прервался, и голова упала на грудь.

– Что это с ней?.. – спокойно спросил Борис. Лола с любопытством посмотрела на Ивиш. Через минуту она протянула маленькую пухлую ручку, схватила Ивиш за волосы и подняла ей голову. У Лолы был вид сестры милосердия.

– Что с нашим малышом? Мы много выпили?

Она отстраняла, как занавес, светлые волосы Ивиш, обнажая большую бледную щеку. Ивиш приоткрыла умирающие глаза, голова ее свалилась назад. «Сейчас ее стошнит», – равнодушно подумал Матье. Лола стала теребить Ивиш за волосы.

– Откройте глаза, ну же, откройте глаза! Посмотрите на меня!

Глаза Ивиш широко раскрылись, в них сверкала ненависть.

– Ну вот: я смотрю на вас, – произнесла она отчетливо ледяным голосом.

– Вот те на, – сказала Лола, – да вы не так уж и пьяны.

Она отпустила волосы Ивиш. Ивиш быстро подняла руки и сбила локоны на щеки. Было впечатление, будто она лепит маску, и действительно, треугольное лицо вновь появилось из-под ее пальцев, но губы и глаза казались изнуренными. Несколько минут она оставалась неподвижной, с пугающим видом сомнамбулы, в это время оркестр заиграл медленный фокстрот.

– Ты меня приглашаешь? – спросила Лола.

Борис встал, и они пошли танцевать. Матье проводил их взглядом, ему не хотелось говорить.

– Эта женщина меня осуждает, – мрачно сказала Ивиш.

– Лола?

– Нет, за соседним столиком. Она меня осуждает.

Матье не ответил. Ивиш продолжала:

– Мне так хотелось сегодня вечером повеселиться, и… на тебе! Ненавижу шампанское!

«Она должна и меня ненавидеть, потому что это я ее заставил пить шампанское». Он с удивлением увидел, как Ивиш достала из ведерка бутылку и наполнила свой бокал.

– Что вы делаете? – удивился он.

– По-моему, я недостаточно выпила. Надо дойти до определенного состояния, а потом становится хорошо.

Матье подумал, что следовало бы помешать ей пить, но так ничего и не предпринял. Ивиш поднесла бокал к губам и скривилась от отвращения.

– Как противно, – сказала она, поставив бокал.

Борис и Лола танцевали рядом с их столиком, они смеялись.

– Порядок, детка? – крикнула Лола.

– Теперь все в норме, – отозвалась, любезно улыбаясь, Ивиш.

Она снова взяла бокал с шампанским и залпом осушила его, не сводя глаз с Лолы. Лола ответила ей улыбкой, и пара, танцуя, удалилась. У Ивиш был зачарованный вид.

– Она прижимается к нему, – невнятно пробормотала она, – это… это смешно. У нее вид людоедки.

«Она ревнует, – сказал себе Матье. – Но кого из них?»

Ивиш была полупьяна, она улыбалась с видом одержимой, полностью занятая Борисом и Лолой, он же был для нее лишь помехой, в лучшем случае предлогом, чтобы поразмышлять вслух: ее улыбки, ее гримасы и все слова, которые она ему говорила, в сущности, предназначались ей самой. «Это должно быть для меня невыносимо, – подумал Матье, – а ведь, по правде говоря, нисколько меня не трогает».

– Потанцуем? – внезапно предложила Ивиш.

Матье вздрогнул.

– Но вы же не любите со мной танцевать.

– Сейчас это не имеет значения, – сказала Ивиш, – я пьяна.

Она, шатаясь, встала, тут же чуть не упала и схватилась за край стола. Матье обнял ее и увлек за собой, они вошли в паровую баню, толпа сомкнулась вокруг них, темная и пахучая. На мгновение Матье растерялся. Но сразу же сориентировался, он топтался на месте позади негра, он был один, с первых же тактов Ивиш испарилась, он ее больше не чувствовал.

– Какая вы легкая.

