те же конкурирующие стороны: Иран, Саудовская Аравия, различные течения исламистского движения — от «Братьев-мусульман» до «салафитов-джихадистов». Однако контекст событий был уже иным, чем в Афганистане. Тегеран утратил свое революционное рвение после смерти аятоллы Хомейни; Эр-Рияд был обременен долгами после войны в Заливе, к тому же саудовская монархия испытывала давление со стороны внутренней оппозиции; лозунг джихада вызывал настороженность и неприятие на Западе, чем умело пользовалась сербская пропаганда.
Борьба за Боснию свелась к вялому соперничеству между Тегераном и Эр-Риядом и их союзниками. В основном они боролись за контроль над исламскими гуманитарными организациями, появившимися в зоне, где западные благотворительные неправительственные организации держали монополию. Последним мусульманские лидеры противопоставили собственные концепции благотворительности, что вызвало полемику о конечных целях этой деятельности. «Джихадисты» из Пешавара и новые добровольцы (их число оценивалось максимум в 4 тысячи человек)[250 — К этим цифрам, которые носят оценочный характер и были подсчитаны ЦРУ, а затем переданы в прессу, следует относиться с осторожностью в силу отсутствия надежного источника. К данному количеству следует добавить несколько сотен «Стражей исламской революции» — в основном военных инструкторов, состоявших в боснийских вооруженных силах и остававшихся в стране до окончания конфликта.] отправились воевать в Боснию, но они не смогли придать войне сколь-либо значимый оттенок джихада, так как в отличие от Афганистана этот термин почти не встречал отклика у местного мусульманского населения. В своей массе оно оценивало конфликт с соседями-сербами или хорватами в совсем иных категориях.
Между тем боснийский ислам не оставался в стороне от изменений, которые с конца 60-х годов затрагивали эту религию в планетарном масштабе, вопреки полувековому господству социалистической идеологии в Югославии маршала Тито. В 1970 году, когда умер Насер, а Хомейни выпустил свой труд «За исламское правительство», в Сараево из-под полы передавался из рук в руки текст под названием «Исламская декларация», некоторые тезисы которого перекликались с манифестом, опубликованным в 1965 году Сайидом Кутбом под названием «Вехи на пути». Его автор, Алия Изетбегович, был членом панисламистской ассоциации «Млади Мусульмане» («Молодые мусульмане»), испытавшей влияние египетских «Братьев-мусульман». Основанная в 1941 году, она была распущена титовскими властями в 1949 году. Впервые побывавший в тюрьме за свои убеждения в 1946 году, он вновь оказался в заключении весной 1983 года после судебного процесса над тринадцатью активистами, обвиненными в «исламском фундаментализме» в первые годы после иранской революции. Спустя 7 лет, в марте 1990 года, в момент начавшегося распада Югославии, он создал Партию демократического действия (ПДД), первоначальное название которой — Югославская мусульманская партия — не было признано властями. В ноябре ПДД собрала все голоса мусульман на выборах в коллегиальный президентский орган Югославской Республики Босния и Герцеговина. Соответственно, сербская и хорватская националистические партии одержали победы в своих округах.[251 — Во всей Боснии ПДД получило 30,4 % голосов, сербская партия СДП — 25,2 % и хорватская ХДС — 15,5 %, обеспечив тем самым успех националистическим партиям; «гражданские» партии набрали лишь 28,9 % голосов.] Изетбегович, бывший член ассоциации «Молодые мусульмане», стал первым демократически избранным президентом страны, в которой население (как в Сербии и в Хорватии) в основном не придерживалось строгих религиозных убеждений.[252 — Опросы 1990 г. показывают, что уровень набожности среди мусульман — один из самых низких среди всех югославских национальностей: только 34–36 % считают себя «религиозными» людьми, а 61 % молодых людей заявили, что ни разу не были в мечети. См.: BougarelX. Discours d’un Ramadan de guerre civilis // L’Autre Europe. 1993. № 26–27.] Ему удалось заручиться поддержкой избирателей, сделав свою партию символом национальной идентичности, определявшейся конфессиональной принадлежностью, в атмосфере взрыва национализмов[253 — Сербы и хорваты носят имена, которые не указывают на их конфессиональную принадлежность. Но фактически они различаются по принадлежности первых к православию, а вторых — к католицизму, что находит отражение в транскрипции их общего сербскохорватского языка (сербы используют кириллицу, хорваты — латиницу). В истории данное обстоятельство выражалось в тяготении сербов к Восточным Церквам (подпавшим под политическое господство мусульман), затем — к Греции и России, а хорватов — к Римской Церкви, затем — к Австро-Венгрии и Западной Европе.] на всей территории распадавшейся Югославии.
