кристалла, которая преформирует кристалл в
растворе, будучи неким невещественным полем, распределяющим частицы вещества. В психике
таким «веществом» является внешний и внутренний опыт, организуемый согласно врожденным
образцам. В чистом виде архетип поэтому не входит в сознание, он всегда соединяется с какими-то
представлениями опыта и подвергается сознательной обработке. Ближе всего к самому архетипу эти
образы сознания («архетипические образы») стоят в опыте сновидений, галлюцинаций, мистических
видений, когда сознательная обработка минимальна. Это спутанные, темные образы, воспринимаемые
как что-то жуткое, чуждое, но в то же время переживаемые как нечто бесконечно превосходящее
человека, божественное.
В работах по психологии религии для характеристики архетипических
образов Юнг использует термин «нуминозное» (от латин. «божество»), введенный немецким теологом
Р. Отто в книге «Священное» (1917). Отто называл нуминозным опыт чего-то переполняющего страхом
и трепетом, всемогущественного, подавляющего своей властью, перед которым человек лишь «персть
смертная»; но в то же самое время это опыт величественного, дающего полноту бытия. Иначе
говоря, у Отто речь идет о восприятии сверхъестественного в различных религиях, прежде всего
в иудео—христианской традиции, причем в специфически лютеровском понимании «страха господня».
Отто специально подчеркивал, что нуминозный опыт есть опыт «совсем иного», трансцендентного.
Юнг придерживается скептицизма, о трансцендентном Боге мы ничего не знаем и знать не можем.
«В конечном счете понятие Бога есть необходимая психологическая функция, иррациональная по
своей природе: с вопросом о существовании Бога она вообще не имеет ничего общего. Ибо на этот
последний вопрос человеческий интеллект никогда не будет в состоянии дать ответ; в еще меньшей
мере эта функция может служить каким бы то ни было доказательством бытия Бога» [5 — Jung C.G. Uber die Psychologie des Unbewusten. Frankfurt a.M., 1975. S. 72-73]. Идея Бога является архетипической, она неизбежно
присутствует в психике каждого человека, но отсюда невозможен вывод о существовании божества
за пределами нашей души. Поэтому трактовка нуминозного у Юнга куда больше напоминает
страницы Ницше, когда тот пишет о дионисийском начале, или Шпенглера, когда тот говорит о
судьбе, но с одним существенным отличием — психологически идея Бога абсолютно достоверна и
универсальна, и в этом психологическая правда всех религий.
Архетипические образы всегда сопровождали человека, они являются источником мифологии,
религии, искусства. В этих культурных образованиях происходит постепенная шлифовка спутанных
и жутких образов, они превращаются в символы, все более прекрасные по форме и всеобщие по
содержанию. Мифология была изначальным способом обработки архетипических образов. Человек
первобытного общества лишь в незначительной мере отделяет себя от «матери—природы», от жизни
племени. Он уже переживает последствия отрыва сознания от животной бессознательности,
возникновения субъект–объектного отношения — этот разрыв на языке религии осмысляется как
«грехопадение» («станете как боги», «знание добра и зла»). Гармония восстанавливается с
помощью магии, ритуалов, мифов. С развитием сознания пропасть между ним и бессознательным
углубляется, растет напряжение. Перед человеком возникает проблема приспособления к
собственному внутреннему миру. Если мифология едва различает внешнее и внутреннее, то с
появлением науки такое разделение становится свершившимся фактом. Адаптацию к образам
бессознательного берут на себя все более сложные религиозные учения, по-прежнему покоящиеся
на интуитивном опыте нуминозного, но вводящие абстрактные догматы.
По Юнгу, есть два типа мышления — логическое и интуитивное. Для логического мышления
характерна направленность на внешний мир, это обеспечивает приспособление к реальности. Такое
мышление протекает в суждениях и умозаключениях, оно всегда словесно, требует усилий воли и
утомляет. Эта направленность на внешний мир требует образования, воспитания — логическое
мышление есть порождение и инструмент культуры. С ним прежде всего связаны наука, техника,
индустрия, являющиеся орудиями контроля над реальностью. Логическое мышление также связано с
опытом архетипов, но это связь опосредованная. Религиозные символы сначала становятся
пластичными философскими понятиями древних греков, затем платоновские «эйдосы» делаются
схоластическими понятиями, картезианскими «врожденными идеями», кантовскими априорными
категориями, пока, наконец, не превращаются в инструментальные термины современного
естествознания. Юнг высказывает гипотезу, согласно которой средневековая схоластика была
своего рода «тренингом» для европейского ума — игра абстрактными сущностями готовила
категориальный аппарат науки.