Он опустил глаза и увидел ноги танцующих. «Тут много таких, кто танцует не лучше меня», – подумал он. Он держал Ивиш на расстоянии, почти на длину руки, и не смотрел на нее.

– Вы танцуете правильно, – сказала она, – но чувствуется, что вам это не доставляет удовольствия.

– Меня это конфузит, – признался Матье.

Он улыбнулся.

– Вы удивительное создание, только что вы едва передвигали ноги, теперь танцуете, как профессионалка.

– Я могу танцевать мертвецки пьяной, – сказала Ивиш, – я могу танцевать всю ночь, это меня никогда не утомляет.

– Я бы тоже хотел так.

– Вы бы так не смогли.

– Знаю.

Ивиш лихорадочно огляделась.

– Я не вижу людоедки, – сказала она.

– Вы имеете в виду Лолу? Она слева, сзади вас.

– Пошли к ним, – предложила Ивиш.

Они толкнули тщедушную парочку, мужчина извинился, а женщина угрюмо смерила их взглядом; Ивиш, повернув голову назад, тянула, пятясь, за собой Матье. Ни Борис, ни Лола не заметили, как они приблизились, Лола закрыла глаза, веки ее были как два голубых пятна на суровом лице, Борис улыбался, затерянный в своей ангельской отрешенности.

– А теперь? – спросил Матье.

– Останемся здесь, тут больше места.

Ивиш заметно потяжелела, она почти не танцевала, неотступно глядя на брата и Лолу. Матье видел только кончик ее уха между двумя локонами. Борис и Лола, кружась в танце, приблизились. Когда они были совсем рядом, Ивиш ущипнула брата за предплечье.

– Здравствуй, мальчик с пальчик.

Борис удивленно вытаращил глаза.

– Эй! – сказал он. – Подожди, Ивиш! Почему ты меня так назвала?

Ивиш не ответила, она заставила Матье сделать крутой поворот и повернулась к Борису спиной. Лола открыла глаза.

– Ты понимаешь, почему она меня так назвала? – спросил у нее Борис.

– Догадываюсь, – ответила Лола.

Борис сказал еще несколько слов, но шквал аплодисментов заглушил его голос; джаз умолк, негры спешили собрать инструменты и уступить место аргентинскому оркестру.

Ивиш и Матье подошли к своему столику.

– Я безумно развлекаюсь! – воскликнула Ивиш. Лола уже сидела.

– Вы замечательно танцуете, – сказала она Ивиш. Та не ответила и лишь пристально посмотрела на Лолу.

– Я думал, вы вообще не танцуете, – сказал Борис Матье.

– Этого захотела ваша сестра.

– Такому здоровяку, как вы, скорее подошел бы акробатический танец, – заметил Борис.

Наступило гнетущее молчание. Ивиш безмолвствовала, одинокая и вызывающая. Никому не хотелось говорить. Над их головами возникло подобие неба, круглого, сухого и знойного. Снова зажглись лампочки. При первых тактах танго Ивиш наклонилась к Лоле и хрипло проговорила:

– Пойдемте.

– Я не умею вести.

– Я сама поведу, – сказала Ивиш. Оскалив зубы, она неприязненно добавила: – Не бойтесь, я веду, как мужчина.

Обе встали. Ивиш грубо обняла Лолу и подтолкнула к площадке.

– А они занятные, – набивая трубку, заметил Борис.

– Да.

Особенно занятно выглядела Лола: у нее был вид молодой барышни.

– Посмотрите, Матье, – сказал Борис.

Он вынул из кармана огромный нож с роговой рукояткой и положил его на стол.

– Это баскский нож, – объяснил Борис, – со стопорной насечкой.

Матье вежливо взял нож и попытался его открыть.

– Не так, несчастный! – вскрикнул Борис. – Вы себя убьете!

Он взял нож, открыл его и положил рядом со своим бокалом.

– Это нож каида [4 — Каид – вождь африканских туземцев.] , – пояснил он. – Видите коричневые пятна? Тип, который мне его продал, поклялся, что это кровь.

