двадцать пять лет прожили они в мире и согласии. Хадиджа поддержала Мухаммеда, когда он всецело посвятил себя религиозным поискам, она первая уверовала в его пророческий дар и ни разу в нем не усомнилась. В самые тяжелые периоды гонений, травли и неудач преданная Хадиджа утешала Мухаммеда, помогала ему восстанавливать веру в себя и свою непоколебимую связь с Богом, веру в конечную победу.
Скромная Хадиджа оказала на реальную историю человечества, пожалуй, не меньшее влияние, чем многие «великие» правители, бессмысленно кроившие карту земного шара.
Умерла не Хадиджа — умерла Мать Верующих, память о которой поныне чтят сотни миллионов людей.
Горе Мухаммеда было безутешным, он рыдал на могиле Хадиджи и молился за нее. Память его хранила образ Хадиджи до самой смерти, как образ самого близкого, дорогого и любимого существа на земле — ни новая любовь, ни новые жены не могли восполнить понесенной им утраты. Говорят, скорбь его несколько смягчилась лишь от сознания, что в райской обители уготован для Хадиджи дом из полой жемчужины — сам ангел Джибрил явился к Мухаммеду, чтобы сообщить ему об этой неслыханной милости Аллаха.
Смерть Абу Талиба лишила Мухаммеда надежного защитника, а смерть Хадиджи разрывала последние узы, привязывавшие его к неблагодарной Мекке. Никто и ничто больше не удерживало Мухаммеда в этом городе.
Утрата Хадиджи Мухаммедом предназначена была облегчить его уход из Мекки, сделавшийся со смертью Абу Талиба неизбежным.
После кончины Абу Талиба главой хашимитов стал его брат Абу Лахаб, непримиримый враг Мухаммеда, уже лет шесть безуспешно требовавший, чтобы новоявленный пророк был лишен поддержки и покровительства. Его отношение к Мухаммеду было настолько хорошо известным, что даже бойкот на Абу Лахаба не распространялся и лично ему дружба хашимитов с Мухаммедом никакого ущерба не причинила. Абу Лахаб был богат и надменен, он породнился путем брака с одним из самых состоятельных и могущественных курайшитов, Абу Суфианом, и именно достигнутое положение, а не приверженность к языческим богам определяло его резко отрицательное отношение и к исламу, и к Мухаммеду. Однако даже Абу Лахаб, став главой хашимитов, первоначально подтвердил прежнюю позицию клана — не выдавать Мухаммеда: лишить соплеменника защиты под угрозой санкций считалось крайне позорным поступком и явным свидетельством слабости и ничтожности клана, и на такой шаг, ответственность за который теперь падала прямо на него, Абу Лахаб не решился. Для исключения нужен был какой-нибудь благовидный повод, который бы позволял и от Мухаммеда избавиться, и честь соблюсти.
По совету Абу Джахля Абу Лахаб решил воспользоваться отношением Мухаммеда к языческим предкам курайшитов и спровоцировал «дело об оскорблении чести хашимитов». В присутствии достаточного числа свидетелей Мухаммеду был задан вопрос, куда после воскресения попадет прославленный родоначальник хашимитов и дед самого пророка, нежно заботившийся о нем, Абд аль-Мутталиб — в рай или ад? Ответ Мухаммеда, строившего свою общину на основе веры, а не на принципах кровного родства, мог быть только один: в ад, и Мухаммед дал этот ответ не колеблясь.
Публичное оскорбление чести хашимитов совершилось, сторонники поддержки Мухаммеда смогли лишний раз убедиться, что пророк единого Бога узы крови не ставит ни во что; для него язычники-родственники ничем не отличаются от язычников-неродственников.
