вернуться к вопросам, составлявшим основу его мыслей со вчерашнего дня: кто я? Что я сделал со своей жизнью? Когда Матье отвернулся, чтобы сбросить с себя эту новую обузу, он увидел вдалеке высокий нерешительный силуэт Бориса, казалось, ищущего их на террасе.

– Вот и Борис! – с досадой сказал он. И тут же спросил, охваченный неприятным подозрением:

– Это вы его попросили прийти?

– Нет, – изумленно ответила Ивиш. – Я должна была встретить его в полдень, потому что… потому что он провел ночь с Лолой. Да вы только посмотрите на него!

Борис их заметил и направился к ним. Глаза его были широко открыты и неподвижны, он был мертвенно бледен, но улыбался.

– Привет! – крикнул Матье.

Борис поднял к виску два пальца, чтобы изобразить свое привычное приветствие, но не смог завершить этот шутливый жест. Он уперся обеими руками в стол и начал раскачиваться на пятках, не говоря ни слова и по-прежнему улыбаясь.

– Что с тобой? – спросила Ивиш. – Ты похож на Франкенштейна.

– Лола умерла, – сказал Борис. Он глупо уставился прямо перед собой. Какое-то время Матье ничего не понимал, потом изумился:

– Что?..

Он посмотрел на Бориса: не нужно его сразу расспрашивать. Матье схватил его за руку и заставил сесть рядом с Ивиш. Борис машинально повторил:

– Лола умерла!

Ивиш обратила на брата широко раскрытые глаза. Она немного отодвинулась, будто боялась до него дотронуться.

– Лола покончила с собой? – спросила она. Борис не ответил, его руки задрожали.

– Скажи, – нервно повторила Ивиш, – она покончила с собой? Она покончила с собой?

Улыбка Бориса перешла в нервную гримасу, губы его подергивались. Ивиш пристально смотрела на него, теребя локоны. «Она ничего не понимает», – раздраженно подумал Матье.

– Хорошо, – сказал он, – вы нам все расскажете позже. А пока молчите.

Внезапно Борис начал смеяться. Он сказал:

– Если вы… если вы…

Матье резко ударил его кончиками пальцев по щеке. Борис перестал смеяться и, бормоча, посмотрел на него, затем немного обмяк и замер, глупо приоткрыв рот. Все трое молчали, а между ними стояла смерть, безымянная и священная. Это было не событие, скорее мутная среда, сквозь которую Матье видел свою чашку, мраморный столик и благородное злое лицо Ивиш.

– Что для месье? – спросил официант.

Он с иронией посмотрел на Бориса.

– Быстро принесите коньяку, – сказал Матье. И добавил как можно естественнее: – Месье спешит.

Официант удалился и скоро вернулся с бутылкой и рюмкой. Матье чувствовал себя вялым и пустым, только теперь он начал ощущать ночную усталость.

– Пейте, – велел он Борису.

Борис послушно выпил. Поставил рюмку и сказал как бы самому себе:

– Тут уж не до смеха.

– Бедный дурачок! – сказала Ивиш, придвигаясь к нему. – Бедный мой дурачок!

Она нежно ему улыбнулась, схватила за волосы и потрясла его голову.

– Ты со мной, у тебя такие теплые руки, – облегченно вздохнул Борис.

– Теперь рассказывай! – сказала Ивиш. – Ты уверен, что она умерла?

– Сегодня ночью она приняла наркотик, – с трудом проговорил Борис. – Мы опять поцапались.

– Значит, она отравилась? – живо спросила Ивиш.

– Не знаю, – ответил Борис.

Матье изумленно смотрел на Ивиш: она ласково гладила руку брата, но ее верхняя губа странным образом поднялась, оскалив мелкие зубы. Борис заговорил глухим голосом. Казалось, он обращался к кому-то еще.

– Мы поднялись к ней в номер, и она приняла наркотик. Первый раз она приняла у себя в гримерной, когда мы спорили.

