носителем которого был, бесспорно, именно он.) Через несколько месяцев после возвращения Хасана в центр его могущества — в семейные владения в Северной Месопотамии, в Ираке его сменили дейлемиты Буиды: по приглашению халифа династия «варваров», базой которых была Центральная и Южная Персия, весьма слабо арабизированных и принадлежавших к шиитскому двенадцатиимамному толку, захватила в Ираке власть. Буиды были кондотьерами, возвысившимися на службе у Саманидов, а позднее — у Мардавиджа ибн Зиййара, гилянского князя, который добился значительного влияния в Центральной Персии и явно мечтал о восстановлении зороастрийской Иранской империи. Однако в 935 г. он был предательски убит в типичной для тех дней стычке между дейлемитскими войсками и наемниками смешанного происхождения. Буиды укрепились в Персии к югу от территории Саманидов и добились значительного успеха, впервые включив в состав дар ал-ислама керманских белуджей, часто бывавших объектом нападения, но доселе не побежденных. К государственным землям стали относиться как к фамильным владениям; так было и в первом поколении, при старшем брате, Имад ад-Даула, «Столпе государства» (ум. 949), правившем в Ширазе, и позднее, при его племяннике Адуд ад-Даула, «Руке государства». Последний, несомненно, был самой заметной личностью среди членов династии и между 977 и 982 гг. взял в свои руки непосредственный контроль над территорией, принадлежавшей его дому. За пределами Ирака буидский режим следовал установившейся практике назначения наместников провинций, которые со временем становились независимыми; в Багдаде буидское военное правительство отняло у халифа власть; они даровали ему поместья и годовой доход, но лишили его вазира. В качестве суннитского «князя церкви» халиф был необходим даже шиитскому амир ал-умара; алидского халифа можно было заставить повиноваться, находившийся в ссылке суннитский халиф мог причинить много неприятностей; к тому же не было и речи о шиитском большинстве. Нормальное существование общины и судебной администрации оставалось задачей халифов, и они, хотя и вели себя весьма смиренно, обладали в целом при Буидах гораздо большей личной безопасностью, чем когда-либо в предшествовавшем столетии. Политические соображения иногда даже превращали Буидов в защитников суннизма. Боязнь отдать Сирию Фатимидам заставила Буидов проводить политику сдерживания исмаилитов, что могло лишь одобряться Халифатом, тогда как попытки семеричников склонить Буидов на свою сторону не имели успеха вплоть до конца правления этой династии. К знаменитой антифатимидской декларации, обнародованной халифом в 1011 г., присоединились как «ортодоксальные» теологи, так и «двенадца-тиимамные» богословы. Буидское правительство опиралось в Багдаде преимущественно на богатых шиитских купцов и на «Талиби-дов» (т. е. Алидов), несмотря на то что последние нередко приводили их в смущение своим буйным характером, и поддерживало, когда могло, их единоверцев. Адуд ад-Даула, например, разрешил проведение похоронных процессий и самобичевание, которыми отмечалась годовщина смерти Хусайна и в которых могли даже участвовать женщины без покрывал, хотя эти процессии всегда вызывали кровавые стычки между сектами и не могли устраиваться регулярно.
Ханбалиты во всех этих событиях выказали себя наиболее энергичными защитниками суннизма; благодаря главным образом их упорству к концу X в. появились первые признаки восстановления правоверия, совпадавшего с исчезновением духа сплоченности среди Буидов и с их резким ослаблением. В 1020 г. Буиды уже не смогли защитить шиитских проповедников от дисциплинарного наказания, наложенного на них халифом. В 1015 г. ханбалиты подожгли гробницу Хусайна в Кербеле; в Багдаде и Самарре и даже в Мекке, Медине и Иерусалиме вспыхнули восстания, целью которых было не столько вытеснение Буидов, сколько запрещение шиитского культа. Возвышение суннитской династии Газиавидов, объявивших себя в 1027 г. защитниками халифа, укрепило его положение; спустя несколько лет аббасидский халиф вернул себе право иметь собственного вазира. Надежда на восстановление Халифата охватила ведущие суннитские круги. В это время верховный судья шафиит Маварди (ум. 1058) опубликовал труд, в котором нарисовал картину политических институтов ислама, в своем роде замечательную. Она отражала атмосферу, царившую в кругах, близких ко двору: в тезисах, касающихся прерогатив халифа, Маварди претенциозно постулировал некие нормы, которые, полностью игнорируя реальные события последних столетий, представляли собой опирающийся на традицию план политического возрождения под руководством халифа.
