ли индивидуум неопределенность или ищет спасения в достоверности. Достоинство человека, пытающегося осмыслить будущее, находит свое выражение как в прогнозировании возможного, так и — в сочетании с ним — в незнании, основанном на знании, принцип которого гласит: мы не знаем, что нас ждет. Чувство, воодушевляющее нас в нашем существовании, заключается в том, что мы не знаем будущего, но участвуем в его реализации и видим его в его целостности и непредвиденности. Знание о будущем было бы для нас духовной смертью.
Если мы ошибаемся, будучи уверены в определенном ходе вещей, то несоответствие этого процесса нашему желанию парализует нашу волю; если же он для нас желателен, то уверенность в непременном конечном успехе возбуждает нашу активность в неблагоприятных ситуациях, однако ценой неправды, душевной узости и обманчивого высокомерия, которое лишает успех — если он на мгновение кажется достигнутым — всякого оттенка благородства.
Все это отнюдь не означает, что мы отказываемся от прогнозов. Но эти прогнозы должны сохранять свой смысл: они должны вводить нас в сферу возможного, намечать отправные точки нашего плана и наших действий, открывать перед нами далекие горизонты, усиливать наше ощущение свободы сознанием возможного.
Весь характер нашей деятельности зависит от того, чего мы ждем от будущего, зависит от наших представлений о наших шансах и их реальности.
Мы действуем сообразно нашим целям в сфере того, что считаем возможным.
Однако подлинная действительность присуща только настоящему. Абсолютная уверенность в будущем может лишить нас реальной действительности. Прогнозы будущего спасения могут отвлечь нас от настоящего, тогда как, по существу, только оно и принадлежит нам.
Только ответственность за настоящее позволяет нам ощутить ответственность за будущее.
В последующем изложении мы не стремимся нарисовать картину будущего, мы хотим лишь выявить тенденции настоящего, значение которых лишь в том, что они являются вопросами к будущему. В нерасторжимом переплетении событий мы пытаемся обнаружить решающие феномены. Что следует считать существенным в перспективе мировой истории?
В настоящее время в мире господствуют три тенденции. Они определяются словами: «социализм», «мировой порядок», «вера».
Во-первых, массы настойчиво требуют установления порядка. Социализм отражает требование справедливой организации масс.
Во-вторых, единство нашей планеты требует осуществления этого единства в рамках мирного существования. Возникает альтернатива: мировая империя или мировой порядок.
В-третьих. Утрата традиционной опоры в субстанции всеобщей веры заставляет нас обратиться к подлинным истокам веры в человеческой душе и задать вопрос — от чего мы идем в нашей жизни и к чему мы стремимся? Возникает альтернатива — нигилизм или любовь.
Эти три главных направления в деятельности и чаяниях современных людей сливаются в своей цели, которая состоит в совершенной свободе людей. Поэтому анализ понятия свободы должен предшествовать рассмотрению упомянутых трех основных тем.
Во всех противоречивых стремлениях нашего времени есть как будто одно требование, которое объединяет всех. Все народы, все люди, представители всех политических режимов единодушно требуют свободы. Однако в понимании того, что есть свобода и что делает возможным ее реализацию, все сразу же расходятся. Быть может, самые глубокие противоречия между людьми обусловлены их пониманием свободы. То, что одному представляется путем к свободе, другой считает прямо противоположным этому. Почти все, к чему стремятся люди, совершается во имя свободы. Во имя свободы они становятся даже на путь рабства. Возможность силою свободного решения отказаться от свободы представляется иным высшей свободой. Свобода порождает энтузиазм, но свобода порождает и страх. Иногда даже создается впечатление, что люди совсем не хотят свободы, более того, стремятся избежать самой возможности свободы.
С того момента, как в сознание людей проникло понимание великого кризиса Запада, с Французской революции 1789 г., всю Европу охватила тревога за человеческую свободу. Самые выдающиеся люди увидели возможность утраты свободы. Если Гегель еще мог спокойно рассматривать мировую историю как историю свободы в сознании и действительности, то люди, испытавшие более глубокое душевное потрясение, ужаснулись возможности того, что свобода будет вообще утрачена людьми. Теперь этот вопрос полностью перешел в сферу политики и общественного устройства: такие великие умы, как Берк, Бенжамен Констан*, Токвиль, Макс Вебер, были заняты в первую очередь проблемой свободы. Наши современники, ряд мыслителей во всех странах мира — У. Липман, Ферреро, Хайек, Репке* — заклинают людей разделить их тревогу. В их число входят экономисты, историки, писатели, не связанные ни с какой партией; они взывают ко всем людям, чтобы они спасли то единственное, подлинное всеобщее благо, без которого человек перестает быть человеком.
Философское понятие свободы. Принято говорить о политической свободе, свободе общественной, личной, экономической, религиозной, о свободе совести, свободе мысли, прессы, собраний и т. п. На первом плане в дискуссиях стоит политическая свобода. Уже здесь на вопрос о ее сущности нет единодушного ответа.
Если под свободой понимать участие всех граждан в волеизъявлении целого, доступ для них к знанию и деятельности, то история показывает: только на Западе делались попытки обрести политическую свободу. Но и здесь реализация их в большинстве случаев заканчивалась неудачей. Эти попытки помогают нам понять, что послужило причиной исчезновения свободы в Афинах, в Риме. В наше время самый острый вопрос для Европы, для всего человечества состоит в том, ведет ли наш путь вперед, к свободе, или вновь к ее исчезновению на неподдающиеся определению времена.