– На самом деле это был второй раз, – заметил Матье. – Помоему, первый раз она приняла, когда вы танцевали с Ивиш.

– Пусть так, – устало отозвался Борис. – Значит, три раза. Она никогда столько не принимала. Мы легли, не разговаривая. Она вертелась в кровати, и я не мог заснуть. Потом она вдруг успокоилась, и я уснул.

Он выпил коньяк и продолжал:

– Утром я проснулся, потому что задыхался. Из-за ее руки. Она лежала на одеяле, придавив меня. Я сказал ей: «Убери руку, ты меня душишь». Она не убрала. Я подумал, что это жест примирения, и взял ее за руку – она была ледяной. Я спросил Лолу: «Что с тобой?» Она ничего не ответила. Тогда я изо всех сил оттолкнул ее руку, Лола чуть не скатилась с кровати, я встал, взял ее за запястье и потянул вверх, чтобы усадить ее. Глаза у нее были открыты. Я увидел ее глаза, – добавил он с какой-то злостью, – никогда не смогу их забыть.

– Мой бедный дурачок, – сказала Ивиш.

Матье пытался пожалеть Бориса, но это ему не удавалось. Борис приводил его в замешательство еще больше, чем Ивиш. Можно было подумать, что он злится на Лолу за то, что она умерла.

– Я схватил свои шмотки и оделся, – монотонно продолжал Борис. – Я не хотел, чтобы меня обнаружили у нее в номере. Меня не видели, когда я выходил: у кассы никого не было. Я взял такси и приехал сюда.

– Ты огорчен? – мягко спросила Ивиш. Она наклонилась к нему без особого сочувствия, просто она хотела это знать. Она сказала:

– Посмотри на меня! Ты огорчен?

– Я… – начал Борис. Он посмотрел на нее и быстро ответил: – Я в ужасе.

 Он подозвал идущего мимо официанта:

– Еще коньяку.

– Так же срочно, как и первый раз? – улыбаясь, спросил тот.

– Да. Обслужите быстро, – сухо сказал Матье.

Борис был ему немного противен. В нем больше не осталось ничего от обычного суховатого, чуть неуклюжего изящества. Такое его лицо слишком походило на лицо Ивиш. Матье стал думать о теле Лолы, распростертом на кровати в гостиничном номере. Господа в котелках зайдут в номер, будут смотреть на это роскошное тело со смесью вожделения и профессионального интереса, отбросят одеяло и поднимут ночную рубашку, ища раны и попутно думая, что у профессии полицейского бывают и хорошие стороны. Матье вздрогнул.

– Она там совсем одна? – спросил он.

– Да, думаю, ее обнаружат к полудню, – с озабоченным видом сказал Борис. – Горничная всегда будит ее к этому времени.

– Значит, через два часа, – заключила Ивиш.

Она вновь обрела повадку старшей сестры. Она гладила волосы брата с жалостливым и торжествующим видом. Борис позволял себя ласкать; вдруг он вскрикнул:

– Мать твою!

Ивиш вздрогнула. Борис охотно употреблял жаргонные словечки, но никогда не ругался.

– В чем дело? – с беспокойством спросила Ивиш.

– Мои бумажки, – сказал Борис.

– Что?

– Бумажки, я идиот, оставил их там. Матье не понимал.

– Письма, которые вы ей писали?

– Да.

– Ну и что?

– А то!.. Придет врач, и станет известно, что она умерла от отравления.

– В письмах вы упоминали о наркотиках?

– Конечно, – мрачно сказал Борис.

Матье показалось, что он ломает комедию.

– Вы что, принимали наркотики? – спросил он. Он был немного задет, так как Борис никогда ему об этом не говорил.

– Я… случалось. Один или два раза, из любопытства. К тому же я упоминал в письмах о типе, который их продает, тип этот с Буль-Бланш, я однажды покупал у него порошок для Лолы. Я не хочу, чтоб его накрыли из-за меня.

