утверждение, последнее воспринимается как непреложная заповедь, имеющая одинаковую силу в любое время и в любом месте. Чем яснее и прозрачнее утверждение, тем меньше простора для интерпретаций. Но если, как часто бывает, в утверждении есть недоговоренность или иносказание, его необходимо интерпретировать. Здесь-то и можно проявить творческую изобретательность.
Куда больше возможностей для толкования предоставляет второй важнейший источник исламского права — собрание передаваемых из поколения в поколение преданий, запечатлевших деяния и высказывания Пророка. Эти тексты известны под именем хадисов. Хотя хадисы в принципе столь же обязательны к исполнению, сколь и Коран[18], они отличаются от него в одном весьма важном отношении. В то время как Коран один и его канонический текст не подвергается сомнению, хадисов несметное количество, они подчас противоречивы, некоторые сохранились в разных вариантах, и подлинность многих из них подвергается соответствующими авторитетами сомнению. Собирание, передача, изучение и удостоверение истинности этих традиций стали важной областью мусульманского богословия. Со временем ученые собрали значительный корпус хадисов, который большинство мусульман признает аутентичным, но даже их можно трактовать по-разному, причем часто интерпретации бывают весьма и весьма несходными. Чтобы упорядочить положение, были приняты некоторые принципы истолкования, включая аналогию и иные формы аргументации, и даже, в определенных пределах, использование независимых суждений. Доминирующим принципом, принятым большинством мусульман, является сунна — слово, означающее «образ действий» или «прецедент» и специализированное в значении «деяния Пророка и его соратников, а также других почитаемых деятелей раннего ислама, освященные традицией». Потребность в авторитетных специалистах, которые могли бы изучать огромный корпус преданий, проверять его подлинность и интерпретировать, вызвала к жизни принятие доктрины согласия (по-арабски иджма- «единогласие»), что можно приблизительно передать как общественное умонастроение в среде могущественных, ученых и благочестивых. Следовать прецеденту — сунна, и это хорошо. Отступление от прецедента есть бида, нововведение — ближайшее мусульманское соответствие христианскому понятию «ересь».
Принцип согласия позволил правоведам в той или иной части мусульманского мира по прошествии времени если не в теории, то на практике модифицировать законы, приспосабливая их к меняющимся обстоятельствам. В этом правоведам способствовал ими же установленный принцип даруры, то есть необходимости. Даже в Коране есть аяты, которые иногда прямо, иногда в завуалированной форме позволяют в случае необходимости делать то, что в других условиях было бы запрещено. Принцип необходимости в том виде, в каком он разработан юристами, применяется двояким образом. Применительно к отдельным лицам речь идет о тяжелом положении, в котором данное лицо может оказаться. Скажем, мусульманин вправе есть свинину или падаль, чтобы не умереть с голоду. Мореплаватель может выбросить за борт имущество другого мореплавателя, если их корабль перегружен и вот-вот пойдет ко дну. Во втором случае необходимость относится не к личным невзгодам, а скорее к условиям социально-экономического — и политического, добавят некоторые — характера. Однако принцип даруры имеет границы. Для индивидуума они определены четко и недвусмысленно: так, ради спасения жизни мусульманин вправе есть свинину, но не вправе совершить убийство. Социальные границы более размыты, более спорны и, разумеется, более актуальны.
Среди тех, кто отверг суннитский взгляд на вещи, самой влиятельной является шиат Али, фракция или партия Али, крупнейшая раскольническая группировка в исламе. В классическом суннитском представлении мусульманской общиной руководит Бог; Бог определяет ее правителя, а история общины воплощает для человечества Божественное предначертание. Для шиитов все исламские властители после отречения в 41 году хиджры Хасана, сына основателя их течения Али, — узурпаторы, мусульманский мир погряз в грехе, а история пошла по ложному пути. На практике сунниты и шииты отличаются друг от друга меньше, чем можно было бы предположить на основании их доктрин. Шиитам пришлось пойти на ряд компромиссов и мирно жить под властью правителей, которых они теоретически считали тиранами и узурпаторами. Сунниты со своей стороны вынуждены были пойти на уступки в части определения того, что делает правителя легитимным и справедливым, и принять ряд узурпаторов и тиранов, право которых на власть состояло исключительно в обладании военной силой, достаточной для того, чтобы захватить и удержать оную власть. Принять их означало признать их легитимность в понятиях шариата, а это в свою очередь означало, что подчинение им становилось религиозным долгом, а неподчинение не только преступлением, но и грехом. Тирания, согласно расхожему мнению, лучше анархии. Этот тезис красноречиво сформулировал богослов и философ XI века Газали:
«Что лучше: провозгласить, что кадии отзываются, что все разрешения не имеют законной силы, что нельзя законным образом заключать браки, что все государственные акты повсеместно объявляются ничтожными, и тем допустить, чтобы все население жило во грехе, — или же признать, что имамат существует на деле и потому, принимая во внимание существующие обстоятельства и веления времени, сделки и управленческие акты действительны?»[19]
Другие ученые мужи пошли еще дальше, утверждая, что любого правителя, сумевшего захватить власть и поддерживать порядок, следует признать и подчиняться ему, даже если он жесток или варвар, «ради блага мусульман и сохранения их единства (то есть их социальной интеграции)». От варвара и тирана до неверного — всего один шаг, но сделать его не так-то просто. Впрочем, желающие находились: с XI века арабские и персидские авторы цитируют максиму о том, что справедливый неверный правитель лучше несправедливого мусульманского, или, иными словами, что правление возможно при неверии, но невозможно при несправедливости[20], иногда нелепым образом приписывая соответствующую мысль Пророку. Чаще правоведы, для которых источник права — священный закон ислама, считают, что худший из мусульман предпочтительнее лучшего из неверных.
