путём собирания мест, связанных тем, что в них употреблены одни и те же слова, — хотя и это небесполезно, если составленный таким образом указатель в какой-то мере обеспечивает удобство работы, — делать это можно только путём тематического их друг с другом соотнесения во время чтения при условии хорошей памяти.
В случае планомерно осуществляемых усилий подобное сопоставление однозначно выявляет следующее:
1. Кажется, что каждое высказывание отменяется другими высказываниями. Самопротиворечие есть основная черта мысли Ницше. У него почти всегда на то или иное суждение найдётся ему противоположное. Возникает впечатление, что он обо всём имел по два мнения. Поэтому из Ницше можно приводить любые цитаты, подтверждая именно то, что хочешь. В зависимости от обстоятельств на Ницше в разное время могли ссылаться большинство из существующих партий: атеисты и верующие, консерваторы и революционеры, социалисты и индивидуалисты, методичные учёные и мечтатели, люди интересующиеся политикой и аполитичные, вольнодумцы и фанатики. Иные люди сделают отсюда вывод: значит, Ницше хаотичен, для него нет ничего серьёзного, он предаётся собственным произвольным фантазиям; не стоит придавать значения этой бессвязной болтовне.
Однако часто, пожалуй, дело идёт о противоречиях, которые отнюдь не случайны. Быть может, само предпочтение одной из двух взаимоисключающих возможностей — привычное читателю, соответствующее здравому смыслу и выявляющее противоречия — есть ошибочное упрощение бытия. Если разум как таковой вынужден оставаться как бы на переднем плане бытия и если тот, кто разумно мыслит, ищет бытие на этом единственно доступном ему переднем плане, однако движет им порыв к самой истине, то это бытие, возможно, должно было бы обнаруживаться именно в самопротиворечивой форме. Появляющаяся таким образом противоречивость являлась бы необходимой, идущей из самой сути дела, была бы не признаком неправильного мышления, а признаком правдивости.
Задача интерпретации при любых обстоятельствах заключается в том, чтобы отыскивать эти противоречия во всех формах, никогда не успокаиваясь, пока они не обнаружены, а затем, возможно, исследовать эти противоречия с точки зрения их необходимости. Нужно не сталкиваться с противоречиями от случая к случаю, а искать их причину.
2. Бросаются в глаза бесконечные повторения. Так как для того, чтобы мышление Ницше стало для нас доступным, должно быть напечатано всё, что он когда-либо написал, повторения оказываются чем-то само собой разумеющимся. В них необходимо отслеживать различные модификации, благодаря которым основная идея лишается той плоской определённости, какую она обретает в отдельных тезисах. Но в первую очередь можно заметить, какие именно темы становятся предметом сотен цитат, а какие, наоборот, получают вес, быть может, только благодаря одному-единственному упоминанию. Лишь глубокое знание повторений позволяет заметить такого рода уникальные фразы.
3. Раздражение от противоречий и нетерпение, вызываемое поначалу явной произвольностью идей, дают толчок к тому, чтобы, удерживая эти идеи вместе, войти в состояние реальной диалектики, поскольку только она проясняет то, чего хочет Ницше. Мы узнаём, каким образом он, не обладая сознательной властью надо всеми возможностями бытия и мышления, тем не менее следует их неизбежными путями. Диалектическое прояснение вступает в силу в той мере, в какой в различных текстах можно отыскать пересекающиеся темы. Но просто путём логического понимания достичь его нельзя; оно достижимо, собственно, только в ходе расширения проясняющегося пространства возможной экзистенции. Кому недостаёт терпения заботиться о логических и содержательных связях, у кого нет богатых возможностей играть собственными душевными силами, тот не может читать Ницше осмысленно.
4. Обнаруживается некое целое, которое, однако, не достигается, хотя и проходит сквозь все фазы этого мышления но, всё более остро ставя вопрос о его субстанциальном центре. Это не понятие, не картина мира, не система, а страсть к поискам бытия в порыве к подлинной истине, и неотъемлемая от этой страсти безжалостная критика, представляющая собой постоянное преодоление. Хотя мы и обнаруживаем тезисы, составляющие в своём единстве некую основу, благодаря которой только и может быть правильно понято всё остальное, тем не менее следует сохранять существенное различие между просто концепциями в их системной целостности, представляющими собой лишь некую функцию объемлющего целого, и самим этим экзистенциально объемлющим, представляющим собой не какое-либо фундаментальное учение, но фундаментальный импульс. И то и другое будет прояснено при помощи правильного соединения тезисов, так что изобилие подробностей будет решительным образом упорядочено. Такого рода изучение, отыскивающее целое, может продолжаться до бесконечности, и тем не менее в вопрошании и схватывании понятий и предметов оказывается успешным только на основании целого.
Исключительно благодаря таким ориентированным на целое интерпретациям можно от самого Ницше получить критерий, в соответствии с которым его суждения могут быть иерархически упорядочены по их значимости, по их характеру, существенному или более случайному, по более или менее удачным модификациям. Неизбежно, что у Ницше не всегда одинаково явственно присутствует то, что для него существенно. Однако следует искать такие подходы, придерживаясь которых можно следовать за движениями Ницше со свойственной ему самому критичностью. Здесь можно сознательно двигаться двумя путями.
