зная того, о чем вы говорите. Слова будут пустыми и обесцененными. Они оживут и приобретут

смысл лишь в том случае, если вы попытаетесь принять во внимание их божественность

(нуминозность), т.е. их связь с живущими. Только тогда вы начнете понимать, что имена мало

что значат, в то время как самым главным оказывается способ, которым они связаны с вами.

Символо—продуцирующее назначение наших снов является, таким образом, попыткой привести

исходный разум человека в «продвинутое» или «дифференцированное» состояние, в котором он

до этого не был и, стало быть, никогда не подвергался критическому самоанализу. В те давно

ушедшие века этот первоначальный разум представлял целостного человека. С развитием сознания

разум начал терять контакт с первобытной психической энергией. И сознающий разум никогда не

знал своего первоначального «предка», поскольку тот был отброшен в процессе эволюции самого

дифференцированного сознания, которое одно только и могло бы его узнать.

Однако, похоже, то, что мы называем бессознательным, сохранило те исходные позиции,

которые образовали часть первоначального разума. К этим характеристикам и адресуются

постоянно символы снов, как будто бессознательное пытается вернуть назад все те старые

вещи, от которых разум освобождался по мере того, как эволюционировал, — иллюзии, фантазии,

архаические мыслеформы, главные инстинкты и т.д. Именно это объясняет сопротивление, даже

страх, который часто испытывают люди, соприкасаясь с бессознательными проявлениями в самих

себе. Эти реликтовые содержания, оказывается, отнюдь не нейтральны или индифферентны.

Напротив, они столь сильно выражены, что зачастую становятся совершенно неприемлемыми. Они

могут вызвать настоящий страх. Чем сильнее они вытесняются, тем более рассредотачиваются в

личностной сфере и в виде невроза.

Именно психическая энергия наделяет их такой жизненной важностью. Подобно человеку,

который, прожив бессознательный период, вдруг осознал, что в его памяти образовался провал:

произошли какие-то важные события, которые он не помнит. В той степени, в какой он

предполагает, что психическое есть исключительно личное дело (что обычно и предполагается),

человек пытается восстановить явно утраченные детские воспоминания. Но провалы в его

детской памяти всего лишь симптомы более важной потери — утраты первобытной психики.

Так же, как эволюция эмбриона повторяет его предысторию, так и разум развивается путем

перехода через ряд доисторических стадий. Основная задача снов заключается в возвращении

доисторического «воспоминания», как и мира детства, непосредственно до уровня самых

примитивных инстинктов. Как уже давно заметил Фрейд, такие воспоминания могут иметь в

некоторых случаях заметный лечебный эффект. Это наблюдение подтверждает ту точку зрения,

что провалы в детской памяти (так называемая амнезия) представляют утрату, восполнение

которой — положительный сдвиг в жизни и самочувствии.

Поскольку ребенок физически мал, а его сознательные мысли редки и просты, мы не

представляем тех далеко идущих усложнений детского разума, базирующихся на изначальной

идентичности с доисторическим психическим. Этот «первоначальный разум» так же присутствует

и действует у ребенка, как эволюционные стадии человека присутствуют в теле его эмбриона.

Если читатель помнит то, что я сказал ранее об удивительных снах девочки, подарившей свои

сны отцу, он поймет, что я имею в виду.

В детской амнезии можно отыскать странные мифологические фрагменты, также часто

проявляющиеся в позднейших психозах. Образы подобного рода очень сакральны и потому

достаточно важны. Если такие воспоминания возникают вновь у взрослого, то в некоторых

случаях они могут вызывать глубокие психологические расстройства, тогда как у других людей

эти воспоминания приносят чудесные исцеления или религиозные обращения. Зачастую они

возвращают часть жизни, долгое время утраченной, часть, приносящую цель и тем самым

обогащающую человеческое бытие.

Возвращение детских воспоминаний и воссоздание архетипических путей психического

поведения может расширить горизонт и увеличить уровень сознания при условии, что человек

преуспеет в усвоении и интеграции сознательным разумом утраченных и вновь обретенных

содержаний. Поскольку эти содержания не безразличны человеку, их усвоение преобразует

личность, равно как и сами содержания подвергаются определенным изменениям. Важную

практическую роль интерпретация символов играет в процессе «индивидуации» [28 — Индивидуация — понятие аналитической психологии. Юнг определяет

индивидуацию как становление единого, гомогенного бытия; насколько «индивидуальность»

охватывает нашу сокровенную, окончательную и неразрешимую неповторимость, настолько она

включает также и становление Самости. Поэтому индивидуацию можно представить как «путь к

себе», или «самореализацию».

]. Именно символы оказываются естественными

попытками примирить и объединить внутрипсихические оппозиции.

Естественно, просто замеченные и затем отстраненные символы не могут иметь такого

эффекта и будут лишь повторным установлением старого невротического состояния и разрушением

попыток синтеза. Но, к несчастью, те редкие люди, которые не отрицают самого существования

архетипов, почти неизменно относятся к ним лишь как к словам и забывают об их живой

реальности. Когда таким «незаконным» образом устранена сакральность, начинается процесс

неограниченных подмен, — человек легко скользит от архетипа к архетипу, в которых все

обозначает все. Действительно, в значительной степени архетипические формы взаимозаменяемы.

Но их сакральность (нуминозность) остается фактом и представляет ценность архетипического

события.

Эту эмоциональную ценность необходимо постоянно иметь в виду в течение всего процесса

толкования сна. Слишком легко потерять эту ценность, поскольку мышление и чувство столь

диаметрально противоположны, что мышление почти автоматически отбрасывает чувственные

ценности и наоборот. Психология — единственная наука, которая должна принимать в расчет

фактор ценности (т.е. чувства), поскольку это связь между психическими событиями и жизнью.

По этому случаю психологию часто обвиняют в ненаучности, но критики не понимают научную и

практическую необходимость отдать должное внимание чувству.

Лечение расщепления

Наш интеллект создал новый мир, господствующий в природе, и населил его чудовищными

машинами. Эти машины, без сомнения, оказались полезными, и настолько, что мы не видим

возможности избавиться от них и своего раболепия перед ними. Человек вынужден следовать

рискованным наущениям своего научного и изобретательского разума, и восхищаться собой за

свои великолепные достижения. В то же время его гений демонстрирует опасную тенденцию к

изобретению вещей, которые становятся все более и более угрожающими, так как представляют

все более лучшие способы коллективного самоубийства.

Ввиду лавинообразного роста мирового населения человек уже начал искать пути и средства

удержания грозящего людского наводнения. Но природа может предвосхитить все наши попытки,

обратив против человека его же собственный созидательный разум. Водородная бомба, например,

могла бы с успехом приостановить перенаселение.

Несмотря на наше горделивое превосходство над природой мы все еще ее жертвы, ибо не

научились контролировать свое собственное естество. Медленно, с завидным упорством мы

кличем себе беду. Богов, к которым мы могли бы обратиться за помощью, больше нет. Великие

религии мира страдают от растущей анемии, потому что боги—покровители бежали из лесов, рек,

гор, животных, а богочеловеки скрылись под землей в бессознательном. Мы дурачим себя, считая,

что они ведут постыдное существование среди пережитков нашего прошлого. Нашей сегодняшней

жизнью владеет Богиня Разума, наша величайшая и самая трагическая иллюзия. Мы уверяем себя,

что с помощью разума «завоевали природу». Но это лишь лозунг — так называемое завоевание

природы оборачивается перенаселенностью и