свободны в выборе точки зрения, при любых обстоятельствах это решение произвольно.
Есть, однако, веская эмпирическая причина, оправдывающая культивирование мыслей, которые
никогда не могут быть доказанными. Причина заключается в полезности той или иной мысли.
Человеку со всей определенностью необходимы общие убеждения и идеи, которые придают смысл
его жизни и помогают ему отыскивать свое место во Вселенной. Человек способен преодолеть
совершенно невозможные трудности, если убежден, что это имеет смысл. И он терпит крах,
если сверх прочих несчастий вынужден признать, что играет роль в «сказке, рассказанной
идиотом».
Предназначение религиозных символов — придавать смысл человеческой жизни. Индейцы
пуэбло верят, что они — дети Солнца—Отца, и эта вера открывает в их жизни перспективу,
выходящую далеко за пределы их ограниченного существования. Это дает им достаточную
возможность для раскрытия личности, и позволяет им жить полноценной жизнью. Их положение в
мире куда более удовлетворительное, чем человека нашей собственной цивилизации, который
знает, что он есть и останется не более чем жертвой несправедливости из-за отсутствия
внутреннего смысла жизни.
Чувство ширящегося смысла существования выводит человека за пределы обыденного
приобретения и потребления. Если он теряет этот смысл, то тотчас же делается жалким и
потерянным. Будь святой Павел убежден, что он всего лишь бродячий ковровый ткач, то,
разумеется, он не сделался бы тем, кем стал. Его подлинная заряженная смыслом жизнь
протекала во внутренней уверенности, что он Божий посланник. Можно, конечно, обвинить его
в мегаломании (мании величия), но насколько бледно подобное мнение перед свидетельством
истории и суждением последовавших поколений. Миф, овладевший им, сделал его несравненно
великим, — и это из простого ремесленника. Миф этот, однако, составляют символы, которые
отнюдь не были изобретены сознательно. Они произошли. Не человек Иисус создал миф
богочеловека. Миф существовал за много веков до его рождения. И им самим овладела эта
символическая идея, которая, как повествует св. Марк, вывела его из скудной ограниченной
жизни назаретского плотника.
Мифы восходят к первобытному сказителю и его снам, к людям, движимым своими возбужденными
фантазиями. Эти люди мало чем отличаются от тех, кого в последующих поколениях называли
поэтами и философами. Первобытные сказители мало заботились относительно источников
собственных фантазий, лишь значительно позднее люди заинтересовались их происхождением.
Однако много веков назад, в так называемую эпоху Древней Греции, человеческий разум был
достаточно продвинут, чтобы высказать догадку о том, что истории их богов не что иное, как
архаичные и преувеличенные повествования о давно умерших царях и вождях. Люди уже приняли
ту точку зрения, что мифы слишком невероятны, чтобы значить то, о чем они говорят. Поэтому
они попытались свести их к общепринятой форме.
Ближе к современности мы видели, что подобные вещи случались с символизмом снов. В те
годы, когда психология пребывала в детском возрасте, было известно, что сны важны. Но
подобно тому, как греки убедили себя, что их мифы всего лишь разработки рациональной, или
«нормальной», истории, так и некоторые пионеры психологии пришли к выводу, что сны не
означают того, в роли чего возникают. Образы или символы, представляемые снами, были
отвергнуты по причине причудливости форм, в которых вытесненные содержания психического
являлись сознательному разуму. Стало само собой разумеющимся, что сон означает нечто
совсем иное, нежели его явное содержание.
Я уже высказал свое несогласие с этой идеей, несогласие, приведшее меня к изучению
формы и содержания снов. Почему они должны значить что-то другое, отличное от их очевидного
содержания? Есть ли в природе что-то другое? Сон является нормальным и естественным явлением,
и он не может означать то, чего нет. В Талмуде даже сказано, что сам сон и есть его
собственное толкование. Замешательство возникает в связи с тем, что содержание сна символично
и поэтому многозначно. Символы указывают другие направления, чем те, которые мы привыкли
постигать сознательным разумением, таким образом, они связаны с тем, что либо не осознается,
В научном сознании такие явления, как символические идеи, ничего, кроме досады, не
вызывают, поскольку их невозможно сформулировать так, чтобы удовлетворить требованиям
интеллектуальной логики. Но в психологии это не единственный случай. Проблема начинается с
явлений «аффекта», или эмоций, ускользающих от всех попыток психологов дать им окончательное
определение. Во всех случаях причина одна и та же — вмешательство бессознательного. Мне
достаточно известна позиция науки, чтобы понять, насколько неприятно иметь дело с теми
фактами, которые нельзя адекватно и полно усвоить. Трудность этих явлений заключается в том,
что сами факты несомненны и неоспоримы, и в то же время невыразимы в мыслимых терминах и
понятиях. Для этого необходимо обладать возможностью понимать саму жизнь, так как именно
сама жизнь поставляет эмоции и символические идеи.
За академическим психологом остается право отбросить явление эмоции или понятие о
бессознательном из своего поля зрения. Но они остаются фактами, от которых не может
отмахнуться практикующий медицинский психолог, ибо и эмоциональные конфликты, и вмешательства
бессознательного являются классическими составляющими предмета его внимания. Если он всецело
занят больным, он так или иначе сталкивается с подобными иррациональностями как непреложными
фактами, безотносительно к его способностям выразить их в рациональных понятиях. Поэтому
совершенно естественно, что люди, не имеющие медико-психологического опыта, с трудом
воспринимают переход психологии из спокойной научной разработки к активному участию в
событиях реальной жизни. Практика стрельбы по мишеням сильно отличается от действий на поле
боя, врач же имеет дело с жертвами реальных сражений. Он должен заниматься психическими
реальностями, даже если и не может воплотить их в научные определения. Поэтому никакой
учебник не сможет научить психологии, ее постигают лишь в реальном опыте.
Мы сможем это ясно понять, когда рассмотрим некоторые хорошо знакомые символы. Крест в
христианстве, к примеру, есть важный символ, выражающий множество разных аспектов, идей и
эмоций; однако крест в списке людей, изображенный после фамилии человека, означает всего
лишь то, что человек этот мертв. Символ фаллоса играет всеобъемлющую роль в индуизме, но
если его рисует уличный мальчишка на стене, то это отражает лишь его интерес к своему пенису.
Поскольку детские и подростковые фантазии часто продлеваются во взрослую жизнь, то во многих
снах возникают безошибочные сексуальные намеки. Абсурдным было бы искать здесь еще какой-то
смысл. Но когда каменщик говорит о «монахах» и «монахинях» по поводу черепичной кладки, а
электрик о разъемах типа «мама» и «папа», то смешно думать, что они погружены в подростковые
фантазии. Они просто пользуются образным языком в назывании предметов своей работы. Когда
образованный индуист рассказывает вам о лингаме (в индуистской мифологии — фаллос,
представляющий бога Шиву), вы услышите о вещах, которые на Западе никогда не связывают с
пенисом. Лингам ни в коем случае не является неприличным намеком, так же, как и крест не
просто знак смерти. Многое зависит от зрелости сновидца, которому являются эти символы.
Толкование символов и снов требует ума. Его невозможно превратить в механическую систему
и втиснуть в мозги без
