что они жертвы империализма, но у него словно заело: он кричал: «Долой войну!» Это был победный гимн. Он получил сильный удар в ухо и продолжал кричать, потом удар в челюсть и в левый глаз: он упал на колени, он больше не кричал. Перед ним оказалась какая-то женщина: он видел ее ноги и туфли без каблуков; она отбивалась и кричала:
— Негодяи! Негодяи! Он же совсем мальчишка, не трогайте его!
Матье услышал пронзительный голос, кто-то кричал: «Негодяи! Негодяи! Он же совсем мальчишка, не трогайте его!» Кто-то отбивался среди десятка типов в фуражках — это была маленькая женщина, она размахивала руками, волосы падали ей на лицо. Темноволосый молодой человек со шрамом под ухом грубо тряс ее, а она кричала:
— Он прав, вы все трусы! Ваше место — на площади Согласия, на митинге против войны; но вы предпочитаете бить мальчишку, это не так опасно.
Толстая сводница, стоявшая перед Матье, блестящими глазами смотрела на эту сцену.
— Разденьте ее догола! — крикнула она.
Матье досадливо отвернулся: подобные спектакли должны сейчас происходить на каждом перекрестке. Канун войны, канун оружия: это было красочно, но его это не касалось. Внезапно он решил, что это его касается. Он кулаком оттолкнул сводню, вошел в круг и положил руку на плечо брюнета.
— Полиция, — сказал он. — Что случилось? Брюнет недоверчиво посмотрел на него.
— Да все из-за этого мальчишки. Он кричал: «Долой войну!»
— А ты его ударил? — строго спросил Матье. — Ты что, не мог позвать полицейского?
— Полицейских нигде не было, господин инспектор, — вмешалась сводня.
— А ты, сводня, — оборвал ее Матье, — будешь говорить, когда тебя спросят.
Брюнет приуныл.
— Ему не сделали больно, — сказал он, облизывая ссадины на пальцах. — Дали тумака для острастки.
— Кто дал? — спросил Матье.
Субъект со шрамом, вздыхая, посмотрел на свои руки.
— Я, — сознался он.
Остальные отступили на шаг; Матье повернулся к ним.
— Вы хотите, чтобы вас записали свидетелями?
Не отвечая, они отступили еще дальше. Сводня уже исчезла.
— Расходитесь, или я запишу ваши фамилии. Ты останься.
— Значит, — сказал брюнет, — теперь французов бросают в каталажку, когда они не дают фрицу устраивать провокации?
— Это не твое дело. Сейчас все выясним.
Зеваки рассеялись. Осталось два или три, которые наблюдали за происходящим с порога кафе. Матье склонился на парнишкой: его здорово отделали: из разбитой губы текла кровь, левый глаз совсем заплыл. Правым глазом он пристально смотрел на Матье.
— Это я кричал, — гордо сообщил он.
— Больше ничего не придумал? — сказал Матье. — Можешь встать?
Паренек с трудом поднялся. Он упал в салат, лист салата прилип к заду, стебли грязной соломы зацепились за пиджак. Маленькая женщина ладонью почистила его одежду.
— Вы его знаете? — спросил у нее Матье.
— Н-нет… Паренек засмеялся.
— Конечно, знает. Это Ирен, секретарша Питто. Ирен мрачно посмотрела на Матье.
— Вы его не отправите за это в кутузку?
— Разберемся.
Субъект со шрамом потянул его за рукав: у него был смущенный вид.
— Я зарабатываю на жизнь, господин инспектор, я работаю. Если я пойду с вами в комиссариат, то опоздаю на работу.
— Документы.
Малый вынул нансеновский паспорт[61 — Удостоверение личности для беженцев и лиц без гражданства.], его звали Канаро. Матье засмеялся.
— Родился в Константинополе! Стало быть, ты так любишь Францию, что готов уничтожить любого, кто на нее нападет?
— Это моя вторая родина, — с достоинством ответил турок.
— Ты, конечно, запишешься добровольцем?
Тот не ответил. Матье записал в блокноте его фамилию и адрес.
— Мотай отсюда, — сказал он. — Тебя вызовут. А вы идемте со мной.
Они втроем пошли по улице Монмартр и сделали несколько шагов. Матье поддерживал паренька — тот шел, покачиваясь. Ирен спросила:
— Скажите, вы его отпустите?
