Карл Густав Юнг
Карл Густав Юнг родился 26 июля 1875 г. в швейцарском местечке Кесвиль в семье священника
евангелически—реформатской церкви. Семья Юнгов происходила из Германии: прадед К. Юнга
руководил военным госпиталем во времена наполеоновских войн, брат прадеда некоторое время
занимал пост канцлера Баварии (был женат на сестре Ф. Шлейермахера). Дед — профессор
медицины — переехал в Швейцарию с рекомендацией А. фон Гумбольдта и слухами, будто он
внебрачный сын Гёте. Отец К.Юнга помимо теологического образования получил степень доктора
филологии, но, разуверившись в силах человеческого разума, оставят занятия восточными языками
и какими бы то ни было науками вообще, полностью отдавшись вере. Мать Карла Густава
происходила из семьи местных бюргеров, которые на протяжении многих поколений становились
протестантскими пасторами. Религия и медицина, таким образом, соединились в этой семье
задолго до рождения Карла Густава.
Семья принадлежала к «хорошему» обществу, но едва сводила концы с концами. Детство и
особенно юность Юнга прошли в бедности. Он получит возможность учиться в лучшей гимназии
Базеля, куда переехала семья, только благодаря помощи родственников и сохранившимся связям
отца. Необщительный, замкнутый подросток, он так и не приобрел себе приятелей (от вытекающих
отсюда неприятных последствий его избавляли высокий рост и изрядная физическая сила). К
внешней среде приспосабливался с трудом, нередко сталкивался с непониманием окружающих,
предпочитая общению погружение в мир собственных мыслей. Словом, представлял классический
случай того, что сам он назвал впоследствии «интроверсией». Если у экстраверта психическая
энергия направлена преимущественно на внешний мир, то у интроверта она перемещается к
субъективному полюсу, к образам собственного сознания. Свои мемуары Юнг не зря назвал
«Воспоминания, сновидения, размышления» — сновидения играли огромную роль в духовной жизни
Юнга с раннего детства, и на анализе сновидений позже строилась вся его психотерапевтическая
Еще в отрочестве Карл Густав пришел к отрицанию религиозных представлений своего
окружения. Догматизм, ханжеское морализаторство, превращение Иисуса Христа в проповедника
викторианской морали вызывали у него искреннее возмущение: в церкви «бесстыдно толковали о
Боге, его стремлениях и действиях», профанируя все священное «избитыми сентиментальностями».
В протестантских религиозных церемониях он не видел и следа божественного присутствия; по
его мнению, если Бог некогда и жил в протестантизме, то давно покинул эти храмы. Знакомство
с догматическими трудами привело к мысли, что они являются «образцом редкостной глупости,
единственная цель которых — сокрытие истины»; католическая схоластика оставляла впечатление
«безжизненной пустыни» [1 — Jung C.G. Memories, Dreams, Reflections. L., 1963. Р. 62—64.]. Живой религиозный опыт стоит
выше всех догматов, считал молодой Юнг, а потому «Фауст» Гёте и «Так говорил Заратустра»
Ницше оказались для него ближе к истинной религии, чем весь либеральный протестантизм. «Мне
вспоминается подготовка к конфирмации, которую проводил мой собственный отец, — писал Юнг
спустя несколько десятилетий. – Катехизис был невыразимо скучен. Я перелистал как-то эту
книжечку, чтобы найти хоть что-то интересное, и мой взгляд упал на параграфы о троичности.
Это заинтересовало меня, и я с нетерпением стал дожидаться, когда мы дойдем на уроках до
этого раздела. Когда же пришел этот долгожданный час, мой отец сказал: «Данный раздел мы
пропустим, я тут сам ничего не понимаю». Так была похоронена моя последняя надежда. Хотя я
удивился честности моего отца, это не помешало мне с той поры смертельно скучать, слушая все
толки о религии» [2 — Jung C.G. Bewussnes und Unbewustes. Olten, 1971. S.24.].
