Судетами все еще тянется. Она немного покраснела, глаза ее блестели:
— Что? Вы недовольны?
Меня сорвали с места, унесли, как мешок, измучили, а сами и не собираются воевать! Но он не разгневался: все это было так далеко.
— А что, по-вашему, мне веселиться? — спросил он.
НОЧЬ С 29 НА 3 °CЕНТЯБРЯ
1 час 30 минут.
Господа Масарик и Мастный, члены чехословацкой делегации, ждали в комнате сэра Горация Вильсона в обществе господина Эштон-Гуоткина. Мастный был бледен и потел, под глазами у него были темные круги. Масарик шагал взад-вперед; господин Эштон-Гуоткин сидел на кровати; Ивиш забилась в угол кровати, она его не чувствовала, но ощущала его тепло и слышала его дыхание; она не могла заснуть и знала, что он тоже не спит. Электрические разряды пробегали по ее ногам и бедрам, она умирала от желания повернуться на спину, но если она шевелилась, то прикасалась к нему; пока он думает, что она спит, он оставит ее в покое. Мастный обернулся к Эштон-Гуоткину и сказал:
— Как долго…
Господин Эштон-Гуоткин виновато и безразлично покачал головой. Масарик покраснел и глухо сказал:
— Обвиняемые ожидают приговора.
Господин Эштон-Гуоткин, казалось, не слышит его. Ивиш думала: «Неужели эта ночь никогда не закончится?» Она вдруг почувствовала на своем бедре очень нежную плоть, он пользовался ее сном, чтобы притронуться к ней, не нужно шевелиться, иначе он заметит, что я проснулась. Плоть скользнула вдоль бедер, она была горячая и мягкая, это была его нога. Она сильно прикусила нижнюю губу, а Масарик продолжил:
— Чтобы сходство было полным, нас встречала полиция.
— Каким образом? — скроив удивленную мину, спросил Эштон-Гуоткин.
— Нас доставили в отель «Регина»[69 — На самом деле описываемая встреча делегаций состоялась не в отеле «Регина», а в мюнхенском Фюрерхаусе в 1 час 30 минут.] в полицейской машине, — пояснил Мастный.
— Ай-ай-ай, — неодобрительно произнес Эштон-Гуоткин.
Теперь это была рука; она спускалась вдоль бедер, легкая и как бы рассеянная; пальцы легко коснулись ее живота. «Это ничего, — подумала она, — это насекомое. Я сплю. Я сплю. Я грежу; я не пошевелюсь». Масарик взял карту, которую ему вручил сэр Гораций Вильсон. Территории, которые немедленно оккупировались немецкой армией, были помечены голубым. Он какое-то время смотрел на нее. потом гневно бросил на стол.
— Я… я все еще не понимаю, — сказал он, глядя в глаза господину Эштон-Гуоткину. — Мы еще суверенное государство?
Господин Эштон-Гуоткин пожал плечами; он, казалось, хотел сказать, что он ни при чем; но Масарик понял, что тот был взволнован больше, чем хотел показать.
— Переговоры с Гитлером очень трудны, — заметил он. — Учитывайте это.
— Все зависело от твердости великих держав, — резко ответил Масарик.
Англичанин слегка покраснел. Он выпрямился и торжественным тоном произнес:
— Если вы не примете этого соглашения, вам придется улаживать дела с Германией без нас. — Он прочистил горло и уже мягче добавил: — Может быть, французы вам это скажут в более надлежащей форме. Но поверьте, они того же мнения; в случае отказа они потеряют к вам интерес.
Масарик недобро засмеялся, и они замолчали. Послышался шепот:
— Ты спишь?
Она не ответила, но тотчас же почувствовала губы на своем ухе, а потом все тело навалилось на нее.
— Ивиш! — прошептал он. — Ивиш…
Не нужно ни кричать, ни отбиваться; меня же не насилуют. Она повернулась на спину и четким голосом сказала:
— Нет, я не сплю. Что дальше?
— Я люблю тебя, — сказал он.
Бомба! Бомба упадет с высоты пяти тысяч метров и убьет их наповал! Открылась дверь, и вошел сэр Гораций Вильсон: он смотрел в пол; с самого их приезда он опускал глаза, он говорил с ними, глядя в пол. Время от времени он, должно быть, сам это чувствовал: он резко поднимал голову и погружал в их глаза пустой взгляд.
