что эта, подобная дуновению ветра или

дыму, субстанция страдает от вполне реального, хотя в нашем примере и воображаемого,

мыслимого заболевания раком — точно так же, как наше грубое тело может стать носителем

такого заболевания. Тогда хоть что-то было бы реальным. Вот почему медицина испытывает

столь сильную неприязнь ко всему психическому: либо больно тело, либо вообще все в порядке.

И если вы не в силах установить подлинную болезнь тела, то лишь потому, что наши нынешние

средства не позволяют врачу обнаружить истинную природу безусловно органических

нарушений.

Но что же в таком случае представляет собой психика? Материалистический предрассудок

относит ее к простым эпифеноменам органических процессов мозга. С этой точки зрения, всякое

психическое затруднение должно быть следствием органического или физического нарушения,

которое не обнаруживается лишь в силу несовершенства наших диагностических средств.

Несомненная связь между психикой и мозгом в известной мере подкрепляет эту точку зрения, но

не настолько, чтобы сделать ее непоколебимой истиной. До тех пор, пока точно не установлено,

имелись ли в случае невроза действительные нарушения в органических процессах мозга,

невозможно ответить на вопрос, являются ли имеющиеся эндокринные нарушения причиной или

следствием.

С другой стороны, не вызывает сомнений тот факт, что подлинные причины неврозов по своему

происхождению являются психологическими. Очень трудно себе представить, что для излечения

органического или физического нарушения может быть достаточно просто исповеди. Но я был

свидетелем случая истерической лихорадки с температурой 102° (примерно 39° по Цельсию),

исчезнувшей через несколько минут после исповеди, в которой человек рассказал о

психологической причине заболевания.

Как же объяснить случаи явно физических заболеваний, когда облегчение, а то и исцеление,

приходят в результате простого обсуждения болезнетворных психических конфликтов? Я наблюдал

псориаз, покрывший практически все тело, который уменьшился в размерах в десять раз за

несколько недель психологического лечения. В другом случае пациент незадолго перенес

операцию по поводу расширения толстой кишки (было удалено до сорока сантиметров ткани), но

вскоре последовало еще большее расширение. Пациент был в отчаянии и отказался от вторичной

операции, хотя хирург считал ее неизбежной. После обсуждения с психологом нескольких

интимных фактов у пациента все пришло в норму.

Подобного рода опыт — а он не является чем-то из ряда вон выходящим — заставляет

отказаться от мысли, будто психика — ничто, а продукты воображения нереальны. Только

реальность психики не там, где ее ищут по близорукости: психика существует, но не в

физической форме. Смехотворным предрассудком выглядит мнение о том, будто существование

может быть только физическим. На деле же единственная непосредственно нам известная форма

существования — это психическая форма. И наоборот, мы могли бы сказать, что физическое

существование только подразумевается, поскольку материя познается лишь посредством

воспринимаемых нами психических образов, переданных нашему сознанию органами чувств.

Мы заблуждаемся, когда забываем эту простую, но фундаментальную истину. Даже если у

невроза нет иной причины, кроме воображения, она остается вполне реальной. Если некто

вообразит, что я его смертельный враг и убьет меня, то я стану жертвой простого воображения.

Образы, созданные воображением, существуют, они могут быть столь же реальными — а в равной

степени столь же вредоносными и опасными, — как физические обстоятельства. Я даже думаю, что

психические опасности куда страшней эпидемий и землетрясений. Средневековые эпидемии

бубонной чумы или черной оспы не смогли унести столько жизней, сколько их унесли, например,

различия во взглядах на устройство мира в 1914 г. или борьба за политические идеалы в

России. Хотя своим собственным сознанием нам не дано уловить форму существования психики

(ибо у нас нет для этого архимедовой точки опоры вовне), психика существует; более того,

она-то и есть само существование.

Итак, что же сказать нам в ответ пациенту, вообразившему, что он болен раком? Я бы сказал

ему следующее: «Да, друг мой, вы действительно страдаете от чего-то очень похожего на рак,

вы носите внутри смертельное зло, которое не убьет вас телесно, ибо имеет бестелесную

природу. Но это зло способно убить вашу душу. Она уже им отравлена, как и отношения с

другими людьми. Ваше счастье отравлено им, и так будет продолжаться, пока оно не проглотит

целиком ваше психическое существование. В конце концов вы станете не человеком, а злостной

разрушительной опухолью».

Ясно, что нашего пациента нельзя признать творцом собственных болезненных фантазий, хотя

теоретически он, конечно, считает именно себя владельцем и создателем продуктов своего

воображения. Когда человек действительно страдает от онкологического заболевания, он никак

не считает себя ответственным за порождение такого зла, хотя раковая опухоль находится в

его теле. Но когда речь заходит о психике, мы тотчас чувствуем некую ответственность, словно

сами являемся творцами нашего психического состояния. Предрассудок этот относительно

недавний. Еще не так давно даже высококультурные люди верили в то, что психические силы могут

воздействовать на наш ум и чувства. Такими силами считались привидения, колдуны и ведьмы,

демоны и ангелы, даже боги, которые могли произвести в человеке психологические изменения.

В былые времена пациент, вообразивший, что у него рак, переживал бы эту мысль совсем иначе.

Наверное, он предположил бы, что кем-то заколдован либо одержим бесами; ему бы и в голову не

пришло, что он сам породил такую фантазию.

Я полагаю, что эта идея рака появилась спонтанно, возникла в той части психики, которая

не тождественна сознанию. Речь идет об автономном образовании, способном вторгаться в

сознание. О сознании мы говорим, что это наше собственное психическое существование, но рак

наделен своим собственным психическим существованием, от нас независимым. Данное утверждение

полностью соответствует наблюдаемым фактам. Если подвергнуть нашего пациента ассоциативному

эксперименту, то скоро обнаружится, что он не является хозяином в своем собственном доме.

Его реакции будут заторможенными, деформированными, подавленными или замененными какими-то

автономными навязчивыми идеями. На некоторое число слов—стимулов он не сможет ответить

сознательно: в ответах будут присутствовать некие автономные содержания, они часто

бессознательны, не осознаются и самими тестируемыми. В нашем случае наверняка будут получены

ответы, источником которых является психический комплекс, лежащий в основе идеи рака. Стоит

слову—символу коснуться чего-нибудь такого, что связано со скрытым комплексом, и реакция

сознательного Эго будет нарушена или даже замещена ответом, продиктованным этим комплексом.

Впечатление такое, что этот комплекс представляет собой автономное существо, способное

вмешиваться в намерения Эго. Комплексы в самом деле ведут себя словно вторичные или частичные

личности, наделенные собственной психической жизнью.

Говоря о происхождении многих комплексов надо отметить, что они просто отклонились от

сознания — оно предпочло избавиться от них путем вытеснения. Но среди них есть и другие,

никогда ранее не входившие в сознание, а потому и не поддававшиеся прежде произвольному

вытеснению. Они произрастают из бессознательного и вторгаются в сознание вместе со своими

таинственными и недоступными влияниями и импульсами. Случай нашего пациента относится как

раз к этой категории. Несмотря на всю его культуру и интеллигентность,