месте.
К началу Реформации многие христиане Европы испытывали то же самое чувство, которое охватывало восточных христиан перед падением Константинополя: лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара. На традиционное же обвинение инквизиции в том, что еретики и схизматики «хуже неверных», протестанты отвечали, что Папа и его прелаты более коварны и опасны, чем турки. Хотя в течение многих лет католики и протестанты выдвигали друг против друга обвинения в союзе с неверными, и те и другие всегда понимали, что лучше вступить в союз с неверными, чем с христианами враждебного толка. Правда, что Лютер яростно нападал на мусульман; но правда и то, что когда поборники Реформации касались крестовых походов, они осуждали не конечную цель, а систему десятин, обетов и индульгенций, лежавшую в основе военных экспедиций по крайней мере с тринадцатого столетия, когда правовая сторона крестовых походов была разработана такими юристами, как Генрих Сузский или Синибальдо Фьески.
С началом Реформации Папа посчитал необходимым отложить все планы объединения христиан против турок. В мае 1518 года он говорил об этом в письме саксонскому курфюрсту Фридриху Мудрому. Через два года Папа послал курфюрсту экземпляр своей буллы «Восстань, Господи» («Exurge Domine»), особо подчеркивая, что бунт Лютера благоприятствует османам. Имелись объективные причины, делавшие это заявление правдоподобным. Несомненно, что Лютер, говоря о принципе божественного воздаяния, несколько раз называл турок орудием божьей кары в отношении папистов. Лев X осудил это заявление в своей булле (1520), но Лютер затем воспроизвел его в явно вызывающей форме, утверждая, что Западу не следует ни отправляться в поход против мусульман, ни участвовать деньгами в этом мероприятии, так как мусульмане ведут себя намного благоразумнее католических иерархов. Когда Шпеерский рейхстаг в 1529 году постановил, что призывать к реформе церкви следует как можно более сдержанно, Лютер через несколько месяцев (в сентябре) провозгласил о нейтралитете, своем и своих сторонников, в христианско-мусульманском конфликте, несмотря на то, что именно тогда шла драматическая осада турками Вены. В своем «Письме братьям в Нижней Германии» Эразм прямо утверждает, будто солдаты Лютера выкрикивали, что «некрещеный турок» (султан) лучше «крещеного турка» (императора), и что на знаменах воинов из Нидерландов были изображены полумесяц и девиз «Лучше турки, чем паписты» (Plutost Turcs que Papaux).
Подобные факты объясняют, почему в католических землях в этот переломный момент начали звучать утверждения о «сходстве» между протестантизмом и исламом. Протестанты в ответ на это обвинили самих католиков, повторяя доводы Джона Уиклифа: тот, примерно в 1378–1384 годах, когда казалось, что угроза мусульманского вторжения миновала, утверждал, что погрязшая в безнравственности и мерзостях римская церковь стала похожа на ислам. Вот почему, продолжали поборники Реформации, нравственное обновление церкви более необходимо, чем война против ислама, который будет побежден без всякого оружия, если христиане исправятся и смогут поставить свою добродетель в пример мусульманам. Как раз при помощи таких аргументов в эпоху Реформации и Контрреформации возникло различие между понятиями «защита Европы» (defensio Europae) и «защита христианства» (defensio Christianitatis).
Среди лютеран тем временем — не без усилий со стороны таких видных деятелей, как Юстус Ионас и Меланхтон, — распространялось толкование седьмой главы книги пророка Даниила, согласно которому «небольшой рог» Зверя — это турецкая империя. (Кальвин, по всей вероятности, с этим бы не согласился). На такой трактовке настаивал и сам Лютер. Со своей стороны Эразм — возможно, косвенно побуждаемый императором — в ответ на послание Лютера от 1529 года «О войне против турок» («Von Kriege wider die Turken») в следующем году написал во Фрайбурге небольшой трактат, озаглавленный «Полезнейшее рассуждение насчет войны с турками» («Utilissima consultatio de bello Turcis inferendo»). To была кульминация его многолетней деятельности, состоявшей в призывах к европейским правителям прекратить вражду и выступить единым фронтом против общего врага.
И сам Лютер, как все немцы того времени, был встревожен турецким натиском, но не слишком сильно: Саксония, где он жил, находилась в безопасности от возможного вторжения, а нападение османов на Вену, оплот католицизма, не слишком его расстроило. Лютер неоднократно ставил на одну доску всех своих противников — евреев, турок, папистов, последователей Цвингли и так далее, — не делая различий между ними. Турки довольно часто упоминаются в его знаменитых застольных речах (Tischreden).
В 1531 году Эразм заявил, что если герцог Саксонский отправится против неверных, он охотно пойдет за ним, уверенный в том, что его, Эразма, мученическая смерть убедит Бога истребить османов. В 1532 году стало известно, что султан Сулейман, тремя годами ранее вынужденный снять осаду Вены, готовит новое наступление. Эразм был явно встревожен тем, как немцы вели военные приготовления, утверждал, что Фердинанд I Габсбург будет разбит, и выражал опасения, что Папа намеревается столкнуть немцев друг с другом, а затем натравить турок на них всех. В основе этих соображений лежала та мысль, что турки и католики являются тайными союзниками. Католики тем временем заявляли, что турецкая угроза есть признак того, что Господь гневается на христиан за распространение ереси Лютера.
