этот город мой, и я дарю его тебе. Сейчас я подожгу его во славу твою. (Офицерам.) Из Вормса сбежал священник. Он готов ввести нас в город. Его допрашивает капитан Ульрих.
3-й офицер. Гм…
Гёц. В чем дело?
3-й офицер. Не доверяю предателям.
Гёц. Что ты? А я их обожаю.
Входит офицер, подталкивая священника, за ними — солдат.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же, Генрих, капитан.
Генрих (падает на колени перед Гёцем). Пытайте меня! Вырвите мне ногти! Сдерите с меня заживо кожу!
Гёц (громко смеется. Падает на колени перед священником). Вырвите мне кишки! Колесуйте меня! Четвертуйте меня! (Встает.) Что ж, дед сломан. (Капитану.) Кто он?
Капитан. Это Генрих, священник из Вормса. Тот, кто должен выдать нам город.
Гёц. Ну и что же?
Капитан. Он отказывается говорить.
Гёц (подходит к Генриху). Почему?
Капитан. Говорит, что передумал.
3-й офицер. Передумал? Черт возьми! Выбейте ему зубы! Переломите ему позвоночник!
Генрих. Выбейте мне зубы! Переломите мне позвоночник!
Гёц. Вот бешеный! (Генриху.) Почему ты хотел выдать нам город?
Генрих. Чтобы спасти священников, которых чернь хочет растерзать.
Гёц. А почему ты передумал?
Генрих. Увидел рожи ваших наемников.
Гёц. Ну и что?
Генрих. По ним все видно.
Гёц. Что именно?
Генрих. Ради спасения немногих я буду повинен в истреблении всех.
Гёц. А разве ты раньше не видывал наемников? Ты знал, что они не слишком благообразны.
Генрих. Эти хуже всех.
Гёц. Ерунда! Все солдаты похожи друг на друга. Кого же ты думал встретить? Ангелов?
Генрих. Людей. И я хотел просить их пощадить других людей. Они вошли бы в город, только поклявшись, что оставят в живых всех жителей.
Гёц. Значит, ты готов был поверить моему слову?
Генрих. Твоему слову? (Глядит на него.) Ты Гёц?
Гёц. Да.
Генрих. Я… Я думал, что смогу на тебя положиться.
Гец (удивленно). На мое слово? (Пауза.) Даю тебе слово
Генрих молчит.
Клянусь тебе, если ты введешь нас в город, я сохраню жизнь его жителям.
Генрих. И ты хочешь, чтобы я тебе поверил?
Гёц. Но ты сам говорил…
Генрих. Да, до того, как увидел тебя.
Гёц (хохочет). Понятно! Тот, кто меня видит, редко верит моему слову. Должно быть, я кажусь слишком умным, чтобы сдержать его. Так вот, послушай: лови меня на слове. Ради того, чтоб проверить! Только проверить… Ведь я христианин: хочешь, поклянусь на Библии? Поверь мне, как это ни глупо! Разве вы, попы, не обязаны искушать нечестивцев добром?
Генрих. Искушать добром тебя? Представляю, как бы ты был рад!
Гёц. Ты меня раскусил. (Глядит на него улыбаясь.) Убирайтесь все!
Офицеры и Катерина уходят.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Гёц, Генрих.
Гёц (почти с нежностью). Ты весь в поту. Как ты страдаешь!
Генрих. Моих страданий мало. Страдают другие, а не я. Господь пожелал, чтобы я мучился чужими, а не своими муками. Зачем ты глядишь на меня?
Гёц (по-прежнему нежно). У меня тоже бывала такая двуличная рожа. Гляжу на тебя, а самого себя жаль: мы с тобой одной породы.
Генрих. Ложь! Ты предал своего брата, я своих братьев не предам.
Гёц. Ты их предашь этой ночью.
Генрих. Ни этой ночью, ни потом. (Пауза.)
Гёц (равнодушно). Что же бедняки сделают с попами? Повесят на мясных крючьях?
Генрих (кричит). Замолчи! (Овладевает собой.) Вот ужасы войны. Я только бедный священник, и я бессилен их предотвратить.
Гёц. Лицемер! Этой ночью в твоей власти жизнь или смерть двадцати тысяч людей.
Генрих. Я не желаю этой власти. Она от дьявола.