Во-первых, идеи Ницше можно собирать в некое наличное целое необходимых мысленных связей, не учитывая хронологической последовательности их продумывания. Во-вторых, развиваясь на протяжении десятилетий, они могут быть рассмотрены в своей временно́й форме, составляющей целостность конкретной жизни. В первом случае путеводной нитью поисков вневременного места каждой мысли и отыскания систематичности как таковой становится идея вневременного системного целого. Во втором руководящим принципом вопрошания о месте каждой мысли во временно́м процессе в целом оказывается развитие жизни, познания и заболевания. Каждая идея Ницше понятна, во-первых, в той мере, в какой известны предметные взаимосвязи её модификаций, противоречий и возможностей развития; но во-вторых, она вполне понятна только с учётом того момента, в который она продумывалась: при чтении всегда необходимо знать, когда было написано то, что читается.
Кажется, что эти два пути исключают друг друга. Требование соотносить при рассмотрении системного целого каждый его элемент с каждым другим, понимая его согласно его вневременно́му месту, противоречит требованию видеть в этом целом последовательность биографических событий, понимая каждый элемент исходя из его временно́го положения на жизненном пути.
В действительности у Ницше есть основные идеи, которые хотя и претерпевают кардинальные изменения, но остаются похожими хотя бы в том, что с ранней юности неизменно занимают главенствующее положение, — таких большинство, и удивительно, как они смогли пройти сквозь всю его жизнь, — и идеи другого рода, возникшие с тех пор благодаря некоему скачку в развитии, а также существовавшие лишь некоторое время, а затем, как может показаться, забытые. Таковые, однако, представляют собой случай нечастый, в своём роде исключительный. Воспринимать их следует в рамках некоего большого процесса, систематического и биографического одновременно: действительность человека такова, что самая глубокая и истинная система его мысли неизбежно проявляется во временно́й форме. Временна́я форма может быть естественной и соответствовать своему предмету, либо как бы замутняться биографическими моментами, нарушаться не относящимися к делу причинными связями, которые вносят отклонения в эмпирическую действительность данного конкретного человека. У Ницше каким-то удивительнейшим образом происходит и то и другое.
Напротив, работа с биографией Ницше теряет свой смысл, если действительность жизни и мир мысли стоят рядом, не соотносясь друг с другом. В случае такого распадения, с одной стороны, некое психологическое любопытство находит удовлетворение в собирании фактов слишком человеческого и в получении удовольствия от своего рода жизненного эпоса, либо, с другой стороны, на идеи, оторванные от личности, ставится печать вневременных истин, а то и вовсе глупостей.
Во-вторых, мысль Ницше требует учёта системных связей. Однако, в противоположность великим системам философии, система, какую можно представить у Ницше, является только фазой или функцией всеобъемлющего целого, которое уже не может быть описано как система. Вместо этого интерпретация должна отследить все прежде разбросанные и собранные ею повороты мысли, все противоречия, опробовать все возможности, как если бы целое было всё-таки достижимо. Хотя в конечном счёте всё взаимосвязано, однако вновь и вновь возникают изменяющиеся во времени комбинации вариантов мысли, развивающиеся явно не по законам системы.
Если, стало быть, изложение мысли Ницше фатально незавершимо, то единство целого, т. е. жизни и мышления, временно́го развития и системы, представляет собой лишь идею в изучении Ницше. Нельзя предвидеть заранее, какой объективной глубины можно достичь в конкретном и обоснованном понимании целого. В ходе изучения неизбежно приходится как напрямую обращаться к фактам эмпирической действительности жизни как таковой, так и надолго сосредоточиваться на идеях, отвлекаясь от того времени, когда они продумывались. Именно та неизбежная трудность, что ни один из двух путей не может иметь смысла сам по себе в отдельности и что между ними в то же время нет устойчивой гармонии, порождает характерную для изучения Ницше неуспокоенность, необозримо толкающую всё дальше и дальше.
Изложение и представленные у нас три его основные части
Изложение, в отличие от просто обсуждения, стремится показать сам предмет, а в отличие от рассказа нацелено на то, чтобы дать проявиться существенным чертам этого предмета. Своя собственная мысль при изложении должна исчезнуть, уступив место излагаемому, предмет изложения не может быть использован как повод для собственного философствования. Излагающая мысль есть постоянное усилие, направленное на мысль другого человека, мыслящее, чтобы тем самым лишь пробудить то, что заключается в мысли другого.
Не всякое духовное достижение требует изложения, но лишь творческое, которое живёт созидая, неистощимая основа которого вновь и вновь неизменно становится предметом актуального обсуждения в процессе освоения того, что последовало за ним. Если для таких достижений изложение всегда есть путь, на котором делаются всё новые попытки понять всё сначала, то для конечных и определённых, а потому вполне завершённых достижений имеет смысл не изложение, а просто перечень результатов.
Ницше нельзя излагать с целью получить о нём в итоге исчерпывающие сведения. Так как он не представляет собой чего-то налично существующего, законченной формы ни по своей природе, ни для какой-либо философской системы, его можно постичь только в отдельных связях его мысли и в отдельных аспектах его вот-бытия. Мы никогда не поймём его, если будем воспринимать его как некое целое. Подобно тому как Ницше проявляет себя только косвенно, в движении, то и доступ к нему возможен не путём усмотрения формы или системы, но при помощи собственного движения. Ибо пассивное восприятие идей и фактов ещё ничего не говорит о том, что он, собственно, собой представляет: каждый только путём собственной работы и постановки собственных вопросов может с помощью Ницше создать то, чем тот для него станет.
Поэтому изложение Ницше — как некий конденсат такого рода действий — не может проделать их ни за кого другого; оно способно лишь подготовить то, что каждый для себя сделает из Ницше. Смысл же его в том, что