Тем не менее совпадение между, с одной стороны, идеями панисламистского течения, давно созданного, но крайне мало популярного, и с другой — электоральным выбором населения, не очень симпатизировавшего этой идеологии — при всей своей растерянности в связи с распадом Югославии и войной, — не подтолкнуло руководителей ПДД ни к провозглашению исламского государства, ни к введению шариата, на что уповали боевики джихада, горевшие желанием превратить Сараево в новый Кабул. Не кто иной, как США и в меньшей степени Западная Европа, благодаря Дейтонским соглашениям, заключенным в ноябре и подписанным в декабре 1995 года в Париже, положили конец столкновениям. Ценой этого стало включение Боснии в европейскую сферу, что не позволило исламскому пространству определять дальнейшую судьбу страны и привело к уходу — вынужденному и принудительному — «добровольцев», прибывших в Боснию из Пешавара, Каира и Тегерана.
Провал исламизма в Боснии стал одним из первых признаков двух характерных для 90-х годов явлений. Первое из них — это постепенное расхождение в мировосприятии между радикальными исламистами и мусульманским населением, в глазах которых исламистская утопия теряла свою притягательную силу. Второй феномен — это выработка тем же населением модели демократического мусульманского общества, которая выходила за рамки исламистской модели и предлагала такую интерпретацию культурной традиции, которая позволяла мусульманам полноправно вписаться в современность, не теряя в ней своей самобытности, — и это на исходе войны с ее жестокостями, совершенными во имя закрытой и эксклюзивистской концепции идентичности.
Чтобы понять эти явления, необходимо вначале представить себе, каким образом происходило становление мусульманской идентичности в Боснии и Герцеговине с тех пор, как она была поставлена под сомнение военными победами Австро-Венгрии, оккупировавшей эту бывшую провинцию Османской империи в 1878 году, после Берлинского конгресса. В Боснии исламизированные славяне составляли господствующее меньшинство, в котором городская элита и землевладельцы сохраняли свою власть и статус благодаря связям со Стамбулом. Австро-венгерская оккупация лишила их этого преимущества. Вдобавок она растворила их в сообществе, в котором хорваты-католики, пользовавшиеся покровительством Вены до Первой мировой войны, а затем сербы-православные, правившие с 1918 по 1941 год независимым Югославским королевством, сохраняли политическое главенство. Эта ситуация напоминала положение индийских мусульман, которые после победы Англии над последним могольским султаном, сидевшим в Дели, оказались меньшинством в государстве, где шариат уже не мог практиковаться, и столкнулись, как мы это видели выше, с проблемой определения своей религиозной и политической идентичности. В отличие от Индии, где эмиграция (хиджра) в земли ислама была длительным и трудноосуществимым предприятием, мусульманские элиты Балкан, наиболее привязанные к Блистательной Порте, эмигрировали в Стамбул, где община боснийского происхождения была хорошо представлена при султанском серале. В данном случае мы не находим ничего общего с деобандским движением, которое стремилось сохранить в неприкосновенности свои религиозные обычаи в замкнутом общинном пространстве. Напротив, как и в Индии, боснийское общество сформировалось вокруг общин, разделенных по конфессиональному признаку, лидеры которых выступали от их имени в государстве Габсбургов. Когда оккупационной властью были организованы выборы (в 1910 году в Боснии и в 1911-м — в Индии), они прошли по одинаковой цензовой и конфессиональной модели: избиратели, в соответствии со своей религиозной принадлежностью, голосовали за представителей своей общины (мусульманской, сербской, хорватской или еврейской — в Боснии, индусской и мусульманской — в Индии). В период с 1918 по 1941 год в государстве, которое изначально называлось королевством сербов, хорватов и словенцев, мусульманское население оказалось перед угрозой утраты своей идентичности. Если эта община желала существовать на тех же правах, что и остальные общины, располагавшие территориями с более однородным населением, ей следовало преобразоваться в нацию. Населяя в основном зоны, где большинство составляли хорваты (на западе) и сербы (на востоке), мусульмане оказались зажаты между первыми и вторыми, считавшими их «исламизированными хорватами» или «исламизированными сербами». Между тем Босния и Герцеговина утратила территориальную автономию: в 1929 году она была разделена на четыре департамента (бановины). В этой обстановке, когда конфессиональной принадлежности становилось всё труднее превращаться в политическое сообщество, основанная в 1919 году мусульманская партия «Югословенска Муслиманска Организация» (ЮМО, «Югославская мусульманская организация») пришла в упадок, в то время как другие формы конструирования идентичности получили развитие. Кроме Коммунистической партии, обретавшей влияние также среди сербов и хорватов, на арену вышло и панисламистское течение. Для него конфессиональная принадлежность должна была превратиться в мотив борьбы за возрождение Общины правоверных во всем ее величии и в планетарном масштабе. В самом деле, боснийские улемы в еще большей степени, чем их арабские коллеги», были шокированы упразднением османского халифата, провозглашенного Ататюрком в 1924 году, так как халифат составлял их главную опору: реисульулема («глава улемов»), осуществлявший верховную религиозную власть, назначался с религиозной санкции Стамбула. Набожное молодое поколение обратит свои взоры в сторону исламистских движений, зародившихся в Каире к концу 20-х годов, создав в 1936 году ассоциацию «Аль-Хидайе» («Прямой путь»), а в марте 1941 года — ассоциацию «Молодые мусульмане».[254 — См.: Bauganel X. Un courant panislamiste en Bosnie-Herzegovine // Exils et roya15umes. P. 275–299.] Вербуя сторонников в среде образованной молодежи, последняя превратит ислам в его салафитской и пуританской форме, как и египетские «Братья», в способ организации общества. Эта идеология будет противостоять коммунизму и фашистским течениям, которые получат хождение в той же среде.
После вторжения нацистов, произошедшего через месяц после создания «Молодых мусульман», некоторые из ее активистов вступили в дивизию СС «Ханджар» («Кинжал»), сформированную из боснийских мусульман муфтием Иерусалима Амином аль-Хусейни, «гостем Третьего рейха».[255 — Муфтий Иерусалима Амин аль-Хусейни, выступавший против создания еврейского национального очага в Палестине и против Великобритании, которая, приняв в 1917 г. Декларацию Бальфура, сделала возможным осуществление этого проекта, присоединился к гитлеровскому лагерю и был назначен ректором Исламского института в Берлине. В его задачу входило превращение ненависти к сионизму, распространенной в арабском мире, в поддержку нацистской политики.] Впоследствии партизанскому движению во главе с Тито, генеральным секретарем Компартии, удалось вовлечь в свои ряды немало мусульман, укрывая их от военных формирований усташей (пронацистских хорватов) и четников (сербов), которые устраивали резню на контролировавшихся ими территориях.[256 — В Югославии в годы Второй мировой войны параллельно с сопротивлением немецкой и итальянской оккупации шла гражданская война, главными протагонистами в которой выступали усташи, четники и партизаны. Память об этих событиях сохранится вплоть до начала гражданской войны 90-х годов. Движение усташей, опираясь на созданное 10 апреля 1941 г. пронацистское «Хорватское государство» (включавшее в себя Боснию и Герцеговину) проводило политику