Абу Лахаб без труда убедил хашимитов исключить Мухаммеда из клана, о чем торжественно возвестили у стен Каабы. Мухаммед стал хали, человеком вне клана. Любое оскорбление, нанесенное ему, не считалось отныне оскорблением всех хашимитов, за любой причиненный ему ущерб клан в целом был не обязан и не вправе мстить. Даже долг кровной мести не распространялся автоматически на всех хашимитов. Впрочем, с кровной местью дело обстояло не так просто -эта обязанность лежала в первую очередь на ближайших родственниках, так что, когда Мухаммед превратился в хали, покушаться на его жизнь все-таки не рекомендовалось.
В том-то и проявлялся кризис языческого общества в Мекке, что священные законы уже не почитали, как в древности, — принадлежность к сильному клану не обеспечивала полную защиту всех интересов человека, а исключение из клана не означало совершенную беззащитность.
Обращение курайшитов с Мухаммедом после смерти Абу Талиба стало неслыханным -рассказывают, что хулиганствующие подростки с полного одобрения взрослых на глазах у всех бросали в него грязью и уличной пылью, когда он решался выходить из дома, а во дворе его дома соседи-язычники устроили помойку, заваливая нечистотами место, отведенное им для молитв. «Никогда курайшиты не обращались так со мной, пока был жив Абу Талиб», — часто с горечью повторял Мухаммед.
Ему срочно нужно было искать нового сильного покровителя.
Дело ислама в Мекке было окончательно проиграно, и оставаться в ней не имело смысла. Сложность заключалась в том, что бежать Мухаммеду было некуда. Впрочем, «бежать» — не то слово, покидать Мекку в одиночку Мухаммед не намеревался. Этого хотели враги-курайшиты, а не он. Мухаммед искал, куда выселиться из Мекки вместе со всей общиной мусульман, в любом случае — с большей частью верующих. Около ста семей мог увлечь Мухаммед за собой. Сто семей — это примерно сотня мужчин, преданных исламу, сто возможных воинов: сила немалая и опасная.
Внедриться с такой силой в кочевое племя или какой-нибудь оазис было непросто, особенно если учесть, что Мухаммед искал не убежище для мирной жизни, а опорный пункт для дальнейшей борьбы.
Отвергнутый хашимитами, Мухаммед тотчас же покидает Мекку и тайно, в полном одиночестве отправляется в оазис Таиф, расположенный к востоку, примерно в двух днях пути. В свои планы он посвятил лишь ближайших друзей из числа мусульман.
Чем руководствовался Мухаммед, избрав Таиф, мы не знаем. Этот богатый и плодородный оазис, в котором многие курайшиты, и среди них дядя пророка Аббас, владели землями и домами, населяло племя сакифитов. Когда-то сакифиты держали в своих руках торговлю между Йеменом и берегами Персидского залива, но после войны Фиджар, в которой еще отроком участвовал и Мухаммед, вынуждены были признать главенство курайшитов.
В Таифе продолжала существовать влиятельная партия, враждебная курайшитам и лелеявшая мечту покончить с зависимостью от Мекки, вернуть утраченные доходы от выгодной торговли с Йеменом и Персией. Между ними и союзными курайшитам кланами отношения были натянутые, но до открытых стычек дело не доходило, и внешне в оазисе царил мир.
Скорее всего, на союз с враждебной курайшитам партией и рассчитывал Мухаммед, отправившись в Таиф. Никем не узнанный, достиг Мухаммед оазиса и укрылся в доме Абд Джалайла ибн Амра, человека влиятельного и богатого; с ним и его двумя братьями -Масудом и Хабибом — несколько дней вел Мухаммед тайные переговоры, убеждая их, по-видимому, принять ислам, Мухаммеда и общину мусульман.
Переговоры эти, заранее, очевидно, подготовленные, ни к чему не привели — сыновья Амра в последний момент не решились на такой рискованный шаг, чреватый неизбежным столкновением с курайшитами. Мухаммед просил их хотя бы сохранить в тайне его визит, но и это оказалось невозможным — молва просочилась в оазис, и толпы возбужденных сакифитов явились к дому Абд Джалайла, требуя немедленного изгнания Мухаммеда. С позором бежал Мухаммед из Таифа с его привольно раскинувшимися домами, купами могучих финиковых пальм, желтыми полями созревшего ячменя, виноградниками и садами и с его храмом богини аль-Лат, которую пророк в минуту душевной слабости и благодаря проискам дьявола некогда временно признал одной из дочерей Аллаха. Сейчас поклонники аль-Лат, не пожелавшие ни ислама, ни смуты в оазисе, торжествовали и вымещали на нем свою злобу — женщины, рабы и мальчишки преследовали его, выкрикивали оскорбления и бросали в него комьями земли и камнями.
