грандиозную борьбу на поприще морали и религии, способную отвлечь их от социального недовольства в стране, где растущая пауперизация масс сопровождалась стремительным обогащением религиозной буржуазии, людей базара, связанных с муллами. Вне Ирана Хомейни ставил в затруднительное положение Саудовскую Аравию и ее союзников, раскалывая их ряды и ослабляя их позиции. Логическим завершением этого процесса станет начавшаяся в следующем году война в Заливе. Некоторые видные участники афганского джихада, которых Эр-Рияд считал своими сторонниками, противниками иранского и антиамериканского вариантов экстремизма, как, например, египетский шейх Омар Абдель Рахман (приобретший известность после взрыва в нью-йоркском Всемирном торговом центре в 1993 году), выразили поддержку Хомейни. На заключительном заседании министров иностранных дел ОИК 16 марта Саудовская Аравия и «умеренные» государства были вынуждены проголосовать за принятие заявления, объявлявшего автора «Сатанинских стихов» вероотступником. На практике это давало доктринальное оправдание фетве (вывод о «богохульстве» Рушди делался на основании категорий исламского права),[208 — Разница между фетвой, приговаривавшей Рушди к смерти, и характеристикой его как вероотступника состоит в том, что вероотступник имеет право, если он покается, избежать смертной казни. В первом случае речь идет о приговоре, не подлежащем обжалованию, во втором — о вынесении суждения, которое (в принципе) допускает выдвижение контраргументов.] хотя при этом не упоминалось о провокационном смертном приговоре британскому подданному, проживавшему в Англии. Своим последним в этой жизни политическим актом Хомейни подстроил ловушку своим противникам. Как выразился иранский президент Хаменеи (будущий преемник лидера иранской революции), «он [Хомейни] — вождь мусульманских сообществ и исламской нации. Для него, являющегося не только вождем иранской нации, все мусульмане связаны сердечными узами. Как вождь исламской уммы, он должен защищать их права».[209 — Цит. по: Schube R. The Forgotten Honor of Islam // MEcS. 1989. P. 175.]
«Сообщества», на которые стремился распространить свою власть иранский вождь, в значительной части состояли из иммигрантов в странах Западной Европы. Этот миграционный поток, начавшийся еще в первые десятилетия XX века, имел своей причиной поиск работы.[210 — См.: Kepel G. Les banlieues de l’islam. Основные положения указанной книги, касающиеся зарождения ислама во Франции, воспроизводятся здесь с учетом процессов, развивавшихся в других европейских странах, и событий, произошедших после выхода этой книги в свет (1987 г.).] Европейская промышленность нуждалась в дешевой рабочей силе, а иммигранты — в живых деньгах, которые они могли привезти на родину. В этой миграции не было ничего специфически «исламского», она не была связана ни с верой, ни с ее экспансией: так же поступало христианское население Южной Европы, отправлявшееся на заработки в северные страны. После Второй мировой войны, а затем в период после обретения независимости большинством мусульманских стран этот поток увеличился из-за возросших в Европе потребностей в рабочей силе, когда был приведен в действие план Маршалла и вовсю шла послевоенная реконструкция, а также из-за демографического всплеска в странах «третьего мира». До середины 70-х годов те, кого называли тогда «иммигрировавшими рабочими», в своем большинстве были трудоустроенными мужчинами — в принимавших странах уровень безработицы был низок. Процесс пожизненного оседания иностранцев на новых местах еще не начался: «заинтересованные» организации (и европейские правительства) хотели видеть в них лишь «иммигрировавших» (а не «иммигрантов»), которые рано или поздно покинут страну — как только достигнут своих целей, а на их место придут другие в соответствии с разумной «миграционной ротацией». Франция и Великобритания поощряли иммиграцию из своих бывших колоний: Франция — из стран Магриба и Западной Африки, Англия — с Индийского субконтинента. В Германии основную массу иммигрантов составляли турки. До октябрьской израильско-арабской войны 1973 года, называемой также войной Киппура или Рамадана, ислам, как мы уже упоминали, не представлял еще серьезного фактора и не являлся реальной силой