выполняться. Рационализация наталкивается на свою границу в личном качестве людей, свойствах человеческого большинства и способностях проявляющих себя руководителей. Всякая организация целого, направляется ли она из одного центра или создается фактически в неопределенной кооперации, выявляет непредвиденные сбои: ошибки в распределении, безработица и возникающие вследствиеэтого беды. Ситуация меняется с появлением иного и нового знания, как и в свете сознания вновь появляющихся поколений. Меняются люди по их расовым качествам и по содержанию из рода в род передаваемой традиции. Меняется то, чему они радуются. Как бы удачно ни складывались порядки общества: для каждого индивида границей его благосостояния остаются болезнь и смерть, для всех вместе — неизбежный человеческий отбор, раздавленность все еще нужным для жизни принуждением, и наконец, насилие в войнах. Как бы мы ни хотели представить себе некоторое устойчивое состояние, даже при предположении совершенства нашего познания: всякий раз что-нибудь в этой картине не сходится, из-за нескончаемости всех ее беспрестанно меняющихся условий.
б) Если бы мы мысленно представили себе осуществление универсального удовлетворения потребностей завершенным в некотором стабильном состоянии мирового существования человечества: человек все-таки не знал бы удовлетворения. Уже в психологическом отношении удовлетворение от одного лишь наслаждения жизнью невозможно. За насыщением и регулярностью следует пресыщение: потребность в смене впечатлений (Abwechslungsbed?rfnis) — элементарная потребность. Правда, идея стабильного состояния может на мгновение очаровать человека в его нужде. Но в счастье завершенной полноты его существование было бы для него удручающе. Для человека было бы невыносимо сознание:отныне это надолго останется так (so werden die Dinge jetzt dauernd bestehen), — если только в эту мысль поверят всерьез или тем более примут ее как неизбежную истину. Даже среди нашегомира бед жажда авантюры, опасности для жизни, неожиданного и непредсказуемого, и то разрушает готовый застыть в неподвижности порядок. Мы презираем безопасность посредственного существования. Мы любим экстравагантное как таковое. То, осуществляет таким образом индивид в своей слепой к целому субъективности, наобум, просто оттого, что скучает в порядках мира, — фактически становится исполненным присутствием также и для той субъективности, что принимает во внимание объективность и живет в ней. Это целое, непроницаемое для взгляда по своему происхождению и цели, пребывает в вечном беспокойстве; оно кажется одной-единственной грандиозной авантюрой человечества, в которую, однако, вовлекаются именно тем, что пытаются в самом деле идти, до предельной возможной границы, по пути, ведущему в объективность и порядок.Искать длительности и устойчивости — значит испытать подлинный и необходимый крах. Хотя авантюра уединенной субъективности есть предвосхищающий и потому неистинный крах без всякой необходимости, но сознание судьбы человека как такового в общем ходе вещей есть превосходящая всякую рациональность государства благосостояния истина, осуществляющаяся в людях, самобытие которых существует действительно, вступая без остатка во всю полноту объективности (Dauer und Bestand zu suchen, bedeutet, das eigentliche und notwendige Scheitern zu erfahren. Das Abenteuer der vereinzelten Subjektivit?t ist zwar ein antizipierendes und darum unwahres Scheitern ohne Notwendigkeit, aber das Bewusstsein des Schicksals des Menschen schlechthin im Gang der Dinge ist die alle Rationalit?t des Wohlfahrtsstaates ?bergreifende Wahrheit, die sich in den durch restloses Eintreten in die ganze Objektivit?t selbstseienden Menschen verwirklicht).
в) В завершенности имманентного мирового существования человек был бы лишен достоинства. Конечность, как имманентное счастье унизительна, если она становится конечной целью: человек утрачивает свою трансценденцию (Die Endlichkeit als immanentes Gl?ck ist erniedrigend, wenn sie Endzweck wird: der Mensch verliert seine Transzendenz). Это имманентное счастье принадлежит ему лишь как отсвет подлинного бытия, как исполнение его присутствия в мире при ограничивающих условиях, как веселость на основе сознания вполне бренного и терпящего неудачу существования во времени.
3.Экзистенция как граница мирового благосостояния. —
Таким образом, мир человеческого общества ни фактически не может быть завершен в самом себе, ни экзистенциально не является возможной конечной целью, но в нем проявляется для себя то, чего как цели желать невозможно. Хотя, чтобы жить, мы должны стремиться к нашему эвдемонистическому идеальному состоянию, но это стремление и относительное осуществление само есть только экзистирование, которое может, терпя неудачу как существование во времени, в этой неудаче удостовериться в себе самом, однако этот крах предполагает безусловное и неограниченное осуществление в объективности существования. Все имманентные утопии об окончательно правильном состоянии мирового существования — это предательство экзистенции, но так же точно означают такое предательство и все субъективистские опыты растраты собственного существования в авантюрной игре.
Представление об объективности общества как о гарантии совместного существования имеет в виду, прежде всего, хозяйство. Хозяйство доставляет материальные средства, а тем самым и удовлетворение всех витальных потребностей. С указанием на ограниченность экономической сферы и на тот факт, что в обществе речь идет еще и о других вещах, кроме существования и удовольствия, цель деятельности расширяется: в этом аппарате находят себе место также «культурные задачи». Воспитание как передача традиции и как обучение для достижения функциональности на службе целого, затем, забота о духовных наслаждениях людей, в музеях, библиотеках, театрах, выставках, и наконец, ориентировка и развлечение при помощи газет, — становятся планомерно направляемой работой. Далее, стараются обеспечить не только существование человека, посредством гарантии известного способа в известных рамках, но и способ совместной жизни людей, в браке и семье, в нескончаемом множестве отношений между людьми; даже религиозный культ, как и все, что поддерживает общество или не мешает ему, получает общественную защиту. Борьба и война считаются чем-то таким, что следует исключить, потому что им существовать не обязательно.
