кочевники не только заняли девственные просторы степей и пустынь, но в конце концов покорили древние земледельческие племена и смешались с ними.

Когда семиты разделились на арабскую и еврейскую ветви, неизвестно. По арабским средневековым преданиям, в основном совпадающим с библейскими, предки семитов длительное время жили в Двуречье, где основали древнейшие цивилизации. Отсюда часть их двинулась на северо-запад, а часть — с правого берега реки Евфрат — в Аравию. Первые переселившиеся на полуостров племена, смешавшиеся с аборигенами, — от них остались только легенды — получили название «потерянных арабов», так как их уничтожил бог за грехи, либо они растворились среди более поздних колонистов. Этими колонистами были тринадцать сыновей Кахтана — библейского Иоктана, родного дяди ветхозаветного Ибрахима (Авраама),—которые из страны Хеттов за полторы-две тысячи лет до новой эры спустились к югу, вдоль Иордана и Мертвого моря, и расселились по Аравийскому полуострову. Потомков Кахтана называют «истинными араба­ми»; они дали начало группе южноарабских племен (йеменитов).

Северные племена считают «натурализовавшимися арабами» — их легендарный предок — Исмаил, сын Ибрахима от рабыни — египтянки Хаджар (библейская Агарь), стало быть, двоюродный внук того же Кахтана, родоначальника йеменитов. Но на полуостров переселялись и другие родственники Ибрахима — потомки брата его Нахора, сыновья Ибрахима от Кетуры и потомки Исава, внука Ибрахима.

Начало же еврейским племенам семитов было положено Исхаком (Исааком), сыном Ибрахима от Сарры, братом, хотя и не единоутробным, Исмаила.

Что в этих преданиях правда, а что — вымысел? Очевидно, как и во всяком эпосе, правдоподобный вымысел тесно переплетается в них с художественно и религиозно переосмысленными историческими фактами; племена и народы персонифицируются; существенное становится продолжительным по времени, а места труднодоступные — лежащими на краю света; люди и события часто группируются по законам художественного творчества, призванного выявить внутренний смысл исторических процессов. Как бы то ни было, различие между южными племенами, потомками Кахтана, и северными, потомками Исмаила, сохранилось до нашего времени, а тесное родство арабских и еврейских племен не вызывает сомнений.

Остров арабов во все времена лежал в центре цивилизованного мира. Древний Египет и Вавилон, страна Хеттов и Палестина, эллинские государства и Персидская держава — все это было рядом, во всех этих странах арабы бывали — и как купцы с товарами, и как воины-наемники или союзники враждующих государств. Вторгались они в соседние страны и с целью грабежа. И в Аравию вторгались иноземные армии, подчиняли своему влиянию окраинные районы, но в центре полуострова удержаться не могли. Юг Аравии, Йемен и Хадрамаут в первых веках нашей эры попадал в зависимость то от Эфиопии, союзницы Византии, то от Персии.

На севере Византия и Персия вели между собой непрекращающиеся войны, в которые вовлекали и арабов. Для Византии и Персии нужен был мир с соседними арабскими племенами, а не уничтожение их: уничтожить их или изгнать значило открыть свои границы для набегов племен Центральной Аравии, которые легко могли бы уходить с награбленной добычей в недоступные степи и пустыни.

Племена Центральной Аравии сохраняли полную независимость от кого бы то ни было. Они кочевали со стадами одногорбых верблюдов, овец и коз по степям и пустыням; в оазисах выращивали финиковую пальму, сеяли ячмень и пшеницу.

Аравийский полуостров во все времена пересекали важные торговые пути — через Южную и Западную Аравию шла торговля Дальнего Востока и Средиземноморья, — особенно оживлявшиеся, когда войны прерывали сухопутный Великий шелковый путь. Водный путь по Красному морю использовался мало, и Западная Аравия являлась узлом сухопутных дорог между Индией, Ираном, Эфиопией, Сирией и Палестиной. Караваны перевозили благовония и ткани из Южной Аравии; зо­лотой песок, слоновую кость и рабов из Африки; оружие, зерно и растительные масла из Сирии; шелк из Китая;

жемчуг с побережья Персидского залива. Вдоль караванных дорог возникли поселения со складами товаров, которые нужно было охранять, и постоялыми дворами, здесь же велась местная торговля и селились ремесленники. Кочевники снабжали караваны верблюдами и провод­никами, вооруженной охраной. Они взимали с них налоги за проход по своей территории. Продавали торговцам шерсть, кожи и скот. Переселялись в города и поселки, становились торговцами. Поэтому кочевые племена в той или иной степени были заинтересованы, чтобы торговля шла бесперебойно и желательно по их территории.

У кочевников веками и тысячелетиями сохранялся почти без изменений племенной строй. Племена делились на семьи и группы семей—кланы (роды). Глава самого многочисленного и могущественного клана являлся обычно и главой племени — шейхом. Власть шейха основывалась на его авторитете, а все сколько-нибудь существенные вопросы решал он совместно со старейшинами племени. Шейх ведал сношениями с другими племенами и предводительствовал на войне, за что получал четвертую часть добычи. Он принимал гостей — законы гостеприимства были священны. Арабы, как и все другие кочевые народы, славились своим гостеприимством. На гостя не распространялся закон кровной мести, смертельный враг, успевший прикоснуться к шатру, мог чувствовать себя в полной безопасности — он гость. Для него резали последнего барана и последнего верблюда — величайший позор плохо принять гостя! Гость — свидетельство известности и мудрости хозяина; гость — это источник вестей, осведомленность о том, что делается в мире, знания, нужные для мудрых и дальновидных решений. Человек, который много знает, — уважаемый в племени человек, к мнению его стоит прислушаться. Умный человек обра­тит полученные сведения на пользу племени, да и себя не забудет. В общем, для кочевника был смысл соблюдать священный долг гостеприимства.

