Ясперс Карл Теодор Стриндберг и Ван Гог.
Настоящая работа не ставит своей целью дать оценку Стриндберга как художника слова. Его дарование драматурга, эстетическая структура его сочинений и их значение вообще не входят в круг рассматриваемых нами вопросов. Но Стриндберг был душевнобольным, и мы хотим составить себе ясное представление об этой его душевной болезни. Она была решающим фактором его существования, она была одним из факторов формирования его мировоззрения, она повлияла и на содержание его сочинений. Проследив эти влияния, мы сможем понять отдельные закономерности возникновения его мировоззрения и его работ, но мы не будем стремиться дать тем самым какую-то общую оценку значения Стриндберга. Такие оценки дает — и меняет — время, но будет ли Стриндберг сочтен феноменом моды и вскоре забыт, или как великий художник будет жить в веках, или будет восприниматься в качестве интересного симптоматического явления своего времени, не имеющего собственного, вневременного значения, — во всяком случае для психопатологии Стриндберг останется в высшей степени интересным больным, не только собственноручно нарисовавшим необыкновенно наглядную — с датами и описанием осложнений — картину своей болезни, но, что еще важнее, давшим возможность почти с той же наглядностью проследить и всю свою жизнь, так что у нас в руках оказалась такая биография душевнобольного, какую нам удается получить лишь в очень редких случаях. С точки зрения медицины такая биография — это не просто случай из клинической практики; истории болезни таких необычных умов важны и для самой психопатологии.
Все казуистические психопатологические заключения основываются на сравнениях. Чтобы увидеть связь шизофрении Стриндберга и его работ, полезно привлечь для сравнения совсем другие формы шизофрении, которые, в свою очередь, также станут яснее в сопоставлении со случаем Стриндберга. Поэтому во второй главе настоящей работы помимо типологически родственного Стриндбергу Сведенборга дается характеристика совершенно иных случаев: Гельдерлина и Ван Гога.
Понятие шизофрении многозначно. Формально оно объединяет — помимо многих других наименований — все те душевные болезни, которые начинаются как процесс в какое-то определенное время, исключают для больных возможность возврата в их прежнее состояние и не могут рассматриваться как проявления известных органических заболеваний мозга. Такое понятие указанного процесса позволяет — и требует — совместно рассматривать столь разнородные в иных отношениях случаи, как те, что обсуждаются в этой книге. В то же время «материально», психологически, понятие шизофрении объединяет крайне многообразные психические изменения, круг которых резко очертить невозможно, несмотря на обилие и определенность отдельных штрихов общей картины. Между определенным выше понятием шизофрении как процесса и этой «психологической» шизофренией существует весьма широкое, но отнюдь не полное совпадение. Так, с точки зрения психологии обсуждаемые ниже случаи в определенном смысле относятся к противоположным типам; это типологическое различие должно быть наглядно продемонстрировано. Особое внимание я уделяю Стриндбергу, с одной стороны, и Ван Гогу, с другой; для проведения параллели к случаю Стриндберга кратко рассматривается случай Сведенборга, для параллельного сравнения с Ван Гогом привлекается Гельдерлин.
Вполне адекватно воспринимать патографии может лишь тот, кто включает в круг своего чтения жизнеописания душевнобольных. Для такого читателя детали, постоянно вызывающие в его уме соответствующие параллели, окажутся говорящими, тогда как читатель неосведомленный будет все время сталкиваться с бессвязным собранием удивительных подробностей и пребывать в положении обучающегося, которому не показывают всю реальную действительность. В рамках одной книги указанное совмещение может быть осуществлено лишь в очень незначительной степени. Конечно, можно было бы все время прерывать патографию дидактическими фрагментами курса психиатрии, описанием клинических случаев и т. п., но, не говоря уже о несообразном объеме, подобная работа оказалась бы неплодотворна, превратилась бы в тяжкую обузу для автора и все равно не достигла бы своей цели. Тот, кто хочет участвовать в подобных специальных обсуждениях с настоящим знанием дела, должен изучать психопатологию. Тем не менее, многое в этом обсуждении будет понятно и исследователю человеческой психики как таковому; он, однако, будет подвергаться постоянной опасности недоразумений, поверхностного, неясного, чисто схематического, «скользящего» понимания. И он поступит разумно, обратив основное внимание на чисто фактическую сторону дела — в меру своего восприятия таковой.
