Видел я все дела, какие делаются … нет ничего нового под солнцем … Нет памяти о прежнем (an die Fr?heren) … мудрый .умирает наравне с глупым. И возненавидел я жизнь … участь сынов человеческих и участь животных — участь одна … и нет у человека преимущества перед скотом … кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень? … Не будь слишком строг … зачем тебе губить себя? … Не предавайся греху, и не будь безумен; зачем тебе умирать не в свое время? … И похвалил я веселие; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться … псу живому лучше, нежели мертвому льву»51.
Проповедника от чарваков отличает присущий ему гнев. Его установка — возмущение вследствие разочарованной веры. Его не удоволетворяет удовольствие. Ему знакомы боль от обретенного знания и муки незнания. Он видит, что справедливых и неправых постигает та же судьба. Это неверие уже пришпоривает мотив возможной веры. Учение чарваков долгие века существовало в спокойном наслаждении, как некий индийский эпикуреизм. Неверие же Проповедника Екклесиаста — это одна из стихий в движении ветхозаветной веры. Ее возможность побудила одного из верующих сделать смягчающие дополнения к этому тексту. В такой форме текст мог сделаться частью Библии.
Философское неверие греков с величайшей ясностью развивало три мотива:
Подлинная действительность — это предельные материальные частицы, различающиеся по величине, форме, положению и движению. Из них все образуется, и в них все исчезает. Поэтому все — только явление этой подлинной действительности, совершающей свои нескончаемые перемены согласно неизменной необходимости и случаю (материализм).
Самое главное — удовольствие (Es kommt auf Lust an). Чтобы получить возможно более чистое и продолжительное удовольствие, требуется размышление. Не всякое удовольствие хорошо. Поэтому ценность удовольствия определяется, во-первых, по его продолжительности: чувственное удовольствие быстро притупляется, вызывает периодическое утомление и пресыщение, поэтому первенство принадлежит духовным удовольствиям; во-вторых, удовольствие оценивается по тому, следуют ли за ним неприятности. Регулятивом жизни признается оценивающее на основе расчета учение об удовольствиях (гедонизм ).
Истины нет или: некая истина, правда, существует, но познать ее мы не можем; или: мы можем познать ее, но не можем ее сообщить. Никакого права не существует. Право — этото, что я могу сделать; все решает в конечном счете произвол силы. Мораль — это изобретение слабых (скепсис).
Этой догматике, которая еще пребывает в неподвижности определенных утверждений, античная мысль противопоставила законченный скепсис, избегающий всякого суждения и в том числе утверждения, что истины не существует. Этот скепсис не только формально признал, что отрицательное суждение об истине включает ведь и себя самого в свой объем, а стало быть, истинным быть не может; он не только не ограничился тем, чтобы пребывать в состоянии поиска, воздерживаться от суждения, противопоставлять одно другому равносильные взаимно противоречащие суждения, и утверждать только, что «мне сейчас так кажется». Скорее, он постиг этот образ мысли как форму жизни: совершенное воздержание от всякого суждения приносит человеку душевный покой; оно ведет к признанию жизни, определяющейся безразличным принуждением отдельных ситуаций и согласной с психофизическим устройством нашего собственного существования. Эти скептики держатся за являющееся, такое, каково оно сейчас. Они живут, — коль скоро сознаются себе, что не могут быть совершенно бездеятельными, — не имея воззрений: давление обстоятельств указывает путь — через голод к пище, через жажду к питью; традиция общих нравов и законов силой привычки понуждает считать благочестие жизни благом, а нечестие — злом.
Этот скепсис отличает величественная последовательность и проницательное самопонимание. У него остается только одна точка опоры — независимость в воздержании отвсякого утверждения и душевное спокойствие совершенного безразличия; он безучастно принимает на себя все содержательное. Это — отказ от положительной, деятельности как решения, от времени и от будущего: простое пребывание в подобном самобытном точечном существовании, жизнь в богатстве привычного мира, и в то же время неприсутствие в нем: ибо все одинаково несущественно.
Отчетливое осознание тех утверждений и аргументов, которые приводит неверие, дает нам следующие общие выводы:
2.Неизбежный остаток в сформулированном неверии.
-Человеческое сознание не может не полагать чего-нибудь абсолютным (kann nicht umhin, etwas als absolut zu setzen), даже если не хочет делать этого. Существует, так сказать, неизбежное место абсолютного для меня. Если я отменяю что-нибудь как абсолют для меня, его место автоматически заменяет что-то другое. Последовательность сформулированного неверия заключается в том, что оно с совершенной ясностью высказывает не хаотически меняющиеся содержания бессознательного и не имеющего твердой опоры неверия, но определенные, редуцированные вплоть до крайней скудости содержания абсолюты (Absolutheiten): Установка атараксии52 -это безличный покой, как обратившаяся в точку и утратившая всякое содержание независимость. Материя — это догматическое утверждение чувственного, или того, что лежит в основе чувственного, как абсолютного объекта. Удовольствие — это только форма положительного чувства, независимо от всякого содержания его, или сведенная к чувственному удовольствию. Во всех этих случаях абсолют есть абстракция чего-то формального, которой реально нигде быть не может. Атараксия — это формализация, а потому и окаменение свободы, материя — дереализация (Entwirklichung) существования, лишенного всей полноты своей фактичности, удовольствие, как чисто чувственное удовольствие, есть нечто такое, чего человек никогда вполне осуществить не может.
