Пожапожатие. О, все в полном порядке.
Ты собирался творить чудеса, да? В Европу миссионером, по стопам пламенного Колумбана. На небе Фиакр и Скот[172 — Фиакр и Скот – наряду с Колумбаном, известнейшие из ирл. миссионеров. Св.Фиакр – умер ок. 670 г.; Скот – Иоанн Дунс Скот (ок.1266-1308), крупнейший философ-схоласт; ирл. происхождение его – спорный факт. Джойс говорит об обоих в лекции «Ирландия, остров святых и мудрецов»; образ святых в небесах на табуретках – из заметок к «Портрету» («Триестская записная книжка»).] даже из кружек пролили, громопокатываясь с латиносмеху на своих табуретках: Euge! Euge![173 — Славно! Славно! (лат.)]. Нарочно коверкая английский, сам тащил чемодан, носильщик три пенса, по скользкому причалу в Ньюхейвене. Comment[174 — Как? (франц.)]? Привез знатные трофеи: «Le Tutu»[175 — «Балетная пачка» (франц.)], пять истрепанных номеров «Pantalon Blanc et Culotte Rouge»[176 — «Белые панталоны и красные рейтузы» (франц.)], голубая французская телеграмма, показать как курьез:
– Нать умирает возвращайся отец.
Тетка считает ты убил свою мать. Поэтому запретила бы.
За тетку Маллигана бокал
Мы выпьем дружно до дна.
Она приличья свято блюдет
В семье у Ханнигана[177 — За тетку… – адаптация куплета шуточной ирл. песни «Тетка Мэтью Ханигана».].
Ноги его зашагали в неожиданном гордом ритме по песчаным ложбинкам, вдоль южной стены из валунов. Он гордо глядел на них, Мамонтовы черепа тесаного камня. Золотистый свет на море, на валунах, на песке. Там солнце, гибкие деревца, лимонные домики.
Париж просыпается[178 — Париж просыпается… – с заменой Парижа на Триест, этот пассаж впервые появляется в неопубликованном при жизни этюде «Джакомо Джойс» (1914); в нем использована также одна из эпифаний (N_XXXIII в нумерации Обера). ], поеживаясь, резкий свет солнца заливает его лимонные улицы. Дух теплых хлебцев и лягушино-зеленого абсента, фимиамы парижской заутрени, ласкают воздух. Проказник встает с постели жены любовника своей жены, хлопочет хозяйка в платочке, в руках у ней блюдце с уксусной кислотой. У Родо Ивонна и Мадлен подновляют свои помятые прелести, сокрушая золотыми зубами chaussons[179 — слоеные пирожки (франц.),], рты у них желтые от pus[180 — гной (франц.)] из flan breton[181 — бретонское пирожное (франц.)]. Мелькают мимо лица парижских Парисов, их угодников, которым на славу угодили, завитых конквистадоров.
Полуденная дрема[182 — Полуденная дрема… Развратные люди. – Беседа со старым боевиком-фением. Видно общее отношение Стивена: своего рода доброжелательная отстраненность, человеческая симпатия, соединенная со скептическим несочувствием делу. Таково было и отношение Джойса к революционерам-радикалам, отчетливо выраженное им в итал. заметке «Фенианство. Смерть последнего фения» (1907), посвященной памяти одного из руководителей фениев, Джона О’Лири. Сигареты с порохом – ассоциация с террористическим прошлым Игена.]. В пальцах, черных от типографской краски, Кевин Иген катает начиненные порохом сигареты, потягивая зеленое зелье, как Патрис белое. Кругом нас обжоры яро запихивают себе в глотки наперченные бобы. Un demi setier[183 — Полчашечки! (франц.)]! Струя кофейного пара над блестящим котлом. По его знаку она подходит ко мне. Il est iriandais. Hollandais? Non fromage. Deux iriandais, nous, Irlande, vous savez? Ah, oui[184 — Он ирландец. Голландский? Не сыр. Мы двое ирландцев, Ирландия, понимаете? А, да-да! (франц.)]! Она решила, вы хотите голландского сыру. На послетрапезное, слышали это слово? Послетрапезное. Я знал одного малого в Барселоне, такой, со странностями, он всегда это называл послетрапезным.
