основанием некоторую иную действительность мира, но сама была бы своим собственным началом и истоком, как именно она сама, — отменяла бы всякую трансценденцию (h?be die Transzendenz auf). Поэтому нескончаемость в явлении составляет коррелят к трансценденции, и самое светлое познавание в нашем ориентировании в мире должно, как прозрачное для самого себя, пролагать путь через мир к трансценденции.
Ввиду этой корреляции феноменальности (Erscheinungshaftigkeit), нескончаемости, бесконечности в ориентировании в мире, с одной стороны, и трансценденции, с другой стороны, всякая попытка оконечивания мирового целого философски смущает нас; так озадачивает, например, утверждение конечности пространственного мира, утверждение начала времени; допущение мышления о мире, которое вполне обозримо само для себя в некоем замкнутом учении о категориях. Замкнутому и закругленному миру, — наиболее впечатляюще представленному философски у Аристотеля и Гегеля, — в котором свобода сохраняет некоторый смысл только как знание, и не становится экзистенцией, — противостоит подлинная свобода, взирающая на открытый мир проблематичного и опасности, возможности и творчества.
Эта свобода вопрошает все замыкающееся и постольку обозримое: каковы его границы? Оно становится ступенью для движения дальше. Мир не бывает для нее слишком тесен.Экзистенция остается независимой, остается изначальной действительностью, превосходящей всякое ориентирование в мире, какое только может послужить ей; ей свойственно чувство покорения и открытия, однако не произвольного, но совершающегося в зиждущем и потому ответственном движении вперед, находящем рациональное проявление в прогрессе познавания и планирования, а историческое проявление — в проникновении знания до настоящей глубины существования, в котором не найти никакого дна.
Экзистенция, как существование, имеет в то же время границей в своем преодолении нескончаемого — волю к нескончаемому, и эта воля так же точно указывает миру на его трансценденцию отрицательно, как временность самой работы преодоления есть положительное указание на нее же.
Недостижимость единства картины мира
Непосредственное сознание человека и методическая воля исследователя направлены к единству мира. Для первобытного человека мир в его мифической одушевленности есть единое целое, для современного теоретика мир, как механизм, выстраивается из элементарных начал и в сплошной рациональной взаимосвязи. Однако с течением времени все мыслимые единства оказываются единствами в мире, а не единством самого мира. Это последнее, как познанное в единой картине мира как целого, недостижимо. Оно не существует для нас. То, что оно существует в себе, — есть неисполнимое высказывание, абсолютизирующее точку зрения мироориентирующего исследования, поскольку оно мыслит ориентирование в мире завершенным. Но исследование может быть только прервано, оно не может достичь своей воображаемой цели; единство мира истинно для него всякий раз лишь как указатель пути, но не как сущий предмет этого единства.
1.Четыре сферы действительности в мире.
-Успех исследования показывает, с одной стороны, непредвиденные единства, обнаруживая взаимосвязи доказуемого порядка, — как например, нарастающая унификация в физике, — с другой стороны, именно тем самым он показывает глубокие разрывы (Spr?nge) в мире, которые делают не только не более, но все менее вероятной возможность когда-либо привести весь мир к одному знаменателю (auf einen Nenner zu bringen). В этом мире, который не становится для нас каким-либо целым, есть четыре изначальных мира. Они отделены друг от друга без какого-либо перехода, и связаны между собою лишь в том, что образуют ряд, в котором каждый мир предполагает как свое условие предшествующий ему мир. Это: Неорганическая природа, в ее объемлющей всю действительность закономерности (Gesetzlichkeit); жизнь, как организм; душа, как переживание; дух, как мыслящее, направленное на предметы сознание. Всякий раз имеет место скачок от одного к другому, а не выведение одного из другого. Так, «изначальную организацию» невозможно постичь или произвести ни из какого неорганического существования: Кант признал невозможность «Ньютона травинки (Newton des Grashalms)»{«Вполне достоверно то, что мы не можем в достаточной степени узнать или тем более объяснить организмы и их внутреннюю возможность исходя только из механических принципов природы; и это так достоверно, что можно смело сказать: для людей было бы нелепо даже только думать об этом или надеяться, что когда-нибудь появится новый Ньютон, который сумеет сделать понятным возникновение хотя бы травинки, исходя лишь из законов природы, не подчиненных никакой цели (keine Absicht geordnet hat)» (Кант И. Критика способности суждения // Кант И. Сочинения в шести томах. Т. 5. М.: Мысль, 1966. С. 428). (Прим. перев.).}.Психическая жизнь (Innerlichkeit) или переживание, как сознание, невыводимы ни из какого бессознательного существования. Дух, как направленное на предметы сознание, с появляющейся благодаря этому возможностью сознательного умения (bewusste Geschicklichkeit) и планомерности отношения к самому себе (Planm?ssigkeit des Sichverhaltens) есть нечто скачкообразноиное (sprunghaft Anderes), нежели простая душевная жизнь; его первая, мгновенная и тут же исчезающая вспышка в изолированных актах интеллигенции еще не есть он сам, ибо остается лишенной развития, и дух обретает существование только как непрерывность ее развертывания (ist… noch nicht er selbst, der erst als Kontinuit?t seiner Entfaltung Dasein hat).