– Борис, ты с ума сошел! – воскликнула Ивиш. – Как ты мог такое писать!

Борис поднял голову.

– Представляете себе, какой разразится скандал!

– Но может быть, их не найдут? – предположил Матье.

– Первым делом их и найдут. В лучшем случае меня вызовут как свидетеля.

– Ой! Отец узнает! – перепугалась Ивиш. – Вот он взбеленится!

– Он может отозвать меня в Лаон и тут же засадить в банк.

– Что ж, составишь мне компанию, – мрачно сказала Ивиш.

Матье с сожалением посмотрел на них. «Вот, значит, они какие!» Ивиш утратила победоносный вид: прижавшись друг к другу, бледные, с искаженными лицами, они казались двумя старушонками. Наступило молчание, потом Матье заметил, что Борис искоса смотрит на него. На губах его читалась хитрость, жалкая обезоруживающая хитрость. «Он что-то замышляет», – раздраженно подумал Матье.

– Вы говорите, что горничная будит ее в полдень? – спросил он.

– Да. Она стучит, пока Лола ей не ответит.

– Что ж, сейчас половина одиннадцатого. У вас есть время спокойно туда вернуться и забрать письма. Если хотите, возьмите такси, но можно поспеть и на автобусе.

Борис отвел глаза.

– Я не могу туда вернуться.

«Приехали!» – подумал Матье. Он спросил:

– Почему?

– Не могу.

Матье увидел, что Ивиш смотрит на него.

– Где письма? – спросил он.

– В черном сундучке у окна. На сундучке чемодан, нужно только его снять. Внутри куча писем. Мои перевязаны желтой лентой.

Он сделал паузу и безразличным тоном добавил:

– Там лежат и бабки.

Бабки! Матье тихо присвистнул, он подумал: «Мальчишка не дурак: все продумал, даже способ оплаты».

– Сундучок заперт на ключ?

– Да, ключ в сумочке, сумочка на ночном столике. Там в связке есть плоский ключик. Это он.

– Какой номер комнаты?

– Двадцать один, на четвертом этаже, вторая слева.

– Хорошо, – сказал Матье, – я пойду.

Он встал. Ивиш все еще смотрела на него. Борис, казалось, успокоился. Он с прежней грациозностью отбросил назад волосы и, слабо улыбаясь, сказал:

– Если вас сцапают, то скажете, что вы к Боливару, это негр из «Камчатки», я его знаю. Он тоже живет на четвертом.

– Ждите меня здесь оба, – велел Матье.

Он невольно заговорил начальственным тоном. Потом мягко добавил:

– Я вернусь через час.

– Мы будем вас ждать, – заверил Борис. И проговорил с восхищением и безмерной благодарностью.

– Вам цены нет!

Матье зашагал по бульвару Монпарнас, он был рад остаться один. В это время Борис и Ивиш начнут шептаться, они воссоздадут свой душный драгоценный мирок. Но это его не тревожило. Его обступили вчерашние заботы: любовь к Ивиш, беременность Марсель, деньги и еще, в центре всего, слепое пятно – смерть. Он несколько раз произнес «уф», проводя руками по лицу и растирая щеки. «Бедная Лола», – подумал он, – она мне так нравилась». Но не ему надо о ней сожалеть: эта смерть – проклятая, потому что не получила никакой высшей санкции, и не ему ее санкционировать. Она тяжело упала в маленькую ошалевшую душу и слепо кружила там. Только на эту маленькую душу легла непосильная ноша – обдумать ее и искупить. Если б только у Бориса было хоть сколько-нибудь печали… Но он испытал только ужас. Смерть Лолы навеки останется за бортом человеческих отношений, как чей-то вердикт: «Собаке – собачья смерть!» Эта мысль была невыносима.

– Такси! – крикнул Матье.

Сев в такси, он почувствовал себя спокойней. У него даже появилось чувство