Ну что же, slainte[185 — Будем здоровы! (ирл.)]! Над мраморными столиками смешенье хмельных дыханий, урчащих рыл. Его дыхание нависает над нашими тарелками в пятнах соуса, меж губ зеленые следы абсента. Об Ирландии, о Далькассиях[186 — Далькассии – жители небольшого королевства Далькайс в Манстере, откуда в Х-XI вв. вышли короли Манстера и знаменитый король Ирландии Брайен Борью.], о надеждах и заговорах, теперь об Артуре Гриффите[187 — Артур Гриффит (1872-1922) – активнейший лидер легальной борьбы за независимость, основатель «Шинн Фейн», в дальнейшем – первый президент Ирландского Свободного Государства (1922). В противоположность фенианскому терроризму, его изобретательная стратегия, сочетавшая политические и экономические методы, пользовалась одобрением Джойса, которое он передает ниже Блуму (см. эп. 8, 18).]. Чтобы и я с ним впрягся в одно ярмо, наши преступления – наше общее дело. Вы сын своего отца. Я узнаю голос. Испанские кисти на его бумазейной рубахе в кроваво-красных цветах трепещут от его тайн. Мсье Дрюмон[188 — Э.А.Дрюмон (1844-1917) – влиятельный французский журналист, издатель резко антисемитской газеты «Свободное слово».], знаменитый журналист, знаете, как он назвал королеву Викторию? Старая желтозубая ведьма. Vieille orgesse с dents jaunes[189 — старая людоедка (с) желтыми зубами (франц.)]. Мод Гонн[190 — Мод Гонн (1866-1953) – деятельница ирл. революционного движения и парижская эмигрантка, женщина редкостной и романтической красоты, предмет долгой безответной любви Йейтса и любовница франц. журналиста и политика Люсьена Мильвуа (1850-1918), издателя журнала «Родина».], изумительная красавица, «La Patrie»[191 — «Родина» (франц.)], мсье Мильвуа, Феликс Фор[192 — Феликс Фор (1841-1899) – президент Франции в 1895-1899 гг., смерть которого слухи приписывали половым излишествам.], знаете, как он умер? Эти сластолюбцы.
Фрекен, bonne a tout faire[193 — прислуга за все (франц.)], растирает мужскую наготу в бане в Упсале. Moi faire, говорит. Tous les messieurs…[194 — Моя делать… все господа (франц.)] Только не этому мсье, я говорю. Этакий распутный обычай. Баня – дело интимное. Я даже брату бы не позволил, родному брату, это сущий разврат. Зеленые глаза, вижу вас. Чую абсент.
Развратные люди.
Голубым смертоносным огоньком разгорается фитиль меж ладоней. Рыхлые волокна табака занимаются; пламя и едкий дым освещают наш угол. Грубые скулы под его фуражкой ольстерского боевика[195 — Ольстерские боевики – протестантские экстремисты в конце XVIII в., предшественники оранжистов. Превращение националиста и католика Игена в такую фигуру – очередной протеизм.]. Как бежал главный центр[196 — Главный центр – титул главы Общества фениев Джеймса Стивенса (1824-1901). Речь идет о его побеге из Дублинской тюрьмы в конце 1867 г.], подлинная история. Переоделся новобрачной, представляете, фата, флердоранж, и укатил по дороге на Малахайд. Именно так, клянусь. Об ушедших вождях[197 — Ушедшие вожди – лидеры, отошедшие от борьбы; выражение восходит к стихотворению англ. поэта Роберта Браунинга (1812-1889) «Ушедший вождь» (1845), где Браунинг осуждает переход на сторону англ. официоза поэта У.Вордсворта (1770-1850).], о тех, кого предали, о безумных побегах. Переодетые, пойманные, сгинувшие – их больше нет.
