Каирского университета. Здесь проживало около миллиона человек (из 12 млн жителей египетской столицы). Лишенный элементарных удобств, этот пригород был населен сельскими мигрантами, в массе своей выходцами из Верхнего Египта. Имбаба являлся своего рода карикатурным символом внедрения радикальных исламистов в столицу.[336 — События в Имбабе стали предметом многочисленных газетных публикаций, социологических исследований и монографий. См.: МубаракХ. Аль-исламийюн кадимун [Исламисты идут]. Каир: Махруса, 1995; Guenena N., Ibrahim S. The Changing Face of Egypt’s Islamic Activism. Washington: US Institute ofPeace, 1997. September. Много ценнейшей информации предоставил автору этих строк Патрик Хенни, поделившийся своими знаниями о квартале Имбаба, в связи с этим хочу выразить ему свою признательность.] Некоторые из обвиняемых, проходивших по процессу убийства Анвара Садата, были местными жителями, но в то время Имбаба и прилегавшая к ней «зона» служили скорее укрытием, нежели главным объектом пропаганды. Лишь в 1984 году, после выхода на свободу большинства активистов, они возобновили заселение пригорода в расчете расширить ряды «Гамаа исламийя» и создать неподконтрольное государству исламизированное пространство по модели диссидентских анклавов Верхнего Египта. Успех операции стал результатом встречи исламистских интеллектуалов-активистов 70-х годов — выпускников и студентов находившегося рядом университета — с квартальными лидерами, воплощавшими традиционную фигуру футувва («молодцов») — этих то ли крестных отцов мафии, то ли заступников угнетенных, которые блюли общественный порядок в отсутствие представителей государственной власти. Эти крепкие парни, приверженцы боевых искусств, ударились в радикальный исламизм как раз тогда, когда тот был готов оценить их роль. Он принимал стратегию жесткого столкновения с властью и хотел привлечь к этой борьбе те социальные элементы, которые обладали «техническим» опытом насилия, организации банд, добывания оружия и боеприпасов на черном рынке и т. д..[337 — Связь между радикальными исламистскими движениями, вставшими на путь насилия (или теми, кто ставил себе в заслугу его сдерживание), и «плохими мальчиками» — явление, часто наблюдавшееся в 90-е годы. О пригородах Алжира см.: Vergus M. Chroniques de survie dans un quartier en sursis // Exils et royaumes. P. 69; Martinez, L. La guerre civile. О «Черных мусульманах» («Black Muslims») США и некоторых пригородах французских городов см.: Kepel G. A l’ouest d’Allah (части 1 и 3). В Пакистане радикальную антишиитскую суннитскую партию «Лашкар-и Джхангви» возглавлял человек по прозвищу Хак Наваз-Пистолет. (Для сравнения: одним из лидеров «Гамаа исламийя» в Имбабе был некий Хасан-Карате).] Встреча между интеллектуалами-исламистами и футувва создала условия для привлечения неимущей городской молодежи в ряды «Гамаа», которая и стала главной социально-политической силой Имбабы.
В 1984 году Омар Абдель Рахман, «духовный вождь» группировки, начал обход местных мечетей, крупнейшие из которых стали оплотом активистов, сумевших занять социальное пространство через спорт, преподавание, организацию дружин, обеспечивавших исламский порядок в квартале, и давали отпор рейдам полиции. В ходе «завоевания» Имбабы, начавшегося с «исламизации» названий улиц, «Гамаа» подменяла собой традиционные посреднические институты, улаживая споры, прекращая конфликты между семьями, находившимися в состоянии кровной мести, и т. д. Наконец, сеть благотворительных ассоциаций, связанных с мечетями, заботилась о нуждающихся.
Крупные семейства квартала были побеждены с оружием в руках и принуждены заключить перемирие. Копты, составлявшие значительное меньшинство и группировавшиеся вокруг 21 церкви, стали жертвами бесчинств, наподобие своих братьев по вере в Асьюте или Минье. Разграбление магазинов и поджог церквей, избиение палками христиан в ходе акций, направленных против них, — всё это вписывалось в рамки «искоренения зла», которое проповедовали экстремисты. Группировка притягивала к себе некоторых молодых людей, не принадлежавших к ней идеологически, но пользовавшихся случаем, чтобы пограбить. При этом насилию не подвергались те коптские торговцы, которые платили «налог на защиту» (джизью) в пользу «Гамаа».[338 — Основные антихристианские инциденты имели место осенью 1991 г., их виновники воспользовались пассивностью полиции, не отваживавшейся войти в охваченный беспорядками квартал.]