…Только на самом краю оазиса Мухаммеда приютили Утба и Шейба — два брата-курайшита, владевшие в Таифе садом, и сакифиты оставили его в покое и повернули обратно. Хозяева сада были язычниками, к тому же принадлежали к враждебному клану Абд Шамс;
Мухаммеду они помогли только из сострадания.
Здесь в саду Мухаммед передохнул, подкрепился фруктами, вымыл разбитое в кровь лицо и помолился. Особенно нуждался он в молитве, чтобы прийти в себя после пережитого потрясения, горького разочарования и крушения всех надежд, возлагавшихся на Таиф.
— Господи! — взывал Мухаммед к Аллаху, воздев руки к небесам. — Призри мое ничтожество, слабость и беззащитность перед людьми! О милосерднейший, ты — Господь слабых, и ты — мой Господь! Кому ты предал меня? Чужеземцу, который станет издеваться надо мной? Или врагу, которому ты даешь власть надо мной? Если ты не гневаешься на меня, я спокоен. Твоя благосклонность для меня важнее. Свет лика твоего рассеивает мрак, озаряет эту жизнь и будущую! Свет лика твоего — единственное мое прибежище, я не ищу другой защиты. Не покидай меня, не предавай врагу и чужестранцу! Да не упадет на меня твой гнев, да минует меня твоя ярость! Нет могущества, кроме твоего могущества, нет помощи помимо тебя!
Мухаммед каялся. Все, что произошло, свершилось по воле Аллаха, и те суетные чувства гнева, обиды и унижения, которые он испытывал, были греховными и недостойными пророка, полностью предавшегося Богу. Унынию и отчаянию не должно быть места в душе искренне верующего — все происходит по воле Бога, и вся земная, дольняя жизнь — ничто; милость Бога — единственно достойная цель в этой жизни, гнев Всевышнего — единственное реальное несчастье, непоправимая беда. Будет милость Бога — все остальное приложится.
Так. помолившись и очистившись, отправился Мухаммед в Мекку, прекрасно зная, что впереди него уже бежит молва о событиях в Таифе — событиях унизительных и зловещих. Беда была не только в том, что планы Мухаммеда рухнули — они раскрывались, обнаруживались, становились всем известными. Планы для курайшитов опасные, предательски направленные против благополучия Мекки, ясно выявляющие намерение Мухаммеда — найти сообщников и объединиться с ними в борьбе против родного города и своего племени.
Трудно и невесело было Мухаммеду возвращаться в Мекку.
Пройдя к вечеру половину пути, он достиг каменистой, выжженной солнцем долины Нахла, где некогда произошло единственное сражение, в котором он принимал участие, подавая стрелы своим дядьям. Здесь он и провел ночь, вдали от двух поселков, которые тоже назывались Нахла, и подальше от древнего храма богини аль-Узза, Б ограде которого обычно останавливались путники.
В середине ночи, после многих часов молитвы и громкого чтения отрывков из Корана, пережил Мухаммед радостное волнение — джинны столпились вокруг него, внимая Корану, и преклонились, и признали его пророком и посланником Бога, и уверовали в Аллаха…
Это событие описал Мухаммед в сурах «Пески» и «Джинны». Видел ли он джиннов, ощущал ли их незримое присутствие или просто слышал их возгласы, мы не знаем; в Коране просто сказано, что Мухаммеду было «открыто».
— Скажи: «Открыто мне, что слушал сонм джиннов, и сказали они: «Поистине, слышали мы
