чиновничью карьеру, эти меры позволили поднять престиж самих медресе. В сочетании с поступлениями от закята и демографическим взрывом тех лет это вызвало гигантский рост числа медресе в 80-е годы.[541 — См.: Malik. Op. cit. P. 196. Автор отмечает, что количество медресе, находившихся под контролем деобанди, возросло более чем на 500 % за период с 1979 по 1984 г. Общее число только учебных заведений деобанди составило к этому времени 1097.] Улемы — особенно самые их ригористически настроенные представители, деобанди, — получили огромную власть не только над беднейшей пакистанской молодежью, но и над молодежью афганской, так как они взяли на свое содержание многих детей из семей афганских беженцев. Именно в этой среде зародилось движение «Талибан», само название которого означает «ученики медресе».
Перед лицом попытки государственного вмешательства в свои дела в обмен на поступления от закята некоторые директора наиболее известных медресе предпочли полагаться на собственные ресурсы. Они были достаточно велики, чтобы школы могли не считать себя обязанными Зия и сохранять свою независимость от генерала — при всем рвении на поприще исламизации, которое он выказывал. Поступая так, деобандские улемы сохраняли политическую власть: они могли позволить себе не идти на уступки, поскольку держали в руках ключи социального мира, манипулируя на свой лад городской и сельской неимущей молодежью, посещавшей их школы. И, как показал афганский опыт, улемы были вполне способны превратить своих учеников в воинов джихада, готовых убивать и умирать за дело, на которое им указали. Зия нуждался в улемах больше, чем они в нем, ведь улемы контролировали самые неспокойные социальные слои общества, до которых у военного режима не доходили руки.
В отличие от улемов, последователям Маудуди было намного труднее избавляться от компрометирующей опеки диктатора. Значительная часть средних слоев, составлявшая опору улемов, в конце концов примкнула к режиму, при котором она процветала. «Джамаат-и ислами» перестала служить для них выразительницей их интересов. В середине 80-х годов в движении возникла напряженность. Она вылилась в противостояние между теми, кто был обеспокоен утратой влияния партии в массах, и сторонниками сотрудничества с Зия-уль-Хаком.[542 — О внутреннем кризисе в «Джамаат-и ислами» по вопросу отношения к Зия-уль-Хаку см. подробнее: Nasr S.V.R. Op. cit. См. также: Nasr S.V.R. The Vanguard… P. 188–205, где автор возвращается к этому вопросу.] «Джамаат-и ислами» ощущала конкуренцию со стороны партий, связанных с улемами, оказывавших значительное влияние на молодых выпускников медресе. Оказавшись перед дилеммой, самая неспокойная фракция исламистской интеллигенции — студенты-маудудисты из «Ислами джамият-и тулаба» («Ассоциации исламских студентов», ИДТ) — пошла по пути радикализации. После двухлетнего «медового месяца» с Зия-уль-Хаком, в течение которого ИДТ силой изгнала левых из студенческих городков (как это сделали ради Садата их египетские друзья), они выступили за то, чтобы «Джамаат-и ислами» отмежевалась от режима. Однако, когда исламисты, осознав к 1985 году опасность утраты социальной базы, решились на этот шаг, было слишком поздно: время для создания внушительной оппозиции режиму, идеологом которого с готовностью выступила ДИ, было упущено. На выборах, проведенных после смерти Зия (в августе 1988 года), партия подверглась жестким репрессиям, а победа досталась Движению за восстановление демократии во главе с Беназир Бхутто, отец которой был повешен в апреле 1979 года с одобрения Маудуди и его последователей.
В годы правления Зия-уль-Хака коллаборационизм «Джамаат-и ислами» обеспечил диктатору религиозную легитимность совершенного им военного переворота и установленного им режима. Кроме того, она позволила расширить социальный фундамент власти за счет среднего класса и религиозной буржуазии, на которые опиралось исламистское движение. Эти круги примкнули к режиму, извлекая экономические выгоды и давая Зия удивительное политическое долголетие. Менее удачно сложились отношения генерала со студенческим крылом движения, но, несмотря на свою склонность к насилию, оно не представляло для диктатора большой политической опасности. Масса бедной молодежи, большая часть которой находилась под контролем улемов, пользовалась плодами перераспределения закята. и открывавшимися возможностями трудоустройства. Хотя Зия так и не удалось привлечь на свою сторону улемов, как он это сделал с Маудуди и его сторонниками, генерал заручился их нейтралитетом. Он использовал вражду между традиционным духовенством и современными исламистами, чтобы натравливать одних на других; тем самым он способствовал фрагментации религиозного пространства, чтобы лучше им управлять.
Таким образом, в целом политика исламизации была успехом диктатуры, которая, избрав ее в качестве идейной опоры, заручалась поддержкой со стороны различных социальных групп. Секуляризованные городские
