в конечном эффекте, идет одинаково жестокая борьба, поскольку в ней оспаривается или решается вопрос о просторе материального существования, а в конце концов -о жизни или уничтожении. Если применение насилия не кончается с уничтожением одной из борющихся сторон, то оно переходит в укрепление социального отношения, в котором победитель получил власть, а побежденный, поскольку он предпочел сохранить себе жизнь, принял на себя обязанность служить ему в подчиненности. В подобных относительно фиксированных властных соотношениях индивид уже рождается на известном положении, которое становится для него исходным.
Совершенно иного рода борьба совершается в существовании, исходя из духовной идеи и экзистенции. Здесь борьба не имеет уже характера материально обусловленного фактума, но становится в существовании истоком раскрытия подлинного самобытия.
В достижениях духа возможна такая борьба, которая, в чистоте своего смысла, ведется не за жизнь или уничтожение, но за духовный ранг и отзвук. Этот agon52имеет в своем распоряжении не какое-то ограниченное пространство, но бесконечное пространство духа, в котором находят себе место всякое творчество и всякое достижение и неразрушимо сохраняются как содержание духа. Эта борьба — не оспаривание друг друга по рангу и мере, но в то же время в глубине — борьба, которая двигает вперед, потому что будит и растит; она сама становится источником новых творений, потому что противник дает противнику то, что он сам приобрел. Только в своих материальных последствиях: в воздействии на современников, в материальных вознаграждениях, — этот agon принимает свойственные борьбе за существование формы вытеснения, причинения ущерба, разрушения. Тем самым в нем происходит некоторое смещение его смысла. Теряя себя как средство для материальных целей, он становится фальшив в самой своей субстанции, потому что смешивает с чем-то другим себя самого (weil er sich selbst verwechselt).
Если уже в духовной борьбе всякое насилие чуждо, то это тем более так в той борьбе, которая как живой процесс любви есть выражение любви в ее экзистенции. В любви люди рискуют поставить друг друга вполне и без остатка под вопрос, чтобы достичь своих истоков тем путем, что они оба делаются истинными в непреклонном просвещении (Durchleuchtung). Эта борьба есть в явлении экзистенции одно из условий ее осуществления и ведется без пощады, однако и без насилия, вплоть до самой основы экзистенции.
Итак, борьба идет за материальные условия моей жизни, становится источником нового порождения в духовном agon и истоком раскрытости экзистенции в вопрошающей любви. Однако борьба совершается не только во взаимном отношении существ, но и в отдельном индивидууме. Экзистенция находится в процессе самостановления, который есть борьба с собою. Я давлю в себе возможности, насилую свои побуждения, я оформляю имеющиеся у меня задатки, подвергаю сомнению то, чем я стал, и сознаю, что я существую, только если я не признаю свое бытие как наличное обладание.
Из этого обзора у нас остаются два различных по самому своему существу способа ведения борьбы:
Борьба насилием (Kampf mit Gewalt) может понуждать, ограничивать, подавлять, а может и, наоборот, создавать пространство для жизни; в этой борьбе я могу оказаться побежденным, лишиться жизни;
Борьба в любви — это не знающее насилия оспаривание друг друга без воли к победе, с исключительной волей к открытости; в этой борьбе я могу уклониться, скрываясь, и потерпеть неудачу как экзистенция.
Несмотря на их сущностное различие, в фактическом обороте одна борьба переходит в другую, или через уклонение любящей борьбы в понуждающую борьбу, или через преодоление насильственной борьбы во внезапном соприкосновении экзистенций.
2.Борьба насилием за существование.
-Мое существование как таковое отнимает у других, как и другие отнимают у меня. Всякое положение, которого я достигаю, исключает другого, претендует для себя на известное пространство из всего ограниченного, имеющегося в распоряжении пространства. Всякий успех, доставшийся мне, умаляет других. То, что я живу, стало возможным благодаря победоносной борьбе моих предков; то, что я потерплю поражение, проявится в конечном счете в том, что с течением веков никто не признает во мне своего предка.
Но в то же время справедливо и обратное: всякое существование основано на взаимной помощи. Я обязан своим существованием заботе моих родителей; я всю свою жизнь вынужден прибегать к помощи других и сам оказываю помощь в тесной взаимосвязи человеческой общности. Но последней истиной оказывается не помощь, мир и гармония целого, но борьба, а затем — эксплуатация теперешним победителем. Два факта показывают нам это:
Исторично действительная духовная жизнь основана на порядке общества, устроенном в пользу свободы и досуга немногих. Большинство трудится в некотором ином смысле; ибо ни для кого из этого большинства не является при этом целью духовная действительность немногих. Но известный слой людей, господствующих собственной силой, или живущих за счет ренты, или таких людей, которые, будучи сами относительно бедны и, однако, обладая необходимыми средствами к существованию, не принуждены заниматься механическим трудом, осуществляет некоторую функцию, самодисциплинированно трудясь над своим собственным бытием, в образовании и произведении. Некоторые из этих слоев становятся носителями того, что впоследствии представляет ценность для созерцания всех как некоторое всякий раз уникальное творение, которым они хотели бы обладать в отвлечении от той основы, на которой оно произросло. Жестокая и в решающих моментах насильственная эксплуатация составляет условие для этого,- условие,о котором индивиду нет необходимости иметь сознательное знание, поскольку другие доставляют все это для него, а он только поглощает то, что по праву поступает к нему откуда-то, не будучи оплатой за оказанную им, со своей стороны, материальную услугу. Только экономическое и социологическое знание впервые выяснило этот факт со всей полнотой наглядности. Тот, кто хочет устранить в мире всякую эксплуатацию, должен отказаться от действительности духовной жизни, растущей в каждом отдельном человеке с непрерывностью образовательного процесса.
