суховато проговорила:

– Скажите ему, чтоб не тревожился. Я вне опасности. Эти недомогания случаются, когда я… Короче, он знает почему. Немного сдает сердце. Скажите ему, чтоб он сейчас же пришел сюда. Я его жду. Я буду здесь до вечера.

– Договорились, – сказал Матье. – Вам действительно ничего не нужно?

– Нет, сегодня к вечеру я поправлюсь и буду петь.

Она добавила:

– Со мной еще не покончено.

– Тогда до свиданья.

Он направился к двери, но Лола позвала его. Она умоляюще сказала:

– Пообещайте, что вы заставите его прийти. Мы… мы немного поспорили вчера вечером, скажите ему, что я на него не сержусь, что ни о чем таком не будет и речи. Но пусть он придет! Умоляю вас, пусть он придет! Мне невыносима мысль, что он считает меня мертвой.

Матье был растроган. Он сказал:

– Понятно. Я его пришлю.

Он вышел. Пачка писем во внутреннем кармане тяжело давила на грудь. «Ну и физиономия у него будет! – подумал Матье. – Нужно вернуть ему ключ, он исхитрится снова положить его в сумочку». Матье попытался весело повторить про себя: «Чутье предостерегло меня не брать денег!» Но он не был весел, то, что его трусость имела благие последствия, ничего не значило, принималось в расчет только то, что деньги он взять не смог. «И все-таки я рад, – подумал он, – что она не умерла».

– Эй, месье! – закричал шофер. – Сюда!

Матье растерянно обернулся.

– В чем дело? А, это вы? – сказал он, узнавая такси. – Ладно, отвезите меня к кафе «Дом».

Он сел, машина тронулась. Матье попытался вытеснить мысль о своем унизительном поражении. Он взял пачку писем, развязал узел и начал читать. Это были коротенькие сухие записки Бориса, написанные из Лаона во время каникул. Иногда речь шла о кокаине, но так завуалированно, что Матье с удивлением подумал: «А я и не знал, что он так осторожен». Все письма начинались с обращения «Моя дорогая Лола», – потом шли короткие отчеты о его времяпрепровождении. «Я хожу купаться. Поругался с отцом. Познакомился с бывшим борцом, который научит меня американской борьбе. Я выкурил «Генри Клей» до конца, не уронив пепла на пол». Борис заканчивал все письма одинаково: «Обожаю тебя и целую. Борис». Матье без труда представил себе, с какими чувствами должна была Лола все это читать, ее предугаданное и тем не менее всегда новое разочарование, усилие, которое она делала, чтобы бодро себя уверить: «В сущности, он меня любит, но просто не умеет этого выразить». Он подумал: «И все-таки она их хранила». Матье тщательно завязал узел и сунул связку писем в карман: «Борису надо будет незаметно положить их на место». Когда такси остановилось, Матье ощущал себя естественным союзником Лолы. Но он не мог о ней думать иначе, чем в прошедшем времени. Когда он входил в кафе, ему казалось, что сейчас он будет защищать доброе имя покойной.

Можно было подумать, что Борис не шелохнулся с того момента, как ушел Матье. Он так и сидел: понурив плечи, открыв рот и сжав ноздри. Ивиш что-то оживленно говорила ему на ухо, но замолчала, как только увидела Матье. Матье подошел и бросил связку писем на стол.

– Вот они, – сказал он.

Борис взял письма и быстро спрятал их в карман. Матье недружелюбно посмотрел на него.

– Это было не очень трудно? – спросил Борис.

– Совсем не трудно; только дело в том, что Лола не умерла.

Борис изумленно поднял на него глаза.

– Лола не умерла… – глупо повторил Борис.

Он еще больше поник и казался подавленным. «Черт возьми, – подумал Матье, – он уже начал к этому привыкать».

 Глаза Ивиш сверкали.

– Я так и знала! – воскликнула она. – Что с ней было?

– Простой обморок, – напряженно ответил Матье.

Они замолчали. Борис и Ивиш медленно переваривали новость. «Какой фарс», – подумал Матье. Наконец Борис поднял голову, глаза его остекленели.

– Это… это она вернула вам письма? – спросил он.

– Нет. Она была еще без сознания, когда я их взял. Борис сделал глоток коньяка и поставил рюмку на стол.

– Вот как! – воскликнул он, как бы обращаясь к самому себе.

– Она сказала, что с ней это случается после наркотиков и что вы сами это знаете.

Борис не ответил. Ивиш, казалось, взяла себя в руки.

– Что еще она сказала? Она, должно быть, всполошилась, когда увидела вас у изножья кровати? – спросила она.

– Не очень. Я сказал, что Борис испугался и попросил меня о помощи. И, естественно, я пришел посмотреть, что же случилось. Запомните это, – сказал Матье Борису. – Постарайтесь не запутаться. А потом попробуйте незаметно положить письма на место.

Борис провел рукой по лбу.

– Я не могу… – сказал он. – Она для меня мертвая.

Матье все это надоело.

– Она просила, чтобы вы сразу же пришли к ней.

– Я… я думал, что она умерла, – как бы извиняясь, прошептал Борис.

– Ну так вот, она не умерла! – раздраженно воскликнул Матье. – Возьмите такси и поезжайте к ней. Борис не пошевелился.

– Вы слышите? – спросил Матье. – Это очень несчастная женщина.

Он потянулся, пытаясь схватить Бориса за руку, но тот отчаянным рывком высвободился.

– Нет! – закричал он так громко, что женщина на террасе обернулась. Он продолжал тише, с вялым, но неодолимым упрямством: – Я туда не пойду.