Между тем нетерпимость ханбалитов по отношению к мутазилизму и к схоластическому богословию таких мыслителей, как Ашари, свидетельствовала о сужении умственного кругозора, обусловленном ростом суннитского благочестия. Самое же важное, однако, заключалось в том, что отныне община могла защищать собственное существование без государственной власти и даже вопреки ей; Халифат, по сути дела, функционировал как административный и политический институт, поддерживающий правоверие. При более тщательном рассмотрении, однако, выясняется, что именно эта воинствующая ортодоксальность позволяла Халифату и даже понуждала его выполнять подобную функцию. В это время четыре крупнейшие суннитские правовые школы все больше стали склоняться к взаимному признанию; возникла идея (снова появившаяся в XVIII в.) включить умеренный шиизм в качестве пятого «толка» во всеобъемлющую юридическую структуру; наконец, двенадцатиимамные шииты при Буидах систематизировали свои теологические и юридические идеи, и улама активнее, чем когда-либо прежде, стали играть роль посредника, с помощью которого партии формировали свой политический курс. Неудача «идеи единства» была вызвана главным образом радикализмом суннитских реформаторов в Багдаде и их политических союзников за его пределами.
В арабо- и персоязычном мире при Буидах и во многом благодаря им удалось добиться больших достижений. Мы не должны предавать это забвению, отмечая недостаток выдержки в политической и интеллектуальной борьбе партий или дробление унаследованных территорий, являвшееся следствием династической концепции, которая затем выродилась в раздачу ленных поместий и партикуляризм и в конце концов привела к распаду государства. Византийский мыслитель Михаил Пселл, живший в эпоху Буидов и Фатимидов, в 1060 г. заявил, что греки, гордящиеся мудростью своих отцов, далеко отстали от арабов; правда, он основывал свое мнение больше на исследовании комментариев к произведениям классической философии и науки и на общем впечатлении, чем на изучении трудов арабских авторов. И все же Буиды немало сделали для исламской культуры. Основной точкой приложения их сил была Персия, поэтому неудивительно, что они создали себе генеалогию, восходящую к Сасанидам; еще больше об их персидской ориентации свидетельствовало принятие ими среднеперсидского титула «царь царей», шаханшах, хотя вначале это должно было лишь указывать на положение главы семьи по отношению к остальным буидским принцам. Взрыв негодования раздался в арабском Багдаде, и потому титул не был официально утвержден халифом до 1037 г., хотя к тому времени им пользовались более чем полстолетие. (Титул султан, который принял еще халиф Мансур, не стал формальной частью титула халифа до Сельджукидов.)
