и читать все время разное, но нужно вновь и вновь погружаться в нечто действительно великое, пытаясь удержаться там как можно дольше.
5. Великие произведения
Некоторые философские произведения по смыслу изложенной в них мысли столь же бесконечны, как и великие произведения искусства. В них мыслится больше, чем знал сам автор. Надо, правда, отметить, что вообще в каждой глубокой мысли закладывается нечто, что сам мыслящий не сразу прозревает в качестве ее возможных последствий. Но в великих философиях сама их цельность является тем, что несет в себе бесконечное. Речь идет о каком-то поразительном согласии, которое, при всей его противоречивости, имеет такой характер, что сами противоречия превращаются в выражение истины. Речь идет о таком взаимопереплетении мыслей, которое в ясности выступающего на переднем плане позволяет проясниться чему-то неисповедимому. Это касается удивительных произведений, которые понимаются тем лучше, чем терпеливее их интерпретируют. Таковы, например, произведения Платона, Канта, феноменология духа Гегеля. Здесь, конечно, имеются различия. В случае с Платоном мы находим в самой ясной осознанности взвешенную форму, совершенство, яснейшее знание о методе, привлечение искусства к сообщению философской истины без ущерба для дисциплины и отчетливости мысли. У Канта мы встречаемся с величайшей честностью, надежностью в каждом предложении, превосходной ясностью. У Гегеля мы имеем дело с ненадежностью, коренящейся во вседозволенности, в том числе и в позволении себе игнорировать кое-что в мышлении; к этому присоединяется богатство содержания и творческий процесс, показывающий содержательную глубину, но не осуществляющий ее в собственном философствовании. Таковое оказывается скорее смешано с насилием и обманом и имеет тенденцию к схоластическим догматическим схемам и эстетическому созерцанию.
Философы очень сильно отличаются друг от друга по рангу и роду. То, как сложится моя философская судьба, сопряжено с тем, вверяю ли я себя в юношеские годы изучению одного из великих философов и кому именно из них я доверяюсь.
Можно сказать, что уже в одном великом произведении заложено все. Опираясь на одно из великих творений, самостоятельно прорабатывая его, поднимаются в целое царство философии. Через основательное проникновение в одно из таких великих сочинений я достигаю средоточия, с которого и по направлению к которому освещается все остальное. В изучение этого труда вовлекается все другое. Во взаимосвязи с этим средоточием обретают ориентацию относительно всей истории философии, изучая которую, получают, по крайней мере, общее понятие и представление, позволяя, благодаря фрагментам из оригинальных текстов, возникнуть определенному впечатлению и предчувствуя, что еще в ней присутствует помимо того, что уже знакомо. Поскольку основательность изучения того или иного места в истории философии не имеет предела, нужно всегда оставаться самокритичным относительно меры знания, добываемого только при последовательном обособлении от других философских мыслительных образований.
Конечно, желательно, чтобы молодой человек мог получить некоторый совет, какого философа ему следует выбрать. Однако этот выбор каждый должен сделать сам. Можно только обратить внимание человека на что-либо. Выбор является собственным сущностным решением. Он может следовать за уже осуществленными попытками. Может на протяжении нескольких лет претерпевать расширение. Однако, наряду со сказанным, все-таки существуют некоторые вполне определенные советы. Один старый совет состоит в том, что нужно изучать Платона и Канта, чтобы достигнуть всего действительно существенного. Я присоединяюсь к этому совету.
Увлеченность каким-либо захватывающим чтением, например, чтением Шопенгауэра или Ницше, не является выбором. Выбор означает изучение с использованием всех имеющихся в распоряжении средств. Вместе с тем выбор означает также врастание во всю историю философии, отталкиваясь от одного из ее великих проявлений, Произведение, которое не выводит на этот путь, является неудачным выбором, хотя в конце концов любое философское произведение при действительном изучении так или иначе должно стать полезным.
Таким образом, выбор одного из великих философов для изучения его работ не означает ограничения этим философом. Напротив, при изучении великого философа в поле зрения, по возможности раньше, должно попасть и нечто радикально иное. Предвзятость — это следствие ограниченности одним, пускай даже и самым непредвзятым философом. В философствовании не только не имеет силы какое бы то ни было обожествление человека, возведение чего-то одного до положения единственного, признание некоего исключительного учителя, но, более того, смысл философствования заключается в том, чтобы становиться открытым для истины в целом — не для нивелированной, абстрактной истины вообще, а для истины во всей многогранности ее высоких осуществлений.