– Но со вчерашней ссорой покончено, – удивленно сказал Матье. – Она обещала, что об этом не будет и речи.

– Да что мне вчерашняя ссора! – сказал Борис, пожимая плечами.

– Так в чем же дело?

Борис зло посмотрел на него.

– Она мне внушает ужас.

– Потому что вы решили, что она умерла? Послушайте, Борис, возьмите себя в руки, вся эта история смахивает на дурную комедию. Вы ошиблись, вот и все: с этим покончено.

– А я считаю, что Борис прав, – живо возразила Ивиш. Голос ее приобрел непонятную Матье интонацию. – Я… на его месте поступила бы так же.

– Вы что, не понимаете? Так он действительно доведет ее до гибели.

Ивиш покачала головой, у нее было мрачное, рассерженное лицо. Матье бросил на нее неприязненный взгляд. «Она его настраивает против Лолы», – подумал он.

– Если он к ней вернется, то только из жалости, – сказала Ивиш. – Нельзя от него этого требовать: невозможно представить себе что-нибудь более отвратительное, даже для нее.

– Пусть он хотя бы попытается ее увидеть. А там станет ясно.

Ивиш нетерпеливо скривилась.

– Кое-что вы просто не в состоянии понять, – сказала она.

Матье в нерешительности замолчал, и Борис использовал это преимущество.

– Я не хочу ее видеть, – упрямо заявил он. – Для меня она мертва.

– Но это глупо! – воскликнул Матье. Борис мрачно посмотрел на него.

– Я не хотел вам говорить, но если я ее увижу, то должен буду к ней прикоснуться. А уж этого, – с отвращением добавил он, – я не смогу.

Матье ощутил свою беспомощность. Он устало смотрел на два жестоких полудетских лица.

– Что ж, – предложил он, – тогда немного подождите… пока сотрутся ваши воспоминания. Обещайте мне, что вы увидитесь завтра или послезавтра.

Борис вздохнул с облегчением.

– Хорошо, – сказал он ненатурально, – пусть будет завтра.

Матье чуть не сказал ему: «По крайней мере позвоните и предупредите, что вы сегодня не сможете прийти». Но он сдержался, подумав: «Он все равно этого не сделает. Позвоню сам». Он встал.

– Мне нужно идти к Даниелю, – обратился он к Ивиш. – Когда будут результаты? В два часа?

– Да.

– Хотите, я зайду узнать их?

– Нет, спасибо, зайдет Борис.

– Когда я вас увижу?

– Не знаю.

– Сразу же пошлите мне письмо по пневматической почте, чтобы я узнал о результате.

– Хорошо.

– Не забудьте, – сказал он, удаляясь. – Пока!

– Пока! – разом ответили оба.

Матье спустился в полуподвал кафе и заглянул в телефонный справочник. Бедная Лола! Завтра Борис, безусловно, снова пойдет в «Суматру». «Но этот день, который она проведет в ожидании!.. Не хотел бы я быть на ее месте».

– Дайте, пожалуйста, Трюден 00-35, – попросил он толстую телефонистку.

– Обе кабины заняты, – ответила она. – Вам придется подождать.

Матье ждал, он видел через две открытые двери белый кафельный пол туалетной комнаты. Вчера вечером он стоял перед другой дверью с надписью «Туалет»… Странное любовное воспоминание.

Его переполняла обида на Ивиш. «Они боятся смерти, – сказал он себе. – Напрасно они стараются быть свеженькими и чистенькими, у них мелкие, гнусные душонки, потому что они всего боятся. Боятся смерти, болезни, старости. Они цепляются за свою молодость, как умирающий за жизнь. Сколько раз я видел, как Ивиш ощупывает лицо перед зеркалом: она уже трепещет от мысли, что у нее появились морщинки. Они проводят время, пережевывая свою молодость, они строят только краткосрочные планы, как будто им осталось жить всего лишь пять или шесть лет. А потом… Ивиш говорит, что потом она покончит с собой, но я спокоен, она никогда не осмелится: они будут бесконечно ворошить прах. В конечном счете у меня морщины, у меня крокодиловая шкура, утратившие гибкость мышцы, но мне еще жить и жить… Я уже думаю, что именно мы были молодыми. Мы хотели изображать из себя настоящих мужчин, мы были смешными, но, может, единственное средство спасти свою молодость – это не забывать ее?» И все-таки ему было не по себе, он чувствовал, что наверху они, голова к голове, шепчутся, они сообщники, и, что ни говори, они прелестны.

– Ну, как там телефон? – спросил Матье.

– Минутку, месье, – нелюбезно ответила толстая телефонистка. – Клиент вызвал Амстердам.

Матье повернулся и прошелся туда-сюда. «Я не смог взять деньги!» По лестнице быстро и легко спускалась женщина, одна из тех, кто говорит с невинным личиком: «Я пойду сделать пи-пи». Она увидела Матье, замешкалась, затем снова пошла большими скользящими шагами и – само дуновение, само благоухание – исчезла в туалете. «Я не смог взять деньги, моя свобода – миф. Миф, Брюне был прав, и моя жизнь подспудно строится с механической точностью. Ничто, горделивая и мрачная мечта о том, чтобы стать ничем, быть всегда отличным от того, что я есть. Чтобы быть вне своего возраста, я вот уже год играюсь с этими двумя ребятишками; и напрасно: я мужчина, взрослый человек, и этот взрослый человек, этот господин целовал в такси маленькую Ивиш. Чтобы быть вне своего класса, я пишу в левых газетах; напрасно: я буржуа, я не смог