Они замолчали. Матье видел вдалеке трагическое лицо Лолы, скользящее над темным морем. «Я не знал, что она такая высокая». Он отвел глаза и увидел на лице Бориса наивное удовольствие, которое растопило сердце Матье. «Он радуется, потому что он со мной, – с раскаянием подумал он, – а мне, как всегда, нечего ему сказать».

– Посмотрите на женщину, которая только что вошла. Справа, за третьим столиком, – сказал Борис.

– Блондинка в жемчугах?

– Да, в фальшивых. Осторожно, она смотрит на нас. Матье украдкой бросил взгляд на высокую, красивую, надменную девушку.

– Как она вам?

– Так себе.

– В прошлый вторник она на меня положила глаз, она напилась и все время приглашала меня танцевать. Более того, она мне подарила свой портсигар, Лола взбесилась и отправила его через официанта обратно. – Он скромно добавил: – Портсигар был серебряный, украшен камнями.

– Она не сводит с вас глаз, – сказал Матье.

– Так я и думал.

– Как вы поступите?

– Никак, – презрительно ответил Борис. – Она содержанка.

– Ну и что? – удивленно спросил Матье. – С чего это вы вдруг стали таким пуританином?

– Да не в этом дело, – смеясь, проговорил Борис. – В конечном счете все эти шлюхи, танцовщицы, певички – всегда одно и то же. Что та, что эта – никакой разницы. – Он положил трубку и серьезно добавил: – К тому же в отличие от вас я человек целомудренный.

– Гм! – хмыкнул Матье.

– Вы в этом убедитесь, – сказал Борис, – вы в этом убедитесь, я вас еще удивлю: буду жить, как монах, как только брошу Лолу.

Он самодовольно потирал руки. Матье сказал:

– Лолу вы бросите не скоро.

– Первого июля. Хотите на спор? Что поставите?

– Ничего. Каждый месяц вы спорите со мной, что порвете с ней в следующем месяце, и каждый раз проигрываете. Вы мне уже должны сто франков, пару биноклей для скачек, пять сигар «Корона» и пароход, груженный бутылками, который мы видели на Сене. Вы никогда всерьез не собирались порвать с Лолой, вы слишком привязаны к ней.

– Вы мне наносите удар прямо в сердце.

– Просто это сильнее вас, – спокойно продолжал Матье. – Но вам тягостно чувствовать зависимость, это приводит вас в ярость.

– Да замолчите же! – зло и весело сказал Борис. – Вы еще побегаете за своими сигарами и пароходом.

– Не сомневаюсь. Вы никогда не платите долгов чести: вы маленький пройдоха.

– А вы посредственность! – выпалил Борис.

Лицо его просияло.

– Согласитесь, что это потрясающее оскорбление: месье, вы посредственность!

– Неплохо, – признал Матье.

– А можно еще лучше: месье, вы ничтожество!

– Нет, – сказал Матье, – не то, это куда слабее.

Борис добросовестно это признал.

– Вы правы, – сказал он, – вы отвратительны, потому что всегда правы.

Он снова старательно раскурил трубку.

– По правде говоря, у меня есть идея, – сказал он со смущенно-одержимым видом, – я хотел бы иметь любовницей великосветскую даму.

– Вот как? – удивился Матье. – А почему?

– Не знаю. Думал, что это должно быть забавно, вероятно, они большие кривляки. И потом это лестно, некоторые из них упоминаются в «Вог». Разве я не прав? Покупаешь «Вог», смотришь фотографии, видишь: графиня де Рокамадур со своими шестью борзыми – и думаешь: «А я вчера с ней переспал». Потрясающе!

– А блондинка уже вам улыбается, – сказал Матье.

– Да. Она нахальная. Знаете, она это из чистого разврата, ей хочется увести меня у Лолы, она ее не переносит. Повернусь-ка я к ней спиной, – решил он.

– А что с ней за тип?

 – Приятель. Он танцует в «Альказаре». Как, по-вашему, красивый? Посмотрите на эту рожу. Ему уже около тридцати пяти, а все корчит из