убедительное, ни господство над нескончаемым, ни единство — не составляют такого приобретения, которое бы можно было уловить в знании непосредственно. Историчное развитие нашего человеческого познавания — это путь к познанию, обретаемый путем самокритики и счастливых озарений и то и дело вновь подвергающийся опасностям; с трудом взбираясь на ступени этого пути, мы, однако, не видим перед собою его цели. Отделение науки, как всеобщезначимого знания сознания вообще, от существования в его субъективности и множественности, — это не отделение какого-то уже окончательно покоренного царства, но только отделение пути подлинного ориентирования в мире.
После этого отделения возникли две границы: граница вследствие того, от чего мы отделили; и граница, неожиданно обнаруживающая себя для самого пути.
Первая граница была найдена потому, что, овладевая чистым объектом, мы всегда отвлекались от чего-то, что приходилось выделять как нечто иное, чтобы достичь всеобщезначимой истины. Иное мы называли субъективным, перспективным искажением, произвольной оценкой, простой точкой зрения, чтобы, преодолевая его, достичь того объективно сущего, к которому лишь привходит познающий индивидуальный субъект. Это выделенное иное само становится затем объектом в качестве предмета психологического и исторического изучения; ибо субъективность, как иллюзия, все-таки существовала; в качестве психического переживания, вера и субъективно переживаемая абсолютность есть все-таки в своих проявлениях некоторый эмпирический предмет в мире, который хотя и имеет свойство меняться и раскрываться в истории, но который не перестает оттого быть прошлой действительностью в некотором времени, и относится к содержанию истории мифологии, религий и философии. Но в качестве предмета эмпирического исследования это отделенное не остается тем, чем оно было. Сделавшись объектом, оно лишается своей души. Даже в самом превосходном понимающем представлении (verstehende Vergegenw?rtigung) оно остается, сравнительно с изначальной верой и признанием за истину, чем-то видимым только извне. Я, как возможная экзистенция, сознаю поэтому, что я в своем исследующем бытии, как сознание вообще, отделил для себя то, что, как оно само, никогда не может стать снова доступным мне для этого сознания, и что, следовательно, мир в сознании вообще — это не всё. На этой границе, — у которой для науки то, что она отделила от себя, уже не может быть, как оно само, содержанием знания, не может ужедаже и чувствоваться нами, — мы можем отзываться, когда философия обращается к нам в просветлении экзистенции и метафизике (Von dieser Grenze, an der f?r die Wissenschaft das von ihr Ausgeschiedene nicht mehr als es selbst gewusst, nicht einmal mehr gef?hlt werden kann, lassen wir uns in Existenzerhellung und Metaphysik ansprechen).
Теперь же, в философском ориентировании в мире, мы наталкиваемся на другую границу, которая обнаруживается в чистой объективности как таковой вследствие того, чтосмысл этой объективности нигде не находит завершения. Я получаю убедительное познание (zwingende Einsicht), но убедительное не становится абсолютным; я становлюсь господином нескончаемости, но она остается также непреодоленной; я достигаю отдельных единств, но не достигаю единства мира.
Как сознание вообще, я позволяю себе печалиться об этих границах лишь так, что работаю над их преодолением. Хотя я и способен постичь их окончательность, но окончательность эта не имеет для меня значения, поскольку фактически я продвигаюсь вперед и вижу приобретение от своего исследования, не позволяя запугивать себя неизмеримостью предстоящего пути.
Если, однако, сам этот путь будет живо мною осознан, то может случиться, что я буду подавлен унынием и малодушием, но только если, неверно поняв путь ориентирования в мире, я решу, будто уже обладаю в предвосхищении тем, что всего лишь указывает мне направление для исследующего ориентирования: единством мира, как овладеваемой при помощи убедительного и потому надежного знания нескончаемости (der durch ein zwingendes und darum zuverl?ssiges Wissen beherrschten Endlosigkeit). Я считал прежде существование в мире, как предмет науки, абсолютным бытием, которое давало мне покой. Этот покой, доставленный знанием, не может долго длиться, ибо в нем я забываю о границах. Он должен быть нарушен, чтобы не ослабел и интерес к знанию, оттого что его начинают разуметь вовсе не как знание, а как средство подобного самоуспокоения. Нарушение этого покоя есть уничтожение одной иллюзии; ибо то, что недостижимо в мире знания, а именно покой из беспокойства, — возможно лишь экзистенциально: не в объективно убедительном, но в уверенности самобытия, — не в единстве мира, а в шифре единого, — не в подвластной нескончаемости, но в даруемой бесконечности настоящего (statt in dem objektiv Zwingenden in der Zuverl?ssigkeit des Selbstseins, statt in der Welteinheit in der Chiffre des Einen, statt in beherrschter Endlosigkeit in der geschenkten Unendlichkeit der Gegenwart). Если смысл мироориентирующего знания смешивают с тем, что обретает существование лишь в осуществлении возможной экзистенции, то всякая наука может показаться нам безразличной, потому что мы овладевали ею тогда не вследствие присущего ей самой импульса, но побуждались иллюзией удовлетворения, неистинный покой которого не мог удержаться. Тогда мы жалуемся на то, что нет ничего прочного, что все подвержено сомнению, что овладеть полнотой явлений невозможно и что все реальности суть только возможности, так что множество отдельных принципов пронизывают друг друга и мы ужесами себя не можем понять; на то, наконец, что наука не имеет смысла. Эти жалобы выражают сущность науки в ее объективности, какой она становится, если научное исследование потеряет направляющий его движение и принадлежащий к самому его существу экзистенциальный мотив: ее произвольную относительность, ее нескончаемость и как-угодность (Beliebigkeit). Ибо смысл науки, ради которого ведется исследование (aus dem geforscht wird), — это уже не предмет доступного усмотрению знания (des einsehbaren Wissens), но его граница.
