поры сводился к тому, во что верят, что сами делают, о чем написано в книгах
или о чем говорят другие люди. Когда же дух спонтанно является, то его принимают за привидение,
и примитивный страх овладевает рассудком. Так описали мне деяния ночных богов старики племени
Элгоньи в Кении, называя их «делателями страха». «Он приходит к тебе. — говорят они, — как
холодный порыв ветра. И ты дрожишь, а он кружится и насвистывает в высокой траве». Таков
африканский Пан, бродящий с тростниковой флейтой и пугающий пастухов.
Но точно так же пугало во сне дуновение духа и нашего пастора, пастуха стад, подошедшего
в сумерках к поросшему тростником берегу, к водам, лежащим в глубокой долине души. К природе,
к деревьям, скалам и источникам вод спускается некогда огненный дух, подобно тому старцу в
«Заратустре» Ницше, что устал от человечества и удалился в лес, чтобы вместе с медведями
бурчанием приветствовать творца. Видимо, нужно вступить на ведущий всегда вниз путь вод,
чтобы поднять вверх клад, драгоценное наследие отцов.
В гностическом гимне о душе сын посылается родителями искать жемчужину, утерянную из короны
его отца—короля. Она покоится на дне охраняемого драконом глубокого колодца, расположенного в
Египте — земле сладострастия и опьянения, физического и духовного изобилия. Сын и наследник
отправляется, чтобы вернуть драгоценность, но забывает о своей задаче, о самом себе, предастся
мирской жизни Египта, чувственным оргиям, пока письмо отца не напоминает ему, в чем состоит
его долг. Он собирается в путь к водам, погружается в темную глубину колодца, на дне которого
находит жемчужину. Она приводит его в конце концов к высшему блаженству.
Этот приписываемый Бардесану гимн принадлежит временам, которые во многом подобны нашему
времени. Человечество искало и ждало, и была рыба — Levatus de profundo [44 — См.: Augustin. Confess. Lib. XIII. Cap. XXI.] — из источника, ставшего символом исцеления [45 —
«Поднявшаяся из глубин» рыба, ихтос, еще в первые десятилетия существования христианства
расшифровывалась как «Иисус Христос, Божий сын. Спаситель». Так как Рыба является знаком
Зодиака, христианство еще в древности понималось как Эон, стоящий под этим знаком. Наметки
поразительной астрологической теологии Юнга содержатся в публикуемой статье. Николай из Флюэ,
Якоб Бёме, Ангелус Силезиус видят страшный апокалиптический лик, возвещающий конец
христианского Эона. В книге «Ответ Иову» эти мысли были развиты. Бог не только милосерден —
таковым он стал в ответ на вопрошание Иова: «Как может человек оправдаться перед Богом?» В
процессе боговоплощения на место Отца приходит любящий Сын, но другим ликом Бога является
Антихрист, Сатана. В конце Эона, который провиден в самом его начале в «Откровении Иоанна
Богослова», Бог вновь обратил к человеку свой полный гнева и ярости лик. Весьма вольно толкуя
Ветхий и Новый заветы, апокрифы, Юнг пытается представить свое эсхатологическое учение как
осмысление 2,5-тысячелетней истории человечества. Его последние работы полны предупреждений о
«дне гнева» (его символами являются даже НЛО).
]. Пока я писал эти строки, мне пришито письмо из
Ванкувера, написанное рукой неизвестного мне человека. Он дивился собственным сновидениям, в
которых он постоянно имеет дело с водой: «Почти все время мне снится вода: либо я принимаю
ванну, либо вода переполняет ватерклозет, либо лопается труба, либо мой дом сдвигается к краю
воды, либо кто-то из знакомых тонет, либо я сам стараюсь выбраться из воды, либо я принимаю
ванну, а она переполнена» и т.д. Вода является чаще всего встречающимся символом
бессознательного. Покоящееся в низинах море — это лежащее ниже уровня сознания бессознательное.