Гёц. Хочешь или нет, но ты обладаешь ею.
Генрих убегает.
Эй, что ты делаешь? Если бежишь — значит, ты решился.
Генрих (возвращается, глядит на него и начинает смеяться). Ты прав. Бежать или с собой покончить — все это ни к чему. Все только способ умолчания. Но я избранник божий.
Гёц. Лучше скажи, что ты похож на крысу.
Генрих. Все равно. Избранник — человек, припертый к стенке дланью господа. (Пауза.) Господи! Зачем твой выбор пал на меня?
Гёц (ласково). Последние муки… Как хотелось бы их сократить. Дай помогу тебе.
Генрих. Ты хочешь мне помочь, когда сам бог молчит? (Пауза.) Так вот, я лгал: я не его избранник. Да и какой из меня избранник? Кто заставил меня покинуть город? Кто поручал тебя найти? По правде говоря, я сам себя избрал. Пришел просить тебя о милосердии к братьям, зная, что ничего не добьюсь. Я передумал — и не оттого, что у вас злобные рожи, просто теперь я вижу их наяву. Я хотел чинить Зло, увидев вас, понял, что и впрямь причиню его. Знаешь ли ты, что я ненавижу бедняков?
Гёц. Да, знаю.
Генрих. Почему они бегут от меня, когда я им протягиваю руки? Почему страдания их всегда неизмеримо больше моих? Господи, как мог ты допустить, чтобы на свете были бедняки! Почему не сделал ты меня монахом? Там, в монастыре, я был бы твой, но как быть нераздельно твоим, когда люди подыхают с голоду? (Гёцу.) Я пришел, чтобы выдать их тебе, надеясь, что ты их истребишь, и тогда я смогу позабыть, что они жили.
Гёц. Ну и что же?
Генрих. Я передумал: в город ты не войдешь.
Гёц. А что, если на то была господня воля, если господь хотел, чтобы ты впустил нас в город? Так послушай: ты промолчишь — и священники погибнут этой ночью, наверняка погибнут. А бедняки? Ты думаешь, выживут? Осаду я не сниму. Через месяц в Вормсе все передохнут с голоду. Ты не властен решать — жизнь или смерть. Ты можешь только выбрать, как им умирать. Так выбирай же скорую смерть, они только выгадают, погибнув этой ночью, прежде чем перебьют священников: умрут, не замарав руки, и все окажутся на небесах. Если ты оставишь им несколько недель, они запятнают себя кровью и отправятся в ад. Послушай, поп, а вдруг это дьявол велит тебе продлить их земную жизнь, чтоб они успели заслужить вечное проклятье? (Пауза.) Скажи мне, как проникнуть в город?
Генрих. Тебя нет.
Гёц. Что?
Генрих. Тебя нет. Твои слова умирают прежде, чем я их расслышу. Такие лица, как твое, не повстречаешь ясным днем, Я знаю все, что ты мне собираешься сказать, все твои поступки предвижу. Ты — мое создание, это я внушаю тебе твои мысли. Мне все это снится. Все мертво, в воздухе разлиты сновидения.
Гёц. Значит, ты тоже снишься мне, я тебя насквозь вижу, настолько, что ты мне уже надоел. Осталось только выяснить, кому из нас кто снится.
Генрих. Я не покидал город! Не выходил из него. Мы играем перед намалеванными декорациями. Что ж, ты мастер говорить, играй комедию! Знаешь ля ты роль? Я-то свою знаю: говорить «нет! нет! нет! нет! нет! нет!» Ты молчишь. Это наваждение, обыкновенное наваждение, да к тому же еще нелепое. Что бы я стал делать в лагере Гёца? (Указывает на город.) Если бы только эти огни погасли! Почему этот город виден там, вдали, если я не выходил за его пределы? (Пауза.) Да, это дьявольское искушение! Только не знаю какое. (Гёцу.) Одно мне ясно: я вижу дьявола. Спектакль начнется фантасмагорией, а потом пойдут рожи.
Гёц. Ты его уже видел?
Генрих. Чаще, чем ты свою мать.
Гёц. Я на него похож?
Генрих. Ты? Бедняга! Ты просто шут
Гёц. Шут?
Генрих. Без шута не обойтись! Его роль — мне перечить. (Пауза.) Я победил.