Эти границы ориентирования в мире имеют значение (relevant) для возможной экзистенции. Они в одно и то же время показывают, что мир невозможно замкнуть в нем самом как бытие в себе, — что с познанием мира, стало быть, еще не все познано, — и что ориентирование в мире, как наука, имеет свой смысл из иного истока, чем тот, который может стать достоянием познания в нем самом. В философском ориентировании в мире мы ищем сознания этих границ.
Относительность убедительного (des Zweingenden)
Если мы спросим, что такое чистый, независимый от индивидуальной субъективности объект ориентирования в мире, то на этот вопрос следует ответить: таким объектом может быть лишь то, что существует убедительно для сознания вообще. Но убедительное бывает различного рода.
1.Границы трех родов убедительного.
-Роды убедительного мы видим в убедительной мысли математики и формальной логики, в убедительном действительном бытии (Wirklichsein) эмпирически-объективного в естественных науках и науках о духе, в убедительном созерцании категорий, сущностей и возможностей бытия-объектом. В математике есть очевидность логической интуиции (Einsicht) и доказательства (Probe); в области эмпирического есть демонстрация (Vorzeigen), затем эксперимент, создание и предсказание (однако так, что эти предсказания не остаются по своему происхождению темными и неясными, но обоснованы, и так, что основание предсказания и его результат являются совместно обозримыми в опыте как необходимо взаимосвязанные); в учении о категориях и его феноменологии есть созерцание в наличном обладании (Gegenw?rtighaben) не действительными, но возможными объектами. Здесь описываются, эксплицируются, приводятся к сознанию тождественные себе, отчетливо различимые элементы и структуры ориентирования в мире, не допускающие однозначной дефиниции, но подлежащие приведению в ясность сознания в завершенном созерцании, как та сеть, в которой действителен для нас предметный мир. Математическое и формально-логическое знание, эмпирическое знание и категориальное знание разнородны по происхождению известных им родов убедительного и по методам его установления; в пределах каждой из этих областей имеются подразделения, дающие новые различия родов убедительного. Но в «знании» ориентирования в мире все три эти вида взаимно сопряжены. Эмпирическое познание по существу невозможно без двух других видов познания; эти последние психологически невозможны без эмпирических данных опыта.
Границы убедительного в каждой из этих трех областей, в свою очередь, специфичны:
В математике убедительное знание приводит к предельным предпосылкам, на которых строится всякий вывод. Эти предпосылки либо подлежат произвольному установлению по усмотрению исследователя (с учетом правил и ограничений аксиоматического метода), и тогда уводят в неограниченное, так что конструктивные постройки не имеют в себе ничего устойчиво прочного, но обладают лишь ценностью игры (аксиомы неевклидовой геометрии). Или же они приводят к первоначальным очевидностям, которые, как таковые, имеют в таком случае иной характер, потому что принадлежат к третьей области — созерцания сущностей (аксиомы евклидовой геометрии); способ знания оказывается превзойденным, чтобы быть обоснованным в другом способе знания, который, в свою очередь, необходимо опросить о том, какова его граница. Знание в обоих случаях «гипотетическое». Гипотезы — это предпосылки в составе частью произвольных, частью же очевидных аксиом. Знание возникает из них посредством необходимых аксиом, которые не высказывают ничего, кроме самой этой формы достоверности, -как, например, закон противоречия. Тем самым конституирован и очерчен в себе некоторый мир значимости. Он сам служит своей опорой благодаря рождающим его необходимым аксиомам, и он зависит от произвольных или очевидных аксиом; он не постиг бытия (sie hat nicht das Sein begriffen). Эта достоверность, как таковая, представляет самостоятельный интерес ввиду присущего ей принуждения, но в то же время она решительно безразлична, если остается пустой по содержанию.
В эмпирических науках никакой действительностью не владеют вполне через убедительное знание.
Убедительное — это факт; в познании оно есть надежный запас, который, будучи однажды приобретен, не может быть снова утрачен, пока познание, как таковое, остается действительным и движется вперед. Факты естествознания, документы и памятники наук о духе, если однажды их приобрели в свое владение, хотя и могут получить неизмеримое множество новых значений, но обойти их уже нельзя. Они стоят подобно скалам в море возможного знания, которое приходит и уходит, как формы объективного, которое просто есть.
Однако факты должны быть установлены. Они недоступны для простого чувственного восприятия, но доступны в этом восприятии при помощи мышления. Посредством сознания метода, в котором они приобретают свою наличность, познание критически проверяет, имеется ли у них фактичность, и в каком именно смысле. Различение реального чувственного восприятия от обмана чувств, точность измерения, смысл свидетельств и документов, изменение наблюдаемого объекта, обусловленное самим наблюдением, получают критическую проверку своей достоверности не в разглядывании (Zusehen), а только в опосредовании теории и истолкования, нисколько не утрачивая при этом той остаточной недостоверности, которая дала повод сказать, что «всякий факт — это уже теория». Убедительность, присущая фактам,