в странах третьего мира, где в то время господствовала националистическая идеология в ее различных проявлениях. Выходцы из этих государств определяли себя в первую очередь в соответствии со своей недавно обретенной национальной принадлежностью, особенно если это право было завоевано в результате длительной национально-освободительной борьбы, как, например, в Алжире. Что же касается тех, кто воспринимал мир через призму религиозных категорий, то для них Западная Европа — это как дар аль-куфр («земля безбожия»), часть вселенной, находившаяся под игом немусульман, где, в отличие от дар аль-ислам, законы шариата не действовали. Конкретно это означало, что во Франции и Германии набожность иностранных пришельцев была практически незаметна: мечети и молельные залы были полупустынны, а их посещаемость оставалась на низком уровне. Мусульмане соблюдали a minima некоторые запреты, касавшиеся употребления свинины или алкогольных напитков (последнего запрета это касалось в меньшей степени), совершали ежедневную молитву и постились в месяц Рамадан. Однако индивидуальный характер этой практики и отсутствие интереса к ней не позволял давать ей количественные оценки. Лишь индо-пакистанские мусульмане Великобритании составляли в этом плане исключение: на протяжении столетия они привыкли, в частности, благодаря опыту деобанди и барелви, жить своим окружением, общиной, проникнутой религиозным духом, под властью немусульманского правительства, на полуострове, где они составляли лишь пятую часть населения (в отличие от магрибинцев, африканцев и турок, приехавших из стран, преимущественно или целиком мусульманских). Они жили по шариату сами, без вмешательства государства. Прибыв в Великобританию после Второй мировой войны, многие из них переносили на английскую почву модель, выработанную в индуистском окружении. Они неукоснительно соблюдали запреты, предписывавшие подчинение нуждам сообщества, тем более что это было настоятельной необходимостью их образа жизни. Так, например, чтобы приготовить блюда из мяса животного, забитого согласно ритуалу с целью сохранения его религиозной чистоты (халялъ), им приходилось покупать и резать барана в кругу остальных членов общины деобанди или барелви, поскольку халяльной пищи тогда в продаже просто быть не могло. Внутри таких общин царила взаимовыручка. Ее члены вместе молились и… наблюдали друг за другом. В Соединенном королевстве сеть мусульманских ассоциаций сложилась как таковая еще в начале 50-х годов. Одновременно была создана сеть мечетей, собравших и объединивших под своими сводами приверженцев ислама в рамках религиозного сообщества, уставные ограничения которого были гораздо более суровыми, чем у турок в Германии или магрибинцев во Франции в ту эпоху.
Октябрьская война 1973 года сыграла решающую роль в развитии консервативного исламизма саудовской закваски. Она привела к непредвиденным значительным изменениям в судьбах мусульманского населения Западной Европы. Взлет цен на нефть выразился в двузначной цифре инфляции, привел к внезапному и массовому росту безработицы, коснувшейся в первую очередь неквалифицированной рабочей силы. Рабочие-иммигранты стали ее первой жертвой. Европейские правительства приняли постановления по ограничению иммиграции в надежде снизить уровень безработицы, рассчитывая, что те, кто оказался без работы, вернутся на родину, а замены им не будет. Однако эти меры возымели обратный эффект: большинство иностранных рабочих, взвесив все за и против, осмыслив все превратности безработицы в Европе и ее безысходность у себя дома, решили, что выгоднее оставаться в Европе, избрав ее своей новой родиной и ознаменовав этот выбор созданием семьи. Буквально за несколько лет это население, в котором раньше преобладали мужчины, было разбавлено представительницами слабого пола. В семьях иммигрантов было уже много детей, прибывших в страну в младенческом возрасте или рожденных в стране после 1973 года. В конце 80-х годов, будучи гражданами данного государства или имея законную возможность получить гражданство, они составят первое поколение молодежи мусульманского вероисповедания, родившееся и получившее образование в европейской стране, говорящее на языке данной страны и знакомое с национальной народной культурой.