Сформулированное неверие становится неким минимумом веры. Но это — догматическая вера. Три направления этой веры составляют каждое отдельную систематическую группу: Неверие догматически формулирует неустранимый в мысли минимум вещественной объективности (материя), жизненно необходимый для возможности совершать акт оценки минимум психологической субъективности (удовольствие), и наконец, формулирует в виде скепсиса относительность всего объективного и субъективного, чтобы в конце концов оставить себе неколебимую экзистенцию, покоящуюся на ничто (um ?brig zu behalten eine Existenz der Unst?rbarkeit im Ruhen auf nichts).
3.Аргументы против сформулированного неверия.
-Против рациональных формулировок можно приводить рациональные аргументы, которые в каждом случае показывают нам несостоятельность той или иной абсолютизации:
Против материализма: исходя из материи невозможно постичь сознание и душу; материя — это не все.
Против гедонизма: Удовольствия вообще не существует. Фактически я стремлюсь к тому содержанию, от которого испытываю удовольствие. На вопрос о том, какого характера удовольствие имеется в виду, гедонизм отвечает или материально: удовольствие чувств (Sinnenlust). На это следует возразить: такое удовольствие есть минимум, в реальности которого сразу же есть больше, чем только удовольствие чувств. Или же гедонизм отвечает на этот вопрос формально: удовольствие наиболее продолжительное, и имеющее предпосылкой и следствием минимальную боль; гедонизм, стало быть, выдает нам калькуляцию счета (Kontorechnung). На это следует возразить: для различия уровней удовольствия (удовлетворение, счастье, блаженство) не существует никакого масштаба, ибо это различие постижимо для нас не как удовольствие, но только как содержание; квантификация удовольствия терпит неудачу.
Против скептицизма: Этот последний либо утверждает: истины не существует; тогда этим своим фактически высказанным суждением признает, по крайней мере, форму истины, которую имеет и это отрицательное суждение; он оказывается в логическом круге, который рационально опровергает его, как рационально высказывающего утверждения. Или же он воздерживается от всякого решительного утверждения; в таком случае он неопровержим, поскольку он ничего не утверждает. Но, как ничего не утверждающий, он уклоняется от коммуникации и существует так, как если бы его вовсе не было. Для атараксии все содержания должны быть равно безразличны; однако ее носитель, действуя, сразу же засвидетельствует в чем-нибудь противоположную ей установку.
Сами эти опровержения положительного остатка в утверждающем неверии сугубо отрицательны. Они вскрывают трудности, сопровождающие утверждения этого неверия, и опровергают сами утверждения. Они не дают исполнения, но только освобождают от гнета, который могли бы оказать эти суждения, если мы станем считать их неумолимо правильными; ибо они не дают никакого полагания (Position) и движутся всецело лишь в области доводов. Вера имеет иной исток, нежели тот, какой можно найти в доказательствах (Der Glaube hat anderen Ursprung als in Argumentationen liegt).
4.Плодотворность неверия.
-Нападением на его абсолютные утверждения мы не уничтожим сформулированного неверия. Во всех своих направлениях оно оказалось весьма плодотворным:
Материализм создал в своих теориях бытия предпосылки для познания мира, доступного точному познаванию экспериментирующего научного исследования и в меру своей изученности подвластного технической власти человека. Даже если реальное осуществление познания природы и технического подчинения ее исторически возникло, в значительной части, из мотивов иного рода веры, все же материализм остается неизменной средой этого познания;
реальное познание терпит ущерб там, где в него вносят какие-либо иные принципы. Мир, признание которого абсолютным составляет существо неверия, был поставлен на службу человеку, в том числе, именно благодаря неверию (Die Welt, die f?r absolut zu halten Wesen des Unglaubens ist, ist grade auch durch den Unglauben dem Menschen dienstbar geworden).
Гедонизм оказывается оправданным в противоположности тем абстракциям жизни, которые лишают жизнь настоящего (Gegenwart). Удовольствие мгновения жизни есть хотя и минимум, однако оно бесконечно больше, чем ничто воображаемого, которое как сугубо мыслимое не становится насущной реальностью (als bloss Gedachtes nicht zur Gegenwart wird). Известная оправданность гедонизма, как средства восстановления полноты жизни, неоспорима там, где люди забыли, что все то, что есть, должно быть в настоящем как боль и удовлетворение, чтобы вообще быть (dass, was ist, in der Gegenwart als Schmerz und Befriedigung sein muss, um ?berhaupt zu sein).
Скептицизм плодотворен уже поскольку используется как критические шпоры во всяком партикулярном исследовании; он становится методическим скепсисом как критика,стремящаяся найти верное на пути сомнений. Однако плодотворность как миросозерцание он получает благодаря данному в нем рациональному выражению рационального отчаяния: никакая истина, имеющая форму суждения, не является абсолютной. Это положение, как стимул для веры, уберегает от того пути, на котором мы желаем добыть абсолютные истины как объективно убедительные познания. Оно создает возможность веры (Er bringt die M?glichkeit des Glaubens hervor), но, правда, еще не самую веру. В то время как методическое сомнение представляло собою только путь партикулярного познания, скептицизм становится здесь орудием не знающей конца релятивизации обретающего целость завершения во временной жизни. Тем самым он препятствует нам обожествлять что-либо конечное и оставляет свободным место для веры, как принципа возможной экзистенции. Скептицизм подтверждает свою истину, возвышая открытую для трансценденции экзистенцию до сознания, что пред нею все ничтожно