Отвергнутый влюбленный. В ту пору, надо вам сказать, я был этакий деревенский здоровяк, как-нибудь покажу карточку. Клянусь, был таким.
Влюбленный, ради ее любви он прокрался с полковником Ричардом Берком, таном[198 — Тан – у древних ирландцев, преемник вождя клана, избираемый при жизни вождя.] своего клана, к стенам Клеркенуэллской тюрьмы[199 — Взрыв стен Клеркенуэллской тюрьмы в Лондоне – операция фениев в декабре 1867 г. Прототип Игена Дж.Кейси и другой фений, полковник американской армии Ричард О’Салливен Берк, заключенные в тюрьме, по условленному, должны были к моменту взрыва пробраться и залечь под стеной тюремного дворика, чтобы не пострадать. Хотя взрыв произошел, побег не удался; но Кейси был позднее оправдан судом.] и сквозь туман видел, припав к земле, как пламя мщения швырнуло их вверх. Обращаются в осколки стекло и камень. В веселом городке Париже скрывается он, Иген Парижский, и никто не разыскивает его, кроме меня. Его дневные пристанища, обшарпанная печатня, его три трактирчика, да логово на Монмартре, где коротает он недолгие ночные часы, на рю де ла Гутт-д’Ор[200 — На рю де ла Гутт д’Ор… ушедших – согласно комментарию Гиффорда, под ушедшими надо понимать героинь Золя Жервезу Маккар и ее дочь Нана, живших в этом квартале Монмартра. При таком толковании нужен другой перевод: на улице… украшенной лицами ушедших в мушиных пятнах; но толкование весьма натянуто.], дорогое убранство по стенам – засиженные мухами лица ушедших. Без любви, без родины, без жены. А она себе поживает тепло и мило без своего изгнанника, эта мадам на рю Жи-ле-Кер, с канарейкой и двумя франтами-постояльцами. Щечки с пушком, полосатая юбка, игривость, как у молоденькой. Отвергнутый и неунывающий.
Скажите Пэту, вы меня видели, хорошо? Я как-то пробовал приискать ему, бедняге, работу. Mon fils[201 — мой сын (франц.)], солдат Франции. Я его учил петь «Ребята в Килкенни лихие удальцы». Знаете эту старую песню? Я научил ей Патриса. Старый Килкенни: святой Канис[202 — Св.Канис, или Кенни (умер ок.599) – ирл. святой, в честь которого названы город и графство Килкенни.], замок Стронгбоу на Норе[203 — Стронгбоу, «Тугой Лук» (англ.) – один из вождей норманнов, предводитель первого англо-норманнского вторжения в Ирландию в 1169 г.; его замок на р.Норе был построен в 1172 г.]. А мотив такой: «э-эй». За руку Нэппер Тэнди взял меня[204 — За руку Нэппер Тэнди взял меня – из ирл. патриотической баллады «Носящий зеленое», о восстании 1798 г.].
Э– эй, ребята
В Килкенни…
Слабая, высохшая рука на моей руке. Они забыли Кевина Игена, но не он их. Воспомню тебя, о Сионе[205 — Воспомню тебя, о Сионе – Пс 136, 1.].
Он подошел ближе к морю, сырой песок облепил подошвы. Свежий ветер приветно пахнул в лицо, буйный ветер, напоенный лучами, бередящий, как струны, буйные нервы. Я что, собрался идти до самого маяка? Он резко остановился, ноги тут же начали вязнуть. Назад.
Повернув, он оглядел берег к югу, ноги снова начали, вязнуть, в новых лунках. Вон башня, холодная сводчатая комната ждет. Снопы света из окон безостановочно движутся, медленно и безостановочно, как вязнут ноги в песке, ползут к сумеркам по полу-циферблату. Синие сумерки, опускается ночь, синяя глубокая ночь. В сводчатой темноте они ждут, их отодвинутые стулья и мой чемодан-обелиск, вокруг стола с оставленными тарелками. Кому убирать? Ключ у него. Я не буду спать там сегодня ночью. Безмолвная башня с закрытой дверью погребла в себе их слепые тела, сахиба –