ГЛАВА I. СТРИНДБЕРГ ИСТОЧНИКИ
Сочинения Стриндберга опубликованы, за небольшими исключениями, в собрании, вышедшем на немецком в переводе Эмиля Шеринга в издательстве Г. Мюллера в Мюнхене. Это издание послужило основой для настоящей работы, и все цитаты из сочинений Стриндберга даются по текстам этого издания. Моя работа, таким образом, обязана своим появлением заслуживающему уважения труду упомянутого переводчика, и я считал бы своим долгом выразить ему мою благодарность даже в том случае, если бы многочисленные нападки на качество перевода были оправданы.
Из всех сочинений Стриндберга наиболее важны для нас автобиографические работы, которые в указанном издании занимают пять томов. Перечислю их в хронологическом порядке:
«Сын служанки» и «История одной души» — относятся ко времени до 1886 года (написаны в 1886 году); «Исповедь глупца» — относится к годам первого брака-1875—1888 (написана в 1888);
«Разрыв» — относится к 1892–1894 годам, в особенности — ко времени второго брака (написана в 1902);
«Inferno» — о времени 1894–1897 годов (написана в мае-июне 1897);
«Легенды» — о времени 1897–1898 годов (написана в 1898);
«Одинокий» — о времени 1899–1900 (написана в 1903).
В «Сыне служанки» и «Истории одной души» с поразительной отчетливостью представлены исходные черты личности Стриндберга и изображены годы его юности. «Исповедь глупца», «Inferno» и «Легенды» написаны «по горячим следам событий», поэтому в них верно и чрезвычайно наглядно показаны основные стадии болезненного процесса, наличие которого в период примерно 1887–1896 годов может считаться установленным; «Inferno» составлен из материалов дневниковых записей, поэтому изложение здесь наиболее непосредственно, в нем менее всего художественной выделки. «Разрыв» — это позднейшая ретроспектива, поэтому в нем больше художества и меньше правдивости; «Одинокий» — несколько блеклое изложение ряда подробностей, выполненное в конечном состоянии. Кроме сочинений Стриндберга используются также его письма; до сих пор, однако, опубликована лишь малая их часть, и публикации весьма рассеяны (см. ниже список литературы).
Особую ценность имеют свидетельства современников, основанные на личных отношениях со Стриндбергом. Те из них, которые мне удалось разыскать, перечислены ниже. Цитируя, я в дальнейшем буду просто указывать автора и иногда — номер страницы.
Приводимые для удобства читателя хронологические таблицы составлены на основе данных, рассеянных в автобиографических сочинениях Стриндберга, его письмах, свидетельствах современников, а также на основе данных Шеринга из упомянутого немецкого издания собрания сочинений и из хронологии, составленной самим Стриндбергом и приведенной в Ullstein’oвском сборнике рассказов «Новое оружие» (1913 год). Возможности перепроверки у меня не было, поэтому надежность приводимых данных ограничена. База источников богата и все же, при ближайшем рассмотрении, неполна. Основные черты картины и хода болезни совершенно ясны, но дальнейшие публикации писем и свидетельств современников могут в отдельных частностях внести существенные дополнения, а возможно — и изменения. Однако имеющийся материал достаточен для того, чтобы сделать окончательный вывод о типе и характере болезненного процесса — насколько это вообще позволяют сделать сегодняшние знания и понятия психопатологии; можно даже отметить чрезвычайную наглядность и ясность картины процесса.