Живой опыт божественного был явлен многочисленными сновидениями: во сне являлись чудовищные,
страшные, но величественные образы. Под влиянием нескольких постоянно повторявшихся сновидений
сомнения в догматах христианства усилились. Среди прочих рассуждений Юнга—гимназиста о Боге
(а им он методично предавался по два часа в день по дороге в гимназию и обратно) главное
место теперь занимает очевидная «ересь»: Бог не всеблаг, у него имеется темная, страшная
В сновидениях Юнга той поры важен еще один мотив: он наблюдал образ наделенного магической
силой старца, который был как бы его аlter еgo. В повседневных заботах жил замкнутый, робкий
юноша — личность номер один, а в снах являлась другая ипостась его «Я» — личность номер два,
обладающая даже собственным именем (Филемон). Уже завершая свое обучение в гимназии, Юнг
прочитал «Так говорил Заратустра» и даже испугался: у Ницше тоже была «личность №2» по имени
Заратустра; она вытеснила личность философа (отсюда безумие Ницше — так Юнг считал и в
дальнейшем, вопреки более достоверному медицинскому диагнозу). Страх перед подобными
последствиями «сновидчества» способствовал решительному повороту к реальности. Да и
необходимость одновременно учиться в университете, работать, зная, что рассчитывать приходится
лишь на свои силы, уводила от волшебного мира сновидений. Но позже, в учении о двух типах
мышления найдет отражение и личный сновидческий опыт Юнга. Главной целью юнговской психотерапии
станет единение «внешнего» и «внутреннего» человека у пациентов, а размышления зрелого Юнга
на темы религии в какой-то степени будут лишь развитием того, что было испытано им в детстве.
При выяснении источников того или иного учения нередко злоупотребляют словом «влияние».
Очевидно, что влияние не есть однозначная детерминация: «повлиять» в истинном смысле слова,
когда речь идет о великих философских или богословских учениях, можно только на того, кто сам
собою что-то представляет. Юнг в своем развитии отталкивался от протестантской теологии,
усваивая одновременно духовную атмосферу своего времени. Он принадлежал к немецкой культуре,
которой издавна был свойственен интерес к «ночной стороне» существования. В начале прошлого
века романтики обратились к народным сказаниям, мифологии, «рейнской мистике» Экхарта и
Таулера, к алхимической теологии Бёме. Врачи—шеллингианцы (Карус) уже пытались применять
учение о бессознательном психическом в лечении больных. Пантеизм Гете сочетался у Юнга с
«мировой волей» Шопенгауэра, с модной «философией жизни», с трудами биологов—виталистов.
На глазах Юнга происходила ломка патриархального уклада жизни в Швейцарии и Германии: уходил
мир деревень, замков, небольших городков, в самой атмосфере которых оставалось, как писал Т.
Манн, «нечто от духовного склада людей, живших, скажем, в последние десятилетия пятнадцатого
века, — истеричность уходящего средневековья, нечто вроде скрытой душевной эпидемии», с
подспудной душевной предрасположенностью к фанатизму и безумию [3 — Манн Т. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. С. 307].
В учении Юнга сталкиваются духовная традиция прошлого и современность, алхимия XV-XVI вв.
и естествознание, гностицизм и научный скепсис. Интерес к далекому прошлому как к чему-то
постоянно сопровождающему нас сегодня, сохранившемуся и действующему на нас из глубин, был
характерен для Юнга еще в юности. Любопытно, что в университете ему более всего хотелось
учиться на археолога. «Глубинная психология» своим методом чем-то напоминает археологию.
Известно, что Фрейд неоднократно сравнивал психоанализ с этой наукой и сожалел, что название
«археология» закрепилось за поисками памятников культуры, а не за «раскопками души». «Архее» —
первоначало, и «глубинная психология», снимая слой за слоем, движется к самым основаниям
сознания.
Однако в Базеле археология не преподавалась, а в другом университете Юнг учиться не мог —
скромную стипендию ему могли выплачивать лишь в родном городе. Сегодня спрос на выпускников
естественнонаучных и гуманитарных факультетов университета велик, но в конце прошлого века
ситуация была иной. Профессионально заниматься наукой могли лишь материально обеспеченные
люди, кусок хлеба гарантировали теологический, юридический и медицинский факультеты.
Юриспруденция была Юнгу совершенно чужда, протестантская теология вызывала отвращение,
тогда как медицинский факультет наряду с профессией, позволявшей выбраться из нищеты, давал
и сносное естественнонаучное образование.
Как и в гимназии, Юнг отлично учился в университете, вызывая удивление своих сокурсников
тем, что помимо учебных дисциплин он отдавал много времени изучению философии. До последнего
года обучения он специализировался по внутренним болезням, ему уже было обеспечено место в
престижной мюнхенской клинике.