Со временем в среде мусульман возникли различные юридические школы, называемые мазхабами. Понятно существование отдельной школы у шиитов, но и у суннитов в средние века возникло несколько различных течений, четыре из которых существуют до сегодняшнего дня. Это маликитский мазхаб, который преобладает почти во всей мусульманской Африке за пределами Египта; шафиитский мазхаб, распространенный в основном в восточных арабских странах и среди мусульман Южной и Юго-Восточной Азии[21]; ханафитский мазхаб, пользующийся наибольшим влиянием в Турции, Средней Азии и на Индостанском субконтиненте; наконец, ханбалийский мазхаб, господствующий в Саудовской Аравии. Расходясь по многим второстепенным и по некоторым важным пунктам, они признают друг друга мусульманами и полагают, что различие их взглядов не выходит за рамки допустимого. Существует даже изречение, приведенное впервые Абу Ханифой, основателем ханафитского мазхаба, и возведенное к Пророку, которое гласит, что «различие мнений внутри моей общины есть знак Божественной милости»[22].
В большинстве законодательных систем все деяния разделены на две категории — дозволенные и воспрещенные, или, в том, что касается религии, — заповеданные и заказанные. Исламское право, регулирующее и религиозные, и мирские дела, подразделяет деяния на пять категорий, которые можно обозначить следующим образом: 1) обязательные, заповеданные; 2) рекомендуемые; 3) дозволенные; 4) не поощряемые; 5) воспрещенные, заказанные. Первая категория подразделяется на индивидуальные и коллективные заповеди. Так, например, долг сражаться в джихаде — священной войне за ислам, есть коллективный долг общества в целом при наступлении, но при обороне он становится индивидуальным долгом каждого годного к строевой мужчины-мусульманина.
Обычно именно под знаком джихада мусульманские правоведы и рассматривают различные юридические коллизии, возникающие в результате взаимоотношений мусульманских и немусульманских властей, обществ и индивидуумов. Причина такой классификации ясна: мусульмане, как и христиане, верят, что данное им откровение предназначено всему человечеству, и их священный долг нести его тем, кому оно неведомо, и тем, кто его еще не воспринял. Эта обязанность на языке священного закона именуется джихадом, что обычно переводится как «война», но буквально означает «приложение усилий», «стремление». В последнее время джихад иногда трактуется в духовном смысле, но в классической литературе существовала только военная трактовка, и правоведы во всех подробностях рассматривали такие вопросы, как объявление, ведение и окончание военных действий, обращение с пленными и мирным населением, а также определение понятия «военные трофеи» и их дележ.
Исламское учение и, за некоторыми исключениями, исламская практика отвергают насильственное обращение в мусульманство, но в первые века хиджры власть исламского государства распространилась на обширные пространства с многочисленным населением, и литература того времени явственно отражает веру в то, что во вполне обозримом будущем весь мир или примет ислам, или перейдет под мусульманское управление. До наступления этого времени мир делится на две части: Дар уль-Ислам, Дом ислама, где господствует исламская власть и законы ислама; и Дар уль-Харб, Дом войны, где до поры до времени остаются у власти неверные правители. Обитателей Дар уль-Харб именовали харби.
Быстрые и обширные завоевания первых мусульман сделали огромное количество немусульман подданными исламской империи, в которой они некоторое время составляли большинство населения. Даже после того, как немусульма-не в результате обращения в ислам и ассимиляции лишились статуса большинства, они продолжали составлять среди мусульман значительные меньшинства. Когда же схлынула первая война завоеваний и между Домом ислама и Домом войны установилась более или менее постоянная граница, другие немусульмане из Дома войны стали прибывать на более или менее длительный срок в исламские земли, иногда как ученые или дипломаты, но обычно с торговыми целями.
Мусульманское право весьма подробно рассматривало первую группу, подданных-немусульман, и уделяло определенное внимание второй.
Немусульмане, которым было разрешено постоянно проживать под властью мусульман, назывались зиммиями, то есть членами общины, которой мусульманские власти даровали договор (по-арабски зимма). По условиям немусульманские подданные обязывались признать главенство ислама и верховную власть мусульман, выплачивать в знак подчинения подушный налог и терпеть некоторое поражение в правах, в частности запрет носить оружие. Взамен им разрешалось исповедовать свою религию, содержать и в случае необходимости ремонтировать свои культовые здания (запрет на строительство новых церквей и синагог соблюдался редко). В общем зиммии пользовались широкой автономией под водительством своих религиозных лидеров, юрисдикции которых и подчинялись. Если не считать мер, направленных на охрану государственной безопасности, порядка и благочиния и поддержание главенства ислама, они жили по собственным, а не по мусульманским законам. Большинство их гражданских дел, включая брак, развод, наследование и т. п., а также споры между членами одной религиозной общины, слушались в их собственных судах и решались их судьями в соответствии с их законами. За образование также несло ответственность руководство общины, контролировавшее школы, учителей и учебные программы.
Заезжий или временно проживающий иноземец именовался мустамип, обладатель амаиа, или охранной грамоты. Охранная грамота могла быть личной или дарованной правителю, подданным которого являлся данный иноземец. Мустамин освобождался от подушного налога и многих других ограничений в правах, которым подвергались зиммии, но пользовался тем же правом жить по своим законам и подчиняться собственному начальству, которое в данном случае олицетворял обычно консул его города или страны. Аман, как правило, выдавался на ограниченный срок и мог быть продлен. Мустамин, просрочивший амаи,