В традиционных обществах логическое мышление развито значительно слабее. Даже в Индии,
стране с долгой традицией философского мышления, оно не является, по мнению Юнга, вполне
логическим. Индийский мыслитель «скорее воспринимает мысль, в этом отношении он похож на
дикаря. Я не говорю, что он — дикарь, но что процесс его мышления напоминает способ
мыслепорождения, присущий дикарю. Рассуждение дикаря представляет собой в основном
бессознательную функцию, он лишь воспринимает результат ее работы. Следует ожидать того же от
любой цивилизации, которая имела традицию, почти не прерывавшуюся с первобытных времен»
[6 — Jung C.G. Psychologiy and East. L., 1978. Р. 99]. Европа шла по пути развития экстравертивного
логического мышления, все силы были обращены на покорение внешнего мира; Индия является
классической цивилизацией интровертивного мышления, обращенного внутрь, ориентированного на
приспособление к коллективному бессознательному.
Такое мышление протекает не в суждениях, оно предстает как поток образов и не утомляет.
Стоит нам расслабиться, и мы теряем нить рассуждения, переходя к естественной для человека
игре воображения. Подобное мышление непродуктивно для приспособления к внешнему миру,
поскольку оно уходит от реальности в царство фантазии, мечты, сновидчества. Зато оно
необходимо для художественного творчества, мифологии и религии. «Все те творческие силы,
которые современный человек вкладывает в науку и технику, человек древности посвящал своим
мифам» [7 — 7. Jung C.G. Symbole der Wandlung. Zurich, 1952. S. 23.., 1978. Р. 99]. Интровертивное мышление устанавливает
равновесие с силами бессознательного.
Человеческая психика представляет собой целостность бессознательных и сознательных
процессов, это саморегулирующаяся система, в которой происходит постоянный обмен энергией
между элементами. Обособление сознания ведет к утрате равновесия, и бессознательное стремится
«компенсировать» односторонность сознания. Люди древних цивилизаций ценили опыт сновидений,
галлюцинаций как милость божию, поскольку именно в них мы вступаем в прямой контакт с
коллективным бессознательным. Если сознание уже не принимает во внимание опыт архетипов, если
символическая передача невозможна, то архетипические образы могут вторгнуться в сознание в
самых примитивных формах.
«Вторжения» коллективного бессознательного ведут не только к индивидуальным, но и к
коллективным психозам, всевозможным лжепророчествам, массовым движениям, войнам. Сам
Юнг пережил подобные состояния, которые он интерпретировал как такое «вторжение». В 1912 г.,
после выхода книги «Метаморфозы и символы либидо» и разрыва с Фрейдом, начинается длительный
психический кризис. По признанию самого Юнга, он был близок к безумию, его сознание буквально
захлестывали кошмарные образы. Вот один из них: вся Европа залита кровью, потоки которой
подступают к Альпам, поднимаются по склонам гор, в крови плавают обрубки человеческих тел,
весь мир залит кровью. Кошмарные видения прекратились в августе 1914 г., когда кровавый бред
стал явью. Юнг увидел в этом подтверждение теории коллективного бессознательного: его сознание
было лишь медиумом глубинных сил, таившихся в психике всех европейцев. Демоны вышли на
поверхность, материализовались, и вместе с началом всемирной пляски смерти кончился его
психический кризис.
Основные психологические труды Юнга были написаны между двумя мировыми войнами.
Классификация психологических типов и функций, разработка теории коллективного бессознательного,
проблемы психотерапии и возрастной психологии, однако, составляют лишь незначительную часть
корпуса сочинений Юнга. Теория коллективного бессознательного распространяется на все более
широкий круг явлений, учение Юнга все в большей мере приобретает черты философской доктрины.
Он ищет подтверждения своих гипотез уже не только в опыте психотерапевтической практики, вся
культура становится предметом аналитической психологии. С точки зрения Юнга, все в человеческом
мире подвластно законам психологии, «душа народа есть лишь несколько более сложная структура,
нежели душа индивида». Социально—политический кризис 20-30-х гг. объясняется вторжением