Упадок зороастризма при Буидах частично следует приписать тому обстоятельству, что легче было эмансипироваться от традиционной религии при «персидской национальной» династии, чем при «арабском» чужеземном правлении. Буидские правители активно способствовали развитию культуры как в Багдаде, так и на иранской почве. В Багдаде и Ширазе были построены больницы, в Багдаде устроена обсерватория, а в Ширазе, Рее и Исфахане основаны библиотеки. Перс Авиценна, так же как до него Фирдоуси, встретил великолепный прием при дворе буидского князя; историк Мискавайх, географ Истахри, математик Насави, который ввел индийские числа в арабоязычную культуру, — словом, крупнейшие светила арабской науки были протеже Буидов. Необразованные, но беспредельно верившие в силу знания, Буиды назначали визирами людей, обладавших первоклассной литературной подготовкой; в их числе был Сахиб ибн Аббад (ум. 971), сам весьма уважаемый писатель, превративший Персис и Рей (неподалеку от нынешнего Тегерана) в центры покровительства науке и искусству. Великий писатель Таухиди, по-видимому единственный гуманист-«экзистенциалист» своего времени, сделал запись дискуссий, которые велись в доме министра, человека ничем не примечательного. Оригинальность Таухиди и его острый язык позволили ему к концу жизни добиться привилегированного положения. Его сообщения дают бесподобную картину образованного слоя, включавшего представителей разных религий того времени, интересовавшегося греческой философией, этнографией и жизнеописаниями политических деятелей и историков.
Буиды с поразительной быстротой превратились из вождей наемников (если не сказать — атаманов разбойников) в государственных деятелей. Но до самого конца они воплощали военное правление, точно так же как позднее это было с Сельджукидами. Чиновная и торговая аристократия недавнего прошлого потеряла политическое значение, огромные поместья перешли в руки армейской верхушки. В награду за военную службу давались земли (без права наследования) или доход от сбора налогов в определенных округах. В качестве чрезвычайной меры этот способ вознаграждения уже применялся в конце IX в. Подобный метод был обычен в Византии; Буиды возвели его в систему. Земельные пожалования (акта) были теперь освобождены (в отличие от прошлого) от уплаты обычного земельного налога. В дар были розданы целые районы, и их финансовый потенциал не только был потерян для гражданской администрации, но и даже неизвестен ей; тут четко прослеживается параллель с развитием византийской системы пронойа. Случалось, что вознаграждение, особенно военнослужащим низшего ранга, все еще выплачивалось из государственной казны и часто натурой: не следует смешивать икта с феодальным леном; самое главное заключалось в том, что мукта («помещик») в своем поместье не олицетворял собой государственную власть, «лены» можно было отбирать и заменять по приказу правительства, и их нельзя было ни передавать по наследству, ни сдавать в субаренду. Налоговое бремя, лежавшее на гражданских сословиях, при Буидах скорее возросло, чем сократилось; налоговое обложение промышленных предприятий было значительно увеличено.
Относительно прочный внутренний мир, строительство новых или восстановление полуразрушенных ирригационных сооружений, мостов и улиц позволили энергичной администрации добиться известного экономического процветания и стабилизации денежного обращения, что благоприятствовало развитию международной торговли. Это всячески поощрялось Буидами. Безопасность морского пути в Индию была обеспечена аннексией оманского побережья и непрекращавшимися нападениями на бахрейнских карматов. Большая свобода, предоставленная многим городам, свидетельствовала о слабости Буидов, но везде, где такая свобода становилась опасной, они подавляли ее путем кровавой интервенции. Тем не менее в XI в. наблюдался удивительный рост могущества городов как на территории, находившейся под властью Буидов, так и в Сирии и Испании, что было обусловлено не только ростом экономической активности, но и распадом централизованных государств.
Однако Буидов не могла спасти ни реорганизация системы акта, ни дисциплинированная армия, ни забота об общественном порядке. Их падение было ускорено, если не вызвано внутрисемейными междоусобицами — они представляли политическую опасность, являясь орудием регионального сепаратизма, — и притязаниями военной касты. Она состояла из дейлемитской пехоты, тюркской кавалерии и менее крупных курдских или белуджских частей, и ее раздирали распри. Труднее, но, вероятно, даже важнее понять то обстоятельство, что характер развития мировой торговли противоречил интересам Буидов и подвластных им стран.
Буидские государства были постоянно вовлечены в некое подобие войны на два фронта. Фатимиды грозили закрепиться в Сирии, а тюрки Центральной Азии — независимые племена, которых не следует путать с тюркскими наемниками и обращенными в рабство военнопленными,