Характер действительности в этом ряду видоизменяется. В каждой из изначальных сфер исследование постигает эмпирическую действительность в присущей ей объективности. Она оказывается специфической, как измеримость (Messbarkeit), или как объективная телеология живого, или как выражение души, или как доступный пониманию смысл духовных документов. В ориентировании в мире, чем более ясным и определенным оно становится, тем полнее раскрывается множественность (Vielfachheit) мира, а не его единство.
Каждый раз действительность некоторой сферы мира получает некий момент сомнительного, когда ее соразмеряют с действительностью другой сферы, из которой при этом исходят. Так, жизнь, как органическую жизнь, в сравнении с неорганической природой мыслят все же механистически, как простое вещество, подчиняющееся физико-химическим закономерностям; ее лишают того, что в ней есть собственного; в принципе не считают утопическим намерение произвести эту жизнь как некую сложно устроенную машину. Так, далее, ученые ставят под сомнение выражение души, как действительность; оно не объективно, как чувственные предметы неорганического мира по мере и числу, и как форма живого по форме и цели; душу включают в состав целого органической жизни, и как психический процесс она представляется тогда, собственно, излишним, приемлемым, но далее неисследимым эпифеноменом органических процессов. Наконец, действительность духа разлагают на душевное существование; в то время как акт мышления есть нечто радикально иное, чем простое переживание, переживание акта мышления принимают за его действительность. В каждом из этих примеров одну действительность ошибочно принимают за подлинную действительность, а другую, оставив без внимания то, что составляет ее особенность, включают в состав этой первой действительности. Но если, напротив, дух считали подлинной действительностью, то все другие ее виды подлежали сомнению; они утрачивали свое основанное на самой себе существование и становились моментами духа, который предпосылает себе в них то, что принадлежит ему самому, или является в них в некоторой несовершенной форме. — Однако каждая из этих точек зрения, считающих одну из сфер действительности подлинной действительностью, оказывается в ориентировании в мире элементарно неправа. Все редукции одной сферы к другой вынуждены, вместо того чтобы заниматься исследованием, выдумывать на языке того исследования, которое обращено к некоторой особенной действительности, фантастическую схему другой действительности, перед которой сама эта действительность делается невидимой. А потому ориентирование в мире подтверждает свою подлинность, если ограничивается тем, что специфично для каждой сферы, и признает скачки между различными способами действительности.
Однако четыре сферы действительности не только соседствуют друг с другом в мире. Между ними есть отношения и взаимозависимости, которые делают для нас понятной ошибку, вследствие которой эти сферы, вместо того чтобы в полноте их содержания постичь их как таковые, вообще хотели вывести одну из другой, и вследствие которой всякий раз поддавались обману зрения, показывающему переходы там, где на самом деле имеются скачки. Примеров таких отношений бесчисленное множество:
Вещества, которые до сих пор вырабатывали только живые организмы и которые теперь синтетически производятся из мертвой материи, изучают как мертвые вещества. Жизнь используют технически, как средство для производства мертвых продуктов, в которых нуждается человек. Изучают эффекты, основанные на действии биологических механизмов, однако сопровождающиеся сознанием, а потому одновременно допускающие физиологическую и психологическую постановку проблем: в кривой труда, кривой утомления, феноменах памяти. Духовные акты исследуют средствами психологии, причем, поскольку вообще что-либо познается, для познания оказываются доступны не сами они, какдуховные акты, а та психическая среда, в которой они осуществляются. — Каждый из этих миров переводит себя в своих продуктах в способ существования предшествовавшего ему мира, — духовные акты — в возникшие вследствие их душевные процессы, душевные процессы — в бессознательные биологические процессы, жизнь — в мертвые вещества. Икаждый позже возникающий мир обоснован в своей действительности предшествующим миром: жизнь — неорганическим материалом и его законами, душа — жизнью, дух — душой. Никогда более поздняя сфера не получает существования без предшествующей, но предшествующая существует и без позднейшей.
Итак, мир — это не конгломерат различных сфер, вовсе не соприкасающихся между собою. Наше изначальное сознание взаимной связи всего со всем сохраняется, между тем как при действительном знании это сознание должно во все большей мере утратить свое содержание. Ибо для нашего знания, по мере того как оно становится отчетливее и определеннее, нигде одно не происходит из другого. Обосновывающее общее должно лежать глубже, нежели то, что доступно для нас как объект в нашем ориентировании в мире. Оно не может наличествовать в том же смысле, как и бытие этих сфер в их особенности. Если мы попытаемся мыслить четыре мира в одном понятии, то мыслим только аналогиями (жизнь как механизм, дух как жизнь, человеческое общество как организм), которые при более пристальном рассмотрении вновь рассеиваются. Не существует никакой познавательно-плодотворной всеобъемлющей теории мира вообще. Скорее, напротив, всякое познание достигает успехов, только ограничиваясь одним из миров, благодаря чему только и становится возможным предметно-адекватное образование научных понятий. Мнимо всеобъемлющие теории всегда оказываются всеобъемлющими только для одного из миров, благоприятными для него одного, и вредными для познания других, если их по ошибке переносят на эти другие миры действительности. Так, механистические теории были бесконечно плодотворны для изучения неорганического мира, но вредоносными по существу, при полезности в отдельных частностях, для биологического познания; так, биологическая теория целого мира в органических картинах мира абсолютно тормозила механистическое познание мертвого вещества, но открывала новые пути для понимания жизни в ее сущности; так, духовные теории — особенно Гегель — много содействовали познанию идеи и истории, но были совершенно слепы к эмпирическому бытию природы, как механической