Все, что происходит, безусловно зависит от людей. Нет ничего, что можно было бы считать неизбежным. Вся человеческая деятельность, прежде всего духовная, состоит в том, чтобы найти свой путь среди открытых перед нами возможностей. От нас, от каждого из нас зависит то, что произойдет, хотя отдельный человек никогда не предрешает ход исторического развития.
Понятие политической свободы становится чисто внешним и искаженным, если основой его не является глубокий смысл свободы, которую следует считать сферой подлинного бытия и поведения человека. Попытаемся дать философское определение этой сущности свободы.
1. Свобода — это преодоление того внешнего, которое все-таки подчиняет меня себе. Свобода возникает там, где это другое уже не является мне чуждым, где, напротив, я узнаю себя в другом или где это внешне необходимое становится моментом моего существования, где оно познано и получило определенную форму.
Однако свобода есть вместе с тем и преодоление собственного произвола. Свобода совпадает с внутренне наличествующей необходимостью истинного.
Будучи свободным, я хочу не потому, что я так хочу, а потому, что я уверен в справедливости моего желания. Поэтому притязание на свободу означает желание действовать не по произволу или из слепого повиновения, а в результате понимания. Отсюда и притязание на то, что, забрасывая якорь в истоки всех вещей, мы исходили в наших желаниях из своих собственных истоков.
Однако ошибиться легко. Произвол вновь выступает как притязание на право иметь собственное мнение; и предпосылкой служит здесь то, что каждое мнение правомочно, поскольку кто-нибудь его защищает. Однако мнение еще не есть понимание. И свобода требует преодоления того, что есть просто мнение.
Это преодоление совершается посредством тех ограничений, которые мы в качестве индивидуумов налагаем на себя в нашем совместном существовании с другими. Свобода осуществляется лишь в сообществе людей. Я могу быть свободным в той степени, в какой свободны другие.
Отступая перед обоснованным пониманием, то, что является просто мнением, исчезает в борении любви между ближними.
На стадии определенного общественно-политического состояния мнение превращается в сознание объективной истины посредством публичного столкновения мнений, в признании различных мнений, но только в их движении и размежевании.
Свобода требует двоякого: глубины человеческой коммуникации между сущими в своей самости единичными людьми и сознательной деятельности во имя свободы общественных условий посредством совместного понимания и формирования воли.
Однако абсолютная истина, а тем самым и полная свобода никогда не достигается. Истина вместе со свободой находится в пути. Мы живем не в вечной совершенной гармонии душ, а во временном процессе никогда не завершающейся необходимости преобразования.
2. Свобода требует, чтобы ничто не было упущено. Все, обладающее бытием и смыслом, должно обрести свое право. Условием свободы является предельная широта. Поэтому содержание свободы и открывается в жизни, преисполненной полярностей и противоречий.
Каждой позиции противостоит позиция, противоположная ей. Свобода — это по своей возможности все. Она готова воспринять все то, что приходит извне, не только как противоположность, но и ввести его в себя. Свобода — это разум безграничной открытости; способность слушать и свобода являются в этом подлинном открытом пространстве широчайшего сознания решимостью исторического решения. Поэтому-то свобода ищет эти плодотворные полярности, где одна сторона погибла бы без другой.
Свобода теряется там, где от полярностей отказываются в пользу ограниченности — будь то в общественном устройстве, которое забывает о своих собственных границах, будь то в крайностях, пристрастно отрицающих это устройство, будь то в каком-либо одном полюсе, который рассматривает себя как целое.
Напротив, мы вновь обретаем свободу там, где мы открыты, где сохраняем данные нам возможности в напряженности противоположностей, где в ходе меняющихся ситуаций принимаем решение, исходя из наших исторических истоков, и непредвзято воспринимаем бытие в его новом содержании.
3. Если же свобода совпадает с необходимостью истинного, она постоянно остается хрупкой; ибо мы никогда не располагаем уверенностью в том, что полностью обладаем окончательной истиной. Наша свобода определяется иным, она не есть causa sui[36 — Причина самой себя (лат.).]. Если бы она была таковой, человек был бы богом. Подлинная свобода осознает свои границы.
В своей субъективности единичный человек обладает знанием об истоках: что я не свободен по своей собственной природе, напротив, именно там, где я ощущаю себя действительно свободным, я знаю, что я подарен себе некоей трансцендентной основой. Я могу не быть для себя — это и есть та таинственная граница, которой соответствует возможный опыт подаренности себе. Поэтому экзистенция, которой мы можем быть, только вместе с трансцендентностью, благодаря которой мы существуем. Там, где экзистенция уверена в себе — где свобода становится ясной самой себе, — она одновременно становится уверенной и в трансцендентности.
В объективности свободного сообщества людей свобода индивидуума связана со свободой всех остальных. Поэтому политическая свобода не может быть окончательным и гарантированным состоянием. Свобода и здесь находится в пути.
4. Свобода кажется невозможной — полярности порождают альтернативы: я должен в каждый данный момент принять конкретное решение — понять, для чего и во имя чего я живу. Я не могу быть всем и должен стать на одну сторону, бороться против того, что сам признаю неизбежным.
Действительно, свобода — это путь человека во времени. Он движется к свободе, притязая на свободу. Поэтому свободе присущи движение и диалектика.
Это движение, по-видимому, возможно в мышлении благодаря разуму. Разумом мы называем всеведущую открытость, которая в каждом акте рассудка есть нечто большее, чем рассудок. Разум дает нам представление об истинном, пользуясь для этого формами рассудочного мышления. Посредством их развертывания разум пытается установить систему единства всего