Того, кто захочет познакомиться с использованными в моем анализе болезни Стриндберга понятиями как таковыми в их системной взаимосвязи, отсылаю к моим книгам «Allgemeine Psychopathologie» и «Psychologic der Weltanschauungen», обе книги вышли в издательстве Julius Springer, Берлин.
Сокращения:
«С. с.» — «Сын служанки»,
«И. о. д.» — «Исповедь одной души»,
«Исповедь» — «Исповедь глупца».
Исходный характер Стриндберга наглядно изображен им самим. Черты его довольно необычны, но в них нельзя обнаружить никаких признаков прогрессирующего психического заболевания. Переживания Стриндберга хотя и неординарны в силу уровня его развития, тем не менее в той или иной мере свойственны всем, соответствуя общечеловеческим наклонностям. Многие проявления его характера — об этом сразу надо сказать — могут быть, по-видимому, названы истерическими, однако при употреблении этого обозначения следует учитывать, что каждый человек в известной мере истеричен. Мы должны составить себе представление об этом характере, чтобы увидеть ту почву, на которой позднее развилась душевная болезнь Стриндберга. В то же время чем более прояснятся различия переживаний Стриндберга (весьма необычных) в разные периоды его жизни, тем отчетливее выявится специфика душевной болезни. Насколько нам известно, эта истеричность характера Стриндберга отнюдь не является ранним предвестником его позднейшего заболевания. В большинстве случаев подобный характер не приводит к последующей душевной болезни.
Ребенком Стриндберг был «крайне чувствителен». Он «плакал так часто, что даже получил за это обидное прозвище. Любой, даже маленький упрек ранил его; он испытывал постоянный страх совершить какую-нибудь оплошность». Стоило ему увидеть полицейского, и он уже чувствовал себя виновным. «Он пришел в мир испуганным и жил в постоянном страхе перед жизнью и людьми». «Он испытывал ужас при виде тех мест, где он страдал; так зависим был он от той среды, в которой обитал».
Эта чувствительность вызывала у Стриндберга усиливающиеся реактивные состояния. В девять лет, еще до пробуждения телесной половой жизни, он полюбил ровесницу, дочку ректора. «Он ничего от нее не хотел». Но он «чувствовал, что прикасается к какой-то тайне. Это настолько его мучило, что наполняло страданием и омрачало всю его жизнь. Однажды он принес домой нож и сказал: я перережу себе горло. Мать решила, что он заболел». В восемнадцать лет он полюбил одну кельнершу. Он послал ей непристойное стихотворение — не собственного изготовления. Кельнерша узнала почерк и сказала: Как не стыдно! Убежав, он «бросился в лес, избегая протоптанных тропинок… Он совсем обезумел от стыда и инстинктивно искал укрыться в лесу… Был вечер. Он лег в чаще на большой валун… Он был неумолим, он уничтожал себя. Во-первых, он хотел поразить блеском заемного пера, то есть лгал, а во-вторых, он оскорбил добродетель невинной девушки… Он услышал, что в парке аукают и зовут его по имени. Голоса девушек и учителя отдавались эхом в деревьях, но он не откликался… Зовы умолкли. Он был по-прежнему оглушен и снова и снова рисовал себе свое двойное преступление. Спустилась тьма. В зарослях что-то затрещало; он вздрогнул, его прошиб пот испуга.
`
`
Тогда он зашел еще дальше и опустился на какую-то скамью. Так он и сидел там, пока не выпала роса. Сделалось сыро и холодно; он встал и пошел домой». В двадцать один год он впервые увидел на сцене собственноручно написанную драму. «У Иоганна было такое чувство, словно он подсоединен к какой-то электризующей машине. Каждый нерв его дрожал, ноги его тряслись (исключительно от нервности), и во все время действия по лицу его текли слезы. Он видел несовершенство своей работы и стыдился своих горящих ушей; он убежал раньше, чем упал занавес. Он был совершенно уничтожен… Все было хорошо, все, кроме пьесы. Он ходил внизу, у