В Имбабе молодежь использовала религиозную радикализацию, чтобы играть те социальные роли, которые были отведены старшим. Аналогичный феномен мы наблюдали в алжирской гражданской войне, где после 1991 года молодые «хиттисты» из бедных кварталов перехватили инициативу у бонз ИФС. И, как это было в Алжире, эта молодежь вообразила, что, установив свой контроль, она сможет продолжить наступление, пока не раскачает устои государства. В Имбабе с 1991 года, когда участились нападения на коптов, благотворительная направленность движения начала быстро уступать место расширенному истолкованию «искоренения дурного», при котором преступники прикрывались исламизмом, чтобы заниматься рэкетом. Как это позже произойдет в пригородах алжирской столицы с ВИГ, часть населения, которая первое время симпатизировала «Гамаа исламийя», отшатнулась от нее. В конце 1992 года военный представитель группировки шейх Габер, бравируя, заявил в интервью агентству «Рейтер», что Имбаба стала «исламским государством», в котором восторжествовал шариат. Эта новость облетела весь мир. В отличие от алжирских властей, которые могли лишь блокировать и оставить «загнивать» «освобожденные исламские зоны» столичных пригородов, египетское государство избрало силовые методы. В декабре 1992 года 14-тысячный отряд вошел в Имбабу и занимал ее в течение 6 недель, за которые было арестовано 5 тысяч человек. Так был положен конец эфемерной исламской республике шейха Габера, как ее прозвали в газетах. При этом «кровавой бани», обещанной его последователями, так и не произошло, поскольку само насилие, к которому скатилось движение, в конечном счете дискредитировало его и лишило поддержки многих прежних сторонников. На развитие квартала были тогда выделены значительные средства: наряду с полицейскими постами стало расти число социальных служб, а мечети перешли под контроль Министерства религиозных дел (вакфов), которое назначило в них «надежных» проповедников. Этот государственный реванш опирался не только на репрессии: исчезновение функции социального посредничества, которую «Гамаа» взяла на себя силовым путем, привело к возникновению новой элиты молодых политических предпринимателей — членов правившей Национально-демократической партии, которые облегчали доступ к манне, внезапно посыпавшейся от властей.[339 — Об этом феномене см.: Eid S., Haenni P. Cousins, voisins, citoyens: Imbaba: naissance paradoxale d’un espace politique // Le pouvoir local au Proche-Orient / Sous la dir. de Marc Lavergne.[22] A paraitre, 2000.] В свое время некоторые из них были близки к радикальному исламистскому движению, но отошли от него, предвидя его крушение в ближайшие годы.
Силой разрушив союз между неимущей городской молодежью и радикальными исламистскими интеллектуалами в бедном квартале столицы, египетский режим устранил непосредственную угрозу революционной мобилизации масс. Однако он по-прежнему сталкивался с другой угрозой, исходившей от «Братьев-мусульман», которые вместе со своими сторонниками не раз демонстрировали в 1992 году свою силу. Они занимали прочные позиции в набожных средних классах, могли принять эстафету от экстремистов в мобилизации бедных слоев, манипулируя благотворительной деятельностью, и проникли в набожный истеблишмент, от которого режим, напротив, ожидал поддержки в борьбе с исламистским движением.