Если, таким образом, все, что встречается в мировом существовании человека, включается в конце концов в это представление об объективности, то включается все-таки только как встречающееся, а потому внешнее. Оно вводится сюда как средство и как относительная цель, понимается только как удовлетворение потребности. Общество — это мир многих как единый в некоем сознании вообще, в тех всеобщих ролях, которые нужно избрать в нем, в специфических, но заменимых функциональных способностях (Leistungsf?higkeiten). Самобытие и трансценденция в этом мире не встречаются. Все индивиды остаются под покровом объективной действительности, как темные точки неприкосновенного резервата, который никого не касается, который никому не позволено затрагивать слишком вплотную, разве только в случае, если и в этом также появится потребность, которую станут удовлетворять священник или невропатолог, при этом, на первый взгляд, отнюдь не обязанные становиться основой целого, а тем самым и его санкцией. Существование, в качестве действительности этой объективности есть рамка, заполняемая единственно лишь сознанием вообще и усредненной человечностью (die Durchschnittlichkeit des Menschseins); оно становится взаимным, равнодушным почтением к непонятности индивида, поскольку это непонятное остается в пределах своего круга, не мешающего никому другому.
Но если бы это представление об объективности общества было однажды осуществлено, то по миру прошла бы трещина: с одной стороны стояло бы все целесообразно-понятное, удовлетворение потребностей в кооперации всех, — с другой же стороны — хаос неоткрытых (unoffenbaren) себе и другим темных субъективностей, которым не позволено иметь никакого бытия, кроме как в виде всеобщих, подлежащих удовлетворению потребностей. И все же эта трещина может раскрыться лишь для того, чтобы ее тут же познали как абстракцию. Ибо одна сторона — это общество, каким оно выглядит для ориентирования в мире, как то, сведения и познания о чем я могу получать также и извне, и что подлежитизучению как чисто имманентная формация, в которой религиозные представления встречаются лишь как внешние факты, имеющие известные понятные и каузальные следствия. Другая сторона — это общество как целокупность существования, всякий раз имеющая историчную, а не просто внешне-историческую форму, в которой являются себе экзистенции в совместности и в отнесенности к своей трансценденции; познавать их я не могу. Говорить об одном или о другом каждый раз означает поэтому делать некий скачок, а не переход через ряд промежуточных звеньев. В действительности существования одно действительно через другое, и все же — не всегда и не самоочевидным образом. Скорее, возможно и расхождение между ними; абстракция получает осуществление: Мир общества, в котором я нахожу себя, открывается мне в своей бессодержательности. Индивид отделяется от него, чтобы отныне быть в нем лишь только внешне, как живое существо, потому что он технически зависим от этого мира. В нем осуществляется безразличное к публичности, не глядя на нее и ничего от нее для себя не желая, потаенное бытие, которое теперь черпает свои содержания только из негативности в отношении к миру: из точечного бытия самости с ее смертью и с ее неопределенной трансценденцией, которое может найти себе лишь все более истончающееся положительное исполнение. Это действительное расхождение, в котором мир сводится всего лишь к мирности (Weltlichkeit), а его субстанция — к возможности лишь единичного индивида, — до конца осуществить невозможно. Завершенное разделение означало бы конец существования и экзистенции. Видя, как вступают на путь, ведущий в этом направлении, индивид получает толчок, зовущий его повернуть обратно (Die vollzogene Trennung w?re das Ende von Dasein und Existenz. Die Richtung dahin beschritten zu sehen bringt dem Einzelnen den Anstoss, der ihn zur Umkehr ruft).
Ибо общество, если его изучают как предмет мироориентирующего мышления и устраивают как аппарат, в самом деле, никогда не может быть до конца исчерпано как действительность. Занятое одним лишь планированием ориентирование в мире то и дело наталкивается на такие элементы, которые оно, правда, объективирует как данные каузальные факторы, но которые, если рассматривать их из них самих, суть, собственно говоря, самобытие, которое никогда не познается. Хотя здесь строят планы и делают вещи, проектируют машины и поддерживают функционирование некоторого механизма. Однако для человека все это есть в то же время нечто большее, чем запланированное и сделанное. Его бытие в обществе натянуто, для него самого, между двух полюсов: полюса машины, которая движется, если ее обслуживают, но которая сама лишена субстанции, потому что не имеет характера явления бытия, — и полюса другого, которое благодаря созданию этих аппаратов впервые открывается ему через собственное его бытие как трансценденция. Сознание этой полярности приводит, для просветляющегося сознания возможной экзистенции, к призыву, гласящему, что всякая объективность существования по-настоящему действительна лишь как субъективированная объективность, так что экзистенция непредсказуемо осуществляет себя и понимает себя как существование во времени, только в целокупности объективного и субъективного. Поэтому при всяком сугубо рассудочном планировании и обустройстве экзистенциально существенное ускользает между ячейками сети (f?llt durch die Maschen), и общество осуществляется как содержательное существование только на основе субстанциальной общности