Матье не ответил: они недостаточно удалились от Центрального рынка. Они шли еще некоторое время, а потом, когда подошли к фонарю, Ирен стала перед Матье и с ненавистью бросила ему в лицо:
— Гнусный шпик!
Матье рассмеялся: волосы сползли ей на лицо, пряди мешали ей смотреть, и она скосила глаза, чтобы лучше разглядеть его.
— Я не шпик, — возразил он. — Ну да!
Она трясла головой, чтобы освободиться от волос. В конце концов она яростно схватила их и отбросила назад. Открылось ее лицо, матовое, с большими глазами. Она была очень красива и, похоже, не слишком удивилась.
— Коли так, вы их всех здорово надули, — заметила она. Матье не ответил. Эта история его больше не забавляла.
Ему вдруг захотелось прогуляться по улице Монторгей.
— Что ж, — сказал он, — сейчас я посажу вас в такси.
Посередине мостовой стояли две или три машины. Матье подошел к одной из них, увлекая за собой парнишку. Ирен шла за ними. Правой рукой она придерживала волосы над лицом.
— Садитесь. Она покраснела.
— Увы, честно говоря, я потеряла сумочку.
Матье подталкивал паренька в машину: он положил одну руку ему между лопаток, а другой открывал дверцу.
— Поищите в кармане моего пиджака, — сказал он. — В правом.
Немного погодя Ирен вынула руку из кармана.
— Здесь сто франков и еще мелочь.
— Возьмите себе сто франков.
Последний толчок, и паренек рухнул на сиденье. Ирен села за ним.
— Ваш адрес? — спросила она.
— У меня его больше нет, — ответил Матье. — До свиданья.
— Эй! — крикнула Ирен.
Но он уже повернулся к ним спиной: он хотел еще раз увидеть улицу Монторгей. Он хотел ее увидеть немедленно. Он шел с минуту, а затем такси остановилось у тротуара, прямо рядом с Матье.
Дверца открылась, и высунулась женщина, это была Ирен.
— Садитесь, — сказала она ему. — Быстро. Матье влез в такси.
— Садитесь на откидное сиденье. Он сел.
— Что случилось?
— Он совсем потерял голову: говорит, что хочет сдаться властям; он все время дергает дверцу и хочет выброситься. Мне не хватает сил, чтобы удержать его.
Паренек забился в угол на сиденье, колени его были выше головы.
— У него тяга к мученичеству, — пояснила Ирен.
— Сколько ему лет?
— Не знаю, кажется, девятнадцать.
Матье рассматривал длинные худые ноги паренька: он был ровесником самых старших его учеников.
— Если он так хочет сесть в тюрьму, — сказал он, — вы не имеете права ему мешать.
— Какой вы странный, — возмутилась Ирен. — Вы не знаете, чем он рискует.
— Он кого-нибудь укокошил?
— Да нет.
— Что же он сделал?
— Это целая история, — мрачно ответила она. Он заметил, что она сбила волосы на макушку. Это придавало ей комичный и упрямый вид, несмотря на красивые усталые губы.
— Как бы то ни было, это его дело. Он свободен.
— Свободен! — повторила она. — А я вам говорю, что он потерял голову.
При слове «свободен» паренек открыл единственный глаз и что-то пробормотал, чего Матье не разобрал, затем без предупреждения бросился на ручку дверцы и попытался ее открыть. В тот же миг другой автомобиль слегка задел остановившееся такси. Матье нажал рукой на грудь паренька и отбросил его на сиденье.
— Если б я захотел сдаться властям, — продолжил он, поворачиваясь к Ирен, — я не хотел бы, чтобы мне мешали.
— Долой войну! — выкрикнул парнишка.
— Да, да, — согласился Матье. — Ты прав.
Он все еще придерживал его на сиденье. Он повернулся к Ирен.
— Я думаю, он действительно потерял голову. Шофер опустил стекло.
— Куда едем?
— Проспект Парк-Монсури, 15, — уверенно сказала Ирен.
Паренек схватил руку Матье, потом, когда такси тронулось, он уже сидел тихо. Они с минуту молчали; такси катилось по темным улицам, которых Матье не знал. Время от времени лицо Ирен выплывало из тени и вскоре снова погружалось в нее.
— Вы бретонка? — спросил Матье.
— Я? Я из Меца. Почему вы меня об этом спрашиваете?
— У вас такая прическа…
— Безобразная, да? Это подруга захотела, чтобы я так причесывалась.
Она немного помолчала, потом спросила:
— Как получилось, что у вас нет адреса?