— Господа, вас ждут.
Трое мужчин последовали за ним. Они прошли по длинным пустым коридорам. Коридорный спал на стуле; отель казался мертвым; его тело было горячим, он прижался грудью к груди Ивиш, и она услышала глухой шлепок клапана, она была залита их потом.
— Если вы меня любите, — сказала она, — отодвиньтесь, мне слишком жарко.
— Это здесь, — посторонившись, сказал сэр Гораций Вильсон. Он не отодвинулся, одной рукой он сорвал одеяло, другой крепко держал ее за плечо, теперь он лежал на ней и сильными руками мял ей плечи и руки, этими хищными руками, и при этом детским и умоляющим голосом шептал:
— Я люблю тебя, Ивиш, любовь моя, я люблю тебя. Это был маленький, низкий и живо освещенный зал.
Господа Чемберлен, Даладье и Леже стояли за столом, покрытым бумагами. Пепельницы были полны окурков, но никто уже не курил. Чемберлен положил обе руки на стол. Вид у него был усталый.
— Здравствуйте, господа, — сказал он с приветливой улыбкой.
Масарик и Мастный молча поклонились. Эштон-Гуоткин быстро отстранился от них, как будто больше не мог выносить их общества, и стал за Чемберленом, рядом с сэром Горацием Вильсоном. Теперь перед двумя чехами по другую сторону стола было пять человек. Позади них была дверь и пустые коридоры отеля. Некоторое время стояла тяжелая тишина. Масарик по очереди смотрел на каждого из них, а потом поискал взгляд Леже. Но Леже укладывал в портфель документы.
— Соблаговолите сесть, господа, — сказал Чемберлен.
Французы и чехи сели, но Чемберлен продолжал стоять.
— Что ж… — сказал Чемберлен. У него были красные после сна глаза. С неуверенным видом разглядывал он свои руки, затем резко выпрямился и сказал:
— Франция и Великобритания подписали соглашение, касающееся немецких притязаний по поводу Судет. Это соглашение, благодаря доброй воле всех, может рассматриваться как некоторый прогресс по сравнению с меморандумом Годесберга.
Он кашлянул и умолк. Масарик держался в кресле очень напряженно, он ждал. Чемберлен, казалось, хотел продолжать, но передумал и протянул листок Мастному.
— Будьте любезны ознакомиться с этим соглашением. Может быть, будет лучше, если вы прочтете его вслух?
Мастный взял листок; кто-то легкими шагами прошел по коридору. Потом шаги удалились, и где-то в городе башенные часы пробили два удара, Мастный начал читать. У него был гнусавый монотонный выговор; он читал медленно, как бы размышляя между фразами, и листок дрожал у него в руках:
«Четыре державы: Германия, Соединенное Королевство, Франция и Италия, учитывая уже реализованное в принципе соглашение о передаче Германии территории Судетских немцев, условились о следующих предписаниях и условиях, регламентирующих указанную передачу, и о мерах, которые она содержит. Этим соглашением каждая из сторон обязуется выполнить необходимые условия, чтобы обеспечить ее исполнение.
1. Эвакуация начнется 1 октября.
2. Соединенное Королевство, Франция и Италия договариваются, что эвакуация из названных территорий должна быть закончена 10 октября без разрушения любого из существующих предприятий. Чехословацкое правительство будет нести ответственность за осуществление этой эвакуации и препятствовать какому-либо ущербу указанным предприятиям.
3. Условия этой эвакуации будут определены в деталях международной комиссией, составленной из представителей Германии, Соединенного Королевства, Франции, Италии и Чехословакии.
4. Последовательная оккупация германскими войсками территорий немецкого подчинения начнется 1 октября. Четыре указанные на прилагаемой карте зоны будут оккупированы немецкими войсками в следующем порядке:
Зона 1–1 и 2 октября. Зона 2–2 и 3 октября. Зона 3–3, 4 и 5 октября. Зона 4–6 и 7 октября.
Другие территории немецкого подчинения будут определены международной комиссией и оккупированы германскими войсками до 10 октября».