Другой же факт таков: всякая взаимная помощь созидает, насколько мы можем видеть эмпирически, только единства, которые, в свою очередь, борются друг с другом; помощь во взаимности -только небольшой анклав. Так, прежде всего, борьба в хозяйственной жизни так же точно направлена на обеспечение существования Целого в пользу или в ущерб известным ограниченным группам, как и борьба военными средствами. Она создает пространство для жизни потомков или искореняет. Только неторопливость шаг за шагом совершающегося процесса, тишина, в которой наконец идет на дно проигравший, скрывает битвы, как и победы и уничтожение в них, от глаз, видящих только нечто внезапное и патетическое. На первый взгляд кажется, будто в конце концов единственной действительностью остается лишь мирное процветание и умножение живущих. Как же, наконец, нужно ослепить себя, чтобы не желать видеть того факта, что то и дело случаются ситуации, только благодаря сознательной маскировке отличающиеся от ситуации двух потерпевших кораблекрушение, которые могут спастись, держась за одну доску: если доска выдерживает только одного, то или оба они погибнут, или один из двоих одержит верх в борьбе, или же один добровольно расстанется с жизнью.
По отношению к этой фактичности возможно некоторое конечное ее понимание, которому вовсе не открывается пограничная ситуация. Отводя взгляд в сторону от целого, ярассматриваю битвы как то, чего можно избежать, и пытаюсь не допустить их, неясно веря в жизнь по праву, в покое, дающую условия существования для всех. Я не додумываю до границ, но живу в удовлетворенности, пока это позволяет делать маскировка действительных оснований жизни. Между тем как мои условия существования кажутся мне стабильными, я не признаю того, что борьба — условие и граница всякого существования. Я позволяю вводить себя в обман под масками общительного обихода и избираю для себя удобный нейтралитет в не менее обманчивой форме взвешивающей объективности. И все-таки во всех самообманах относительно условий моего собственного существования, которыми я пользуюсь, хотя и не создавал их (die Bedingungen meines eigenen Daseins, deren Nutzniesser ich bin, ohne sie geschaffen zu haben), порою, если на сцену выступают угрозы как смутно чувствуемые опасности, я делаюсь нервозным и попадаю под невнятное давление, если открывается возможность бесправия и нарушения мира как ситуаций неразрешимых. Или же я успокаиваюсь, если не ощущаю никакой опасности для себя, и снова верю в жизнь без борьбы, фактически живя при этом за счет благоприятной для меня констелляции сил в борьбе.
Пограничная ситуация наступает только для воли экзистенции к ясности, поскольку она, будучи затронута ситуацией, избирает свое существование со всеми его условиями. В пограничной ситуации борьбы, согласно изначально истинному подходу, есть склонность к таким решениям, в которых, как по контрасту, впервые просветляет себя собственно пограничная ситуация, в которой я остаюсь, исторично экзистируя, не имея внятно знаемого решения.
Мнимые решения пограничной ситуации возможны двумя способами: Или человек не желает борьбы и вступает на путь осуществления не знающего борьбы существования; в своей безусловности веря этой утопии, он гибнет, как существование. Или человек утверждает борьбу ради самой борьбы; он исполняет свою экзистенцию, только лишь борясь, безразлично, за что и с каким содержанием, и, наконец, умирая в борьбе (Entweder will der Mensch den Kampf nicht und beschreitet den Weg, ein kampfloses Dasein zu verwirklichen; in seiner Unbedingtheit der Utopie glaubend, geht er als Dasein zugrunde. Oder der Mensch bejaht den Kampf um des Kampfes willen; nur k?mpfend, gleichg?ltig wof?r und mit welchem Gehalt, und im Kampf schliesslich sterbend erf?llt er seine Existenz).
Первой возможности требует Евангелие: «А Я говорю вам: не противься злому»1.Никогда не совершать насилия, даже в обороне, отказаться от всех тех условий существования, которые в чем-нибудь основываются на применении насилия к другим,- было бы невозможно, не жертвуя при этом нашим собственным существованием. Даже возвращение к самой примитивной форме существования, — так же точно, как и любое другое состояние совместной жизни людей во времени, — не обеспечит возможности такого непротивления, за которым бы не наступала как его непременное следствие гибель самого непротивленца.
Другая же возможность утверждает борьбу как таковую. Человек ищет не удовольствия, а приращения власти, и обязан так делать (Der Mensch sucht nicht Lust, sondern ein Mehr an Macht, und soll es tun). Величина его власти есть в то же время ранг его собственной ценности. Счастье — это сделавшееся господствующим чувство власти. Учение софистов говорит истину: Каждый из нас хотел бы, если возможно, стать господином над всеми людьми, а всего охотнее — стать богом.