Становление ислама в Европе с момента начала обоснования мусульман на новом месте жительства после октябрьской войны 1973 года и до 1989 года в значительной степени определялось политической [пропуск стр. 196, 197].
В европейском исламе этих лет исламистская интеллигенция была представлена студентами из стран мусульманского мира. Некоторые из них посвятили себя проповеднической деятельности и прозелитизму, но им было трудно перетянуть на свою сторону иммигрантов-рабочих или безработных, с чьим жизненным опытом они не были знакомы. Первое поколение испытывало тяжесть эмиграции и ее последствий. После 1973 года оно жило под постоянной угрозой сокращения рабочих мест «синих воротничков» (разнорабочих) и было озабочено тем, как дать образование своим многочисленным детям, впитывавшим культуру, практически непонятную их родителям. В религиозном плане для этого поколения пиетистские формы ислама были более привлекательны, нежели активисты, выступавшие за исламское государство, поносившие как безбожников правителей своих стран и представлявшиеся источником всевозможных беспорядков.
Положение изменилось в 1989 году с выходом на сцену поколения ассимилированных в европейской среде и достигших зрелости детей из семей иммигрантов. Это поколение столкнулось с многочисленными социальными трудностями. Доступ на рынок труда был им перекрыт, к тому же нельзя сказать, чтобы они очень блистали успехами в школе. Впервые на европейской земле в этой среде стало проходить становление неимущей городской молодежи мусульманского вероисповедания. Молодые люди будут более внимательно, нежели их родители, прислушиваться к речам радикальных исламистских активистов. Последние — студенты из стран Магриба, Ближнего Востока, Турции, Индии, Пакистана — находились в том же возрасте, располагали богатым интеллектуальным капиталом, хорошо владели языком и прекрасно знали обычаи и нравы своих стран. Хотя дети иммигрантов имели о них весьма смутное представление, тем не менее они слушали с огромным интересом рассказы о родине предков, с удивлением открывая для себя в некоторых деталях повествования знакомые им с детства истории, свидетельствовавшие об общности их генеалогических корней с покинутой родиной. Успех исламистской идеологии в молодом поколении объяснялся также несбывшимися надеждами 80-х годов. Во Франции движение «СОС-расизм», стремившееся собрать под едиными антирасистскими знаменами все молодежные течения, использованное, кстати, президентом страны Франсуа Миттераном для подрыва позиций Национального фронта и раскола коалиции правых сил, оставило после себя лишь воспоминания о ярких выступлениях, лишенных, однако, социального наполнения. Движение «бёров» (на жаргоне «верлан» — перестановка слогов reubeu, «араб»), пытавшееся сформировать особое самосознание молодых французов магрибинского происхождения на базе их двойной культурной принадлежности, быстро обнаружило свою ограниченность, способствовав в первую очередь возвышению «бёржуа-зии» — узкого слоя образованной элиты. Фактический провал этих инициатив оставил у многих «младших братьев» — «дружков» движения «СОС-расизм» и «бёров» чувство горечи и разочарования в концепциях создания новой идентичности, которые отдавали предпочтение принятию ими ценностей французской культуры и ставили ислам на последнее место.
В складывавшихся условиях, благоприятствовавших исламистской даава, ассоциации, связанные с движением «Братьев-мусульман», пакистанской «Джамаат-и ислами» и турецкой «Рефах партией», действовавшие в Европе, приспособили свою идеологию к запросам неимущей городской молодежи, которая казалась им уже созревшей для прозелитизма. Этим объяснялся расцвет пропагандистской литературы на французском, английском, немецком и других языках, на которые переводились проповеди, читавшиеся в мечетях, брошюры с текстами