Победа «Братьев» на сентябрьских выборах в корпорацию адвокатов, традиционный оплот либералов, была расценена как «важнейшее событие в Египте со времени убийства Садата»,[340 — См.: Abdel Fattah N. Veiled Violence. P. 45.] поскольку она довершала завоевание «Братьями» представительных органов образованных средних классов (одна лишь корпорация журналистов оставалась вне пределов досягаемости исламистов). Это означало, что при благоприятном стечении обстоятельств сфера права — центральная с точки зрения исламистской политической программы, основанной на применении шариата, — могла выйти из-под влияния светских юристов, а «Братья» и их союзники сумели бы изнутри изменить ее в соответствии с собственными концепциями.[341 — О разногласиях между исламистами и позитивистами по правовым вопросам см.: DupretB. Representations des repertoiresjuridiques en Egypte: Limites d’un consensus // Maghreb-Machrek. 1996. Janvier-mars. № 151. P. 32.] Они не преминули воспользоваться завоеванным превосходством, чтобы инициировать процессы против Насра Абу Зейда и других авторов-«нонконформистов» и выиграть эти процессы с помощью судей, разделявших идеи «Братьев». Это давало возможность поставить государство в весьма щекотливое положение, постепенно выводя юстицию из-под его контроля и при первой возможности явочным порядком применяя шариат.
Реакция на это властей заключалась в том, что они вновь взяли под контроль все профессиональные союзы, установив кворумы для участников голосования, за отсутствием которых назначались судебные администраторы.[342 — О перипетиях конфликта вокруг контроля над профсоюзами см.: Lon guenesse E. Le «syndicalisme professionnel» en Egypte entre identites socio-professionnelles et corporatisme // Egypte/Monde Arabe. 1995. 4e trim. № 24. P. 167–168.] Однако эта мера, воспринятая как манипуляция процедурой выборов, не могла не вызвать протестов в ситуации, когда режим еще не определился в своей линии в отношении набожных средних классов.
Решение власти пойти на открытый конфликт с «Братьями-мусульманами» и их союзниками было принято в первые месяцы 1993 года, после полугодичных колебаний, за время которых те еще более усилили свое влияние. После землетрясения в Каире в октябре 1992 года они оказали помощь 50 тысячам оставшимся без крова, продемонстрировав при этом большую эффективность, чем официальные службы, парализованные бюрократизмом и постоянными сбоями. С помощью подконтрольных «профессиональных союзов» и своей сети благотворительных ассоциаций они установили тысячи палаток (благо, те лежали на складе, готовые к отправке в Боснию через созданный «Братьями» комитет помощи),[343 — См.: Bellion-JourdanJ. Au nom de la solidarite islamique…] на которых красовался их лозунг: «Ислам — это решение!» («Аль-исламхувва аль-халль!»). Эта благотворительная акция, принявшая массовый характер и особенно заметная на фоне нерасторопности государственных служб, позволила «Братьям» собрать значительные средства, которые власти поспешили блокировать.
Продолжение насилия как ответ на захват полицией квартала Имбаба привело к гибели трех иностранцев, ставших жертвами взрыва в кафе в центре Каира в феврале 1993 года. Новые нападения на туристов и коптов в долине Нила свидетельствовали о колебаниях правительства в выборе стратегии в области безопасности. Это позволило «Братьям» и близким к ним представителям набожного истеблишмента выступить с инициативой, которая благодаря их способности быть посредниками между полицией и экстремистски настроенной «набожной» молодежью могла бы, по мнению авторов этой инициативы, восстановить спокойствие там, где репрессии были бессильны. Посреднический комитет, в который вошли проповедник-«телекоранист» Митвалли Шаарави, близкий к «Братьям-мусульманам» Мухаммад аль-Газали, шейх Кишк, «звезда» пятничных проповедей 70-х годов,[344 — См.: Kepel G. Le Prophete… P. 185–205.] а также другие проповедники и журналисты той же направленности, с согласия властей (в частности, министра внутренних дел) вступил в контакт с находившимися в заключении руководителями «Гамаа». На основе документа, дававшего «право гражданства» политическим требованиям радикальных исламистов, но отвергавшего насилие, комитет фактически ставил задачей объединить под своей эгидой всё исламистское движение, расколотое между религиозными средними слоями — опорой «Братьев» — и неимущей молодежью, подверженной влиянию «Гамаа исламийя».[345 — О Комитете по посредничеству см.: RoussiUonA. Changer la societe… P. 315–318.] Если бы этот проект был реализован, нет никаких сомнений в том, что легитимность государства была бы серьезно подорвана как раз теми, кто был призван ее