Другой священный долг племени — долг кровной мести. Око за око, зуб за зуб, кровь за кровь — если не соблюдается этот закон, ни один человек не может себя чувствовать в безопасности даже у себя дома. Поэтому и при нападениях на чужие караваны, и при грабеже скота старались по возможности крови не проливать. Ловко, быстро и бескровно совершить разбойный налет — вот это настоящее молодечество и удаль, достойная восхищения!

В племени каждый мужчина — воин. Только силой оружия племя удерживало за собой пастбища и колодцы, оберегало стада, женщин и детей. Конечно, заключали и договоры о вечном мире и дружбе — и исполняли их, пока сохранялось примерное равенство сил. Объединялись в союзы; нередко пытались упрочить союз родственными связями. Ослабевшие племена сливались друг с другом, входили в состав более сильных племен — название их часто навсегда исчезало из памяти людей.

Происходило и дробление — усилившиеся кланы или группы родственных кланов обособлялись в самостоятельное племя, нередко получая при этом название по своему общему предку, к имени которого прибавляли слово «бану» — сыны. Бану-Асад — сыны Асада — конечно, это племя включало не только прямых потомков реального или легендарного Асада, но и всех, кто был принят в состав племени, присоединился к нему.

Полноправный член племени был полностью свободен в том смысле, что никто, даже шейх или глава его собственного клана, не мог ему ничего приказать. Он никому не платил налогов, и даже сама мысль об этом должна была казаться ему странной и оскорбительной — налоги платят побежденные, как выкуп за свою жизнь и плату за свою трусость, а он свободен и готов защищать свою свободу с оружием в руках, кстати это оружие он всегда носил при себе; и все обязаны знать, что он никому не уступает в храбрости и не побоится сразиться с любым про­славленным богатырем. Он был волен молиться любым богам и идти любым путем; даже во время войны он мог оставаться дома — не было ни полиции, ни армии, которые могли бы принудить его силой отправиться на войну или делать какую-нибудь работу. Короче говоря, его личная свобода не была ограничена ничем… кроме полной зависимости от своего племени. Если племя изгоняло его, он сразу же лишался вообще всех прав — становился хали, человеком вне закона. Закон был племенной, никаких общечеловеческих законов не было и быть не могло, так как не было той силы, которая стояла бы над всеми людьми и могла бы по своему произволу лишать человека жизни или брать его под защиту. Хали можно было обобрать, искалечить, продать в рабство, убить — все, что угодно. Он был ничей — всякий, кто «нашел» его или «подобрал», становился его владельцем.

Так, в условиях полной свободы и столь же полной зависимости от племени или от клана протекала жизнь араба-кочевника, его бытие, то самое бытие, которое определяет сознание.

За века и тысячелетия выработался нравственный кодекс, в основе которого были личная свобода и племенной гуманизм.

Согласно этому кодексу, идеальный араб должен быть благородным, бесстрашным в бою с врагами, непреклонным в выполнении долга кровной мести, верным слову, гостеприимным, щедрым, великодушным, почтительным к старшим; он должен невозмутимо переносить удары судьбы; не заискивать перед сильными и защищать слабых; заботиться о своей чести и чести своего племени;

ради чести своего племени он должен быть готов на любой подвиг, на любое самопожертвование. К этим идеалам должен был стремиться араб, если хотел завоевать уважение своих соплеменников, они же внушались и детям. Пожалуй, если поставить вместо слова «племя» слово «родина», то все перечисленные добродетели и сейчас не потеряли своей ценности.

Араб был связан узами близкого или отдаленного родства практически со всеми членами своего племени, и степень родства представляла для него большой интерес. Близкие родственники — потенциальные союзники;

на близких родственников в первую очередь падала обязанность кровной мести; степень родства определяла наследование имущества. Но наследовали не только имущество — по представлениям арабов, наследовали и благородство, и позор; считалось, что происхождение от благородного человека обеспечивает большие возможности для формирования благородного характера, чем происхождение от человека бесчестного и низкого. Поэтому арабы относились к своей родословной с той же серьезностью, что и к родословной своих верблюдов; нередко они точно помнили имена шести — восьми поколений своих реальных предков.

У всех кочевых народов женщина не считается равноценной мужчине. Ее роль в хозяйственной жизни кочевников очень невелика — домашнее хозяйство утомительно, но несложно; скотоводство — мужская обязанность почти исключительно; домашних ремесел, требующих женского труда, практически нет. Наконец, ее военная ценность равна нулю. Как мать и воспитательница детей, она полезна племени, однако степень этой несомненной полезности зависит от многих привходящих обстоятельств. Когда кочевое племя десятилетиями и веками занимает одну и ту же территорию, численность племени не может расти без ущерба для его благополучия. Чтобы расширить площадь своих пастбищ, племени нужны прежде всего мужчины-воины, а не женщины. Будут воины, будет и земля и богатство; будет богатство — будут и женщины для увеличения численности племени; свои и чужие, купленные или захваченные у врагов