— Я переезжаю.
— Да, да… Вы мобилизованы, не так ли?
— Да. Как все.
— Вам хочется воевать?
— Я еще не знаю: я пока не воевал.
— Я — против войны, — сказала Ирен.
— Я заметил.
Ирен заботливо наклонилась к нему:
— Скажите, вы кого-нибудь потеряли?
— Нет. Разве у меня такой вид, будто я кого-то потерял?
— У вас странный вид, — ответила она. — Смотрите! Смотрите!
Паренек украдкой протянул руку и пытался открыть дверцу.
— Будешь ты сидеть спокойно! — прикрикнул Матье, отбрасывая его в угол. — Ну и осел! — сказал он Ирен.
— Он — сын генерала.
— Да? Что ж, должно быть, он не слишком гордится своим отцом.
Такси остановилось, Ирен вышла первой, потом нужно было вытащить парнишку. Он цеплялся за подлокотники и брыкался. Ирен рассмеялась:
— Он весь из противоречий. Теперь выходить не хочет. В конце концов Матье взял его в охапку и перенес на тротуар. — Уф!
— Подождите секунду, — сказала Ирен. — Ключ остался у меня в сумочке, придется влезть через окно.
Она подошла к двухэтажному домику, одно из окон которого было приоткрыто. Матье поддерживал юношу одной рукой. Другой порылся в кармане и протянул деньги шоферу.
— Сдачи не надо.
— Что это с парнишкой? — весело спросил шофер.
— Он получил по заслугам, — ответил Матье.
Такси тронулось. За. спиной Матье открылась дверь, и в прямоугольнике света появилась Ирен.
— Входите.
Матье вошел, подталкивая паренька — тот больше ничего не говорил. Ирен закрыла за ним дверь.
— Налево, — сказала она. — Выключатель по правую руку.
Матье на ощупь нашарил выключатель, и брызнул свет. Он увидел пыльную комнату с раскладушкой, кувшин с водой и тазик на туалетном столике; под потолком висел на веревке велосипед без колес.
— Это ваша комната?
— Нет. Это комната друзей.
Он посмотрел на нее и рассмеялся:
— Посмотрите на чулки.
Они были белы от пыли и разорваны на коленках.
— Это я лезла через окно, — беззаботно пояснила она.
Паренек стоял посреди комнаты, он угрожающе качался и оглядывал все единственным глазом. Матье показал на него, обращаясь к Ирен.
— Что будем с ним делать?
— Снимите с него туфли и уложите: я его сейчас умою. Паренек не сопротивлялся: он весь как-то сник. Ирен вернулась с тазиком и ватой.
— Ну, Филипп, — сказала она, — теперь потерпите. Она склонилась над ним и стала неловко водить ватным тампоном по брови. Паренек что-то забормотал.
— Да, — по-матерински говорила она, — щиплет, но ради вашей же пользы.
Она пошла поставить таз на туалетный столик. Матье встал.
— Ладно, — сказал он. — Что ж, я удаляюсь,
— Нет-нет! — живо возразила она. И тихо добавила:
— Если он захочет уйти, я с ним не справлюсь, чтобы ему помешать.
— Вы что же, думаете, я буду стеречь его всю ночь?
— Как вы нелюбезны! — раздраженно заметила она. Потом добавила более примирительно:
— Подождите, по крайней мере, пока он уснет, это будет скоро.
Юноша метался по кровати, невнятно бормоча.
— Где он только шатался, что довел себя до подобного состояния? — удивилась Ирен.
Она была немного толстенькой, с матовой кожей, пожалуй, слишком нежной и немного влажной, как будто не совсем чистой; можно было подумать, что она только проснулась. Но голова была восхитительной: совсем маленький ротик с усталыми углами, огромные глаза и малюсенькие розовые ушки.
— Что ж, — сказал Матье, — он спит!
— Вы думаете?
Они вздрогнули: паренек вскочил и громко крикнул:
— Флосси! Где мои брюки?!
— Черт! — ругнулся Матье. Ирен улыбнулась:
Но это был полубред, предвестник сна: Филипп упал на спину, несколько минут бормотал что-то, и почти тотчас же захрапел.
— Пойдемте, — тихо сказала Ирен.
Он проследовал за ней в большую комнату с розовыми кретоновыми обоями. На стене висели гитара и укулеле[62 — Укулеле — четырёхструнный щипковый музыкальный инструмент.].