Гёц. Что?
Генрих. Я победил. Гаснет последний огонек. Исчезает дьявольское видение — Вормс. Постой, сейчас и ты исчезнешь, страшному наваждению придет конец. Ночь. Повсюду ночь… Какой покой!
Гёц. Продолжай, поп, продолжай! Я знаю все, что ты мне скажешь. Год назад… О да, мой брат, я знаю, как хотелось бы вместить в себя всю эту ночь! Как я хотел того же.
Генрих (бормочет). Где же я проснусь?
Гёц (внезапно смеется). Ты уже проснулся, штукарь! И знаешь это. Всё наяву — взгляни же на меня, дотронься до меня! Здесь я, во плоти. Взгляни! Вот и луна показалась, вот снова твой дьявольский город выступает из мрака. Взгляни-ка, разве это призрак? Ведь это настоящая скала. И настоящие укрепления. Это настоящий город, в нем настоящие жители, а ты настоящий предатель.
Генрих. Предателем становишься, когда предаешь. Зря стараешься, я не предам.
Гёц. Предашь, раз ты предатель. Послушай, поп, ведь ты уже предатель. Две стороны дерутся, а ты хочешь в одно и то же время быть и за тех и за других. Значит, ведешь двойную игру. Значит, говоришь на двух языках. Страданья бедняков ты по-латыни называешь испытанием, а по-немецки — неравенством. Что изменится для тебя, если ты впустишь меня в город? Станешь предателем? Но ты уже предатель, только и всего. Предатель, который совершает предательство, — это предатель, который приемлет себя.
Генрих. Откуда ты все это знаешь, если не я внушил тебе эти слова.
Гёц. Я тоже предатель. (Пауза.) Я уже прошел тот путь, который предстоит пройти тебе. Ты только взгляни на меня, разве у меня не цветущий вид?
Генрих. Вид у тебя цветущий, потому что ты следуешь своей натуре. Все незаконнорожденные — предатели, уж это известно, а я не из ублюдков.
Гёц (хочет ударить его, но сдерживается). Помни: кто назвал меня ублюдком, больше не раскрывает рта.
Генрих. Ублюдок!
Гёц. Поп! Поп, ну образумься! Не то я отрублю тебе уши. Впрочем, это не поможет — язык-то у тебя останется! (Внезапно обнимает его.) Люблю тебя, мой брат. Мы оба появились на свет вне закона. Чтобы породить тебя, попам пришлось переспать с Нищетой. Зловещий акт. (Пауза.) Конечно, ублюдки предают. Что они, по-твоему, еще могут делать? Я с самого рождения раздвоился: мать отдалась босяку; я как бы из двух половинок, которые никогда не склеишь, одна другой противна. А разве ты лучше меня? Полупоп, полубедняк — из этого еще ни разу не получался цельный человек. Нас нет, и у нас ничего нет. Законнорожденные дети даром радуются жизни на земле. Но это ни тебе, ни мне не дано. С детства я гляжу на мир сквозь замочную скважину. В мире у каждого свое место. Но для нас места нет, мы изгои. Откажись от мира, который не хочет тебя знать. Твори Зло! Увидишь, как тебе станет легко.
Входит офицер.
Чего ты хочешь?
Офицер. Прибыл посланец архиепископа.
Гёц. Пусть войдет.
Офицер. Он принес вести. Противник оставил семь тысяч убитыми. Это отступление.
Гёц. А мой брат?
Офицер хочет что-то сказать ему на ухо.
Не подходи ко мне и говори громко.
Офицер. Конрад убит.
С этой минуты Генрих начинает пристально вглядываться в Гёца.
Гёц. Вот как. Нашли ли его тело?
Офицер. Да.
Гёц. В каком виде, отвечай!
Офицер. Оно обезображено.
Гёц. Удар шпаги?
Офицер. Волки.
Гёц. Какие волки? Здесь есть волки?
Офицер. Арнгеймский лес…
Гёц. Хорошо. Дайте мне закончить одно дело, и мы направим против них целую армию: я истреблю всех волков Арнгейма. Ступай!
Умер без причастия. Волки обгрызли его лицо. Но видишь, я улыбаюсь.
Генрих (мягко). Зачем ты его предал?
Гёц. Люблю