Монотонный голос звучал в тишине уснувшего города. Он спотыкался, он безжалостно останавливался, немного дрожал, а вокруг него миллионы немцев спали насколько хватает глаз, в то время как он тщательно излагал приемы исторического убийства. Умоляющий, шепчущий голос, моя любовь, мое желание, я люблю твои груди, я люблю твой запах, ты меня любишь, поднимался в ночи, и руки над ее горячим телом убивали.
— Я хотел бы задать один вопрос, — сказал Масарик. — Что нужно понимать под «территориями немецкого подчинения»?
Он обращался к Чемберлену, но Чемберлен, не отвечая, посмотрел на него со слегка оторопевшим видом. Он явно не слушал, что тут читали. Леже заговорил сзади Масарика, Масарик повернулся вместе с креслом и увидел Леже в профиль.
— Речь идет, — сказал Леже, — о рассчитанном большинстве в соответствии с предложениями, принятыми вами.
Мастный вынул платок и вытер лоб, затем продолжил читать:
«5. Упомянутая в параграфе 3 международная комиссия определит территории, где должен быть проведен плебисцит.
Эти территории будут оккупированы международным контингентом вплоть до окончания плебисцита…»
Он прервался и спросил:
— Этот международный контингент будет действительно международным, или это будут только английские войска?
Чемберлен зевнул, прикрываясь рукой, и по его щеке скатилась слеза. Он отвел руку:
— Этот вопрос еще полностью не уточнен. Рассматривается также участие бельгийских и итальянских соединений.
«Эта комиссия, — продолжал Мастный, — также определит условия, при которых должен быть проведен плебисцит, беря за основу условия плебисцита в Саарской области. Кроме того, она назначит для начала плебисцита дату не позднее конца ноября».
Он еще раз остановился и насмешливо мягко спросил у Чемберлена:
— Чехословацкий член этой комиссии будет иметь такое же право голоса, как и остальные?
— Естественно, — доброжелательно ответил Чемберлен. Липкое, как кровь, волнение пачкало бедра и живот Ивиш, оно проскользнуло ей в кровь, меня же не насилуют, она открылась, позволила причинить себе острую боль, но в то время как ледяная и огненная дрожь поднималась до самой ее груди, голова ее оставалась холодной, она спасла голову, и она кричала ему там, в голове: «Я тебя ненавижу!»
«6. Окончательное установление границ будет сделано международной комиссией. Эта комиссия будет также иметь компетенцию рекомендовать четырем державам — Германии, Соединенному Королевству, Франции и Италии — в некоторых исключительных случаях изменения в ограниченных пределах строго этнографических определений зон, передаваемых без плебисцита».
— Должны ли мы, — спросил Масарик, — рассматривать эту статью в качестве оговорки, обеспечивающей защиту наших жизненных интересов?
Он повернулся к Даладье и настойчиво смотрел на него. Но Даладье не ответил; у него был подавленный вид, он весь как-то постарел. Масарик заметил, что в уголке рта у него торчит потухший окурок.
— Такая оговорка была нам обещана, — настаивал Масарик.
— В каком-то смысле, — сказал Леже, — эта статья может рассматриваться в качестве оговорки, о которой вы говорите. Но для начала нужно проявлять скромность. Вопросы гарантии ваших границ будут в компетенции международной комиссии.
Масарик коротко засмеялся и скрестил руки.
— И ни единой гарантии! — сказал он, качая головой.
«7. — прочел Мастный. — Будет право выбора, позволяющее быть включенным в переданные территории или исключенным из них.
Этот выбор должен быть сделан в течение шести месяцев начиная со дня настоящего соглашения.
8. Чехословацкое правительство освободит в течение четырех недель, начиная от заключения настоящего договора, всех судетских немцев, которые этого пожелают, от службы в военных формированиях или полиции, которую они несут на данный момент.
В тот же отрезок времени чехословацкое правительство освободит немецких узников из Судет, которые отбывают наказание по политическим мотивам.
Мюнхен, 29 сентября 1938 г»
— Вот так, — сказал он, — это все.
Он смотрел на листок, как будто еще не закончил читать. Чемберлен широко зевнул и начал похлопывать по столу.
— Вот так, — еще раз сказал Мастный.
Это был конец, Чехословакия