По этой причине оно часто обозначается как «подсознательное», нередко с неприятным привкусом
неполноценного сознания. Вода есть «дух дольний», водяной дракон даосизма, природа которого
подобна воде, Ян, принятый в лоно Инь. Психологически вода означает ставший бессознательным
дух. Поэтому сон теолога говорил ему, что в водах он может почувствовать действие животворного
духа, исцеляющего подобно купальне Вифезда.
Погружение в глубины всегда предшествует подъему. Так, другому теологу [46 —
Нет ничего удивительного в том, что мы вновь встречаемся со снововидением теолога, поскольку
священник по самой своей профессии имеет дело с мотивом восхождения. Он должен настолько часто
говорить о нем, что напрашивается вопрос о его собственном духовном восхождении.
] снилось, что он увидел на горе замок Св. Грааля. Он
идет по дороге, подводящей, кажется, к самому подножию горы, к началу подъема. Приблизившись к
горе, он обнаруживает, к своему величайшему удивлению, что от горы его отделяет пропасть, узкий
и глубокий обрыв, далеко внизу шумят подземные воды [47 — Замок Святого Грааля — предание о Св. Граале средневековой европейской
литературы представляет собой наследие древней религии кельтов, но легенда о чаше была
переосмыслена в христианском духе (та чаша, что была на тайной вечере; или та, в которую Иосиф
Ариматейский собрал стекавшую с распятого Христа кровь). В описываемом Юнгом сновидении
присутствует волшебный замок Монтсальват, в котором хранится чаша. Этот замок был целью
странствующих рыцарей, и сновидение действительно соответствует средневековым представлениям
о замке (стоит на скале, отделен пропастью и глубокими водами). В аналитической психологии
Юнга Св. Грааль символизирует вечные поиски человеком внутренней целостности, полноты
существования, движение от Эго к Самости.
]. Но к этим глубинам по круче спускается тропинка, которая вьется вверх и
по другой стороне. Тут видение померкло, и спящий проснулся. И в данном случае сон говорит о
стремлении подняться к сверкающей вершине и о необходимости сначала погрузиться в темные
глубины, снять с них покров, что является непременным условием восхождения. В этих глубинах
таится опасность; благоразумный избегает опасности, но тем самым теряет и то благо, добиться
которого невозможно без смелости и риска.
Истолкование сновидений сталкивается с сильным сопротивлением со стороны сознания, знающего
«дух» только как нечто пребывающее в вышине. По видимости, «дух» всегда нисходит сверху, а снизу
поднимается все мутное и дурное. При таком понимании «дух» означает высшую свободу, парение над
глубинами, выход из темницы хтонического. Такое понимание оказывается убежищем для всех
страшащихся «становления». Вода, напротив, по-земному осязаема, она является текучестью тел,
над которыми господствуют влечения, это кровь и кровожадность, животный запах и отягченость
телесной страстью. Бессознательна та душа, которая скрывается от дневного света сознания —
духовно и морально ясного — в той части нервной системы, которая с давних времен называется
Sympathicus. В отличие от цереброспинальной системы, поддерживающей восприятие и мускульную
деятельность, дающей власть над окружающим пространством, симпатическая система, не имея
специальных органов чувств, сохраняет жизненное равновесие. Через возбуждение этой системы
пролегает таинственный путь не только к вестям о внутренней сущности чужой жизни, но и к
деятельности, изучаемой ею. Симпатическая система является наружной частью коллективной
жизни и подлинным основанием participation mystique, тогда как цереброспиальная функция
возвышается над нею в виде множества обособленных «Я». Поэтому она уловима только посредством
того, что имеет пространственную поверхность, внешность. В последней все переживает как
внешнее, в первой — как внутреннее.
Бессознательное обычно считают чем-то вроде футляра, в котором заключено интимно—личностное,
т.е. примерно тем, что Библия называет «сердцем», и что, помимо всего прочего, содержит и все
дурные помыслы. В камерах сердца обитают злые духи крови, внезапного гнева и чувствительных
пристрастий. Так выглядит бессознательное с точки зрения сознания. Но сознание, по своей
сущности, является родом деятельности большого головного мозга; оно раскладывает все на
составные части и способно видеть все лишь в индивидуальном обличье. Не исключая и
бессознательного,