Согласно Лютеру, турок (то есть мусульман) и католиков объединяет также и сходство между их учениями. И те и другие, к примеру, считают, что Бог помогает лишь праведникам, но не грешникам. Сравнивать учение об оправдании только по книгам об исламском праве может показаться по меньшей мере странным, но дело в том, что — продолжал Лютер — мусульмане, как и Папа, не могут воззвать к богу через Христа: первые из-за того, что не признают божественной природы Христа, а второй из-за того, что извратил слово Божье. В действительности великий реформатор не имел достаточно ясного представления об исламе (считая его то религией, то еретической сектой) и не проявлял к нему большого интереса: одно дело — турки, представляющие опасность, и совсем другое — их религия, достойная, с точки зрения Лютера, лишь презрения. Лютер тем не менее оставался верным подданным Карла V; в сентябре 1532 года он с удовлетворением вспоминал, как несколькими годами ранее французский король Франциск I был разгромлен при Павии, несмотря на то, что полагался на помощь турок. Лютер, разумеется, не мог предвидеть того, что несколько позже и французы, и немецкие князья-лютеране будут одинаково стремиться к соглашению с турками.
Кроме того, успехи турок не производили на Лютера особого впечатления. Он был хорошо знаком с римской историей и на Рождество 1537 года заявил, что примерно за сто лет Османская империя приобрела меньше территорий, чем Римская империя за половину того же срока. Империи Карла и Сулеймана, добавлял он, — всего лишь бледные подобия римской.
Такое непрерывное обсуждение вопросов, связанных с турками и исламом, не могло не породить соответствующих научных текстов, в том числе исторических обзоров, таких, как «Связка времен» («Fasciculus temporum») Вернера Ролевинка и «Об изобретателях вещей» («De inventoribus rerum») Вергилия Полидора. В подобных работах, которые постоянно увеличивались в числе и в объеме, ислам рассматривался на основе хорошо известных средневековых источников, византийских, западноевропейских. Ошибки, беспорядочно разбросанные по этим текстам, повлекли за собой ряд недоразумений, которые зачастую трудно не только объяснить, но даже описать. Например, в своем «Рассуждении о войне с турками» («Consultatio de bello Turcis inferendo») Эразм развил забавный и ошибочный тезис Вергилия Полидора о том, что пророк Мухаммед был убит турками, которые вначале следовали за ним в грабительских набегах, а потом взбунтовались против него.
Турки, кроме всего прочего, упоминались и в пророчествах. Из «Дневников» Лаутербаха следует, что в 1538 году много говорилось об Антихристе, обладающем «величием и силой турок», чье царство было предсказано пророком Даниилом и святым Иоанном в Откровении. Как мы видели, Лютер соотносил Мухаммеда с «небольшим рогом» Зверя из видения Даниила; он обращал внимание на то, что определенные пророчества могут относиться и к Папе и к туркам, отмечая, что начало экспансии и папства и ислама приходится на VII–VIII века. Согласно более изощренному толкованию 14 стиха 12 главы Откровения, где говорится, что царство Антихриста будет «в продолжение времени, времен и полвремени» («время» трактовалось как период, по продолжительности равный земной жизни Христа, или тридцати годам, согласно Лютеру), время, отведенное Антихристу, составляло сто пять лет. Со времени взятия Константинополя в 1453 году прошло, заявлял Лютер в 1538 году, восемьдесят пять лет; турки будут притеснять христиан еще в течение двадцати лет. Все в руках Господа, заключал он; человек может лишь молиться и каяться.
Отметим, что через двадцать лет после этого предсказания, в 1558 году, внутри Османской империи почти ничего не происходило. Однако война между турками и Фердинандом Габсбургом, начавшаяся в 1551 году, была в полном разгаре: закончилась она в 1562 году тем, что турки оккупировали Венгрию и Вене пришлось платить Блистательной Порте дань. В то время как Европу истощали конфликты — между Габсбургами и Валуа, между католиками и протестантами, — тень полумесяца постепенно простиралась над Балканами и Средиземноморьем.
Назовем одно логическое, пусть и неожиданное, последствие Реформации. Резко учащаются положительные оценки ислама и, таким образом, происходит зарождение происламских настроений, пусть зачастую непоследовательных и причудливых. Как только османский натиск ослаб, эти настроения принесли обильные плоды в виде отказа от старых формул, связанных с крестовыми походами, а также в виде ориентализма. Почва для этого была подготовлена еще в средние века, что явствует из рыцарских легенд, связанных с именем Саладина, или из частого подчеркивания учеными и полемистами (а также купцами и христианскими паломниками) доброжелательности и щедрости неверных по сравнению со скупостью и грубостью христиан. Реформация вызвала горячую и подкрепленную солидными доводами полемику между христианами разных толков, конечный результат которой пошел на пользу мусульманам: среди католиков и протестантов стало привычным обличать «пороки» учения своих противников и подчеркивать, что неверные, напротив, служат примером добродетелей, которые больше подошли бы христианам. Гийом Постель хвалил мусульманский обычай подаяния и то, с какой скромностью оно совершается. В своем предисловии к собранию мусульманских текстов, отпечатанных и выпущенных в 1543 году Библиандером, Лютер проводил различие между достойным осуждения учением ислама и тем достойным восхищения образом, с каким оно претворяется в жизнь. Споры между католиками и протестантами зачастую становились соревнованиями в том, кто сильнее уязвит противника, восхваляя при этом неверных.
В сравнении с остальными мусульманами — а исламский мир, за исключением Святой земли, Египта, северной Африки и, до некоторой степени, Персии, находился вне кругозора европейцев, — турки располагали таким неоспоримым преимуществом, как доблесть и дисциплина в бою. По сравнению с европейскими армиями XVI–XVII веков, внутри которых царили хищения и беспорядки, султанское войско было превосходным образцом порядка, бережливости и умеренности. Османские воины славились
