сделать так, чтобы одна субстанция была тремя? Золотой цвет, говорит он, принадлежит Отцу,
красный — Сыну, а зеленый — Духу Святому». Затем ангел предупреждает поэта, чтобы тот не
задавал более вопросов, и исчезает.
К счастью, мы успели узнать от ангела, что тройка относится к Троице. Теперь нам
становится понятным, что прежде наше обращение к области мистической спекуляции не было
неуместным. Одновременно мы сталкиваемся и с мотивом цветов, но, к сожалению, у нашего
пациента их четыре, тогда как у Гийома, вернее, у ангела, речь идет только о трех: золотом,
красном и зеленом. Мы можем здесь ссылаться на первые слова из «Тимея»: «Один, два, три — а
где же четвертый?» Или процитировать те же слова из «Фауста» Гёте — из знаменитой сцены с
кабирами во второй части, где они приносят из-за моря таинственный «суровый образ». Четыре
человечка из нашего видения — это гномы, или кабиры. Они представляют четыре стороны света
и четыре времени года, а также четыре цвета. В «Тимее», в «Фаусте» и в «Странствии» число
четыре отсутствует. Этим отсутствующим цветом, очевидно, является синий. Это он принадлежит
к серии из желтого, красного и зеленого. Почему синий отсутствует? Что-то здесь не в порядке,
но с чем: с календарем, временем — или с синим цветом? Старый бедняга Гийом наверняка
споткнулся о ту же проблему: трое здесь, а где же четвертый? Он был, конечно, готов
услышать о Троице, которую, по его словам, он никогда вполне не понимал. Подозрительно и
то, что ангел поспешил улететь перед тем, как Гийом задаст еще несколько неудобных
вопросов.
Я предполагаю, что Гийом был в бессознательном состоянии, когда отправился на небеса,
иначе он наверняка сделал бы некоторые выводы из увиденного. Что же он видел? Прежде всего
сферы, населенные теми, кто достиг вечного блаженства. Затем он заметил золотое небо, где
пребывает на золотом троне Царь Небесный, а рядом с ним Царица Небесная, сидящая рядом на
круглом троне из коричневого кристалла. Последняя деталь относится к тому предполагаемому
факту, что Мария перенеслась на небо телесно, как единственное смертное существо, коему было
позволено соединиться с телом до воскресения из мертвых. В подобных образах царем обычно
выступает Христос в соединении со своею невестой — Церковью. Но чрезвычайно важно то, что
царь, будучи Христом, есть одновременно и Троица, а число четыре представлено царицей.
Церковное одеяние Марии голубого цвета; она есть земля, покрытая голубым покрывалом небес.
Но почему же тогда не упомянута Богоматерь? Согласно догмату, она не божественна, но лишь
блаженна. Более того, она представляет землю, которая также есть тело — со всею его тьмой.
По этой причине она, всемилостивая, служит ходатаем, просит за всех грешников.
Из этих драгоценных осколков средневековой психологии мы получаем некоторое представление
о достоинствах мандалы нашего пациента. Она соединяет четыре стороны, которые гармонично
работают вместе. Мой пациент был воспитан как католик, а потому непроизвольно столкнулся
с той же проблемой, которая доставляла немалое беспокойство старому Гийому. Это была
поистине великая проблема Средних веков, проблема Троицы и исключенного из нее элемента.
То есть это — весьма условное признание женского начала, земли и тела, которые уже были,
в виде лона Марии, священным местом пребывания Божества и необходимым связующим звеном
в божественной цепи искупления. Видение моего пациента — это символический ответ на
вековечный вопрос. Наверное, в этом заключается глубинная причина того, что образ мировых
часов произвел на него впечатление «самой совершенной гармонии». Оно было первым намеком
на возможное разрешение опустошительного конфликта между материей и духом, между желаниями
плоти и любовью к Богу. Жалкий и бездейственный компромисс в том сне, где привиделась
церковь, был полностью превзойден этим видением мандалы, в котором примирены все
противоположности. Если нам будет позволено привести здесь пифагорейскую идею, согласно
которой душа есть квадрат, то мандала выражала бы Божество посредством троичного ритма,
а душу — через статичную четверицу, т.е. через круг, разделенный на четыре цвета.
Сокровенным смыслом ее было бы тогда единение души с Богом.
Поскольку мировые часы также представляют quadratura circuli и perpetuum mobile, эти два
предмета, занимавшие средневековый ум, находят адекватное выражение в нашей мандале.
Золотое кольцо (и все в нем содержащееся) представляет четверицу в форме четырех кабиров
и четырех цветов; голубой круг — Троицу и движение времени — в согласии с Гийомом. В
нашем случае голубой круг движется быстрее, золотой медленнее. В то время как голубой круг
кажется несколько неуместным на золотом небе Гийома, в нашем случае круги гармонично
сочетаются. Троица тут — жизнь, «биение» всей системы с троичным ритмом, основанном,
однако, на ритме с 32 делениями, где множитель — четверка. Таким образом, круг и четверица,
с одной стороны, и троичный ритм — с другой, настолько проникают друг в друга, что одно
содержится в другом. В версии Гийома Троица дана очевидно, тогда как четверица сокрыта в
дуальности Царя и Царицы Небесной. Кроме того, голубой цвет принадлежит здесь не царице,
а календарю, представляющему время с характерными тринитарными атрибутами.
Взаимопроникновение здесь близко нашему случаю. Взаимные проникновения качеств и
содержаний типичны для символов. Мы обнаруживаем это также в христианской Троице, где
Отец содержится в Сыне, Сын — в Отце, а Дух Святой содержится в Отце и Сыне или проникает
в них обоих. Движение от Отца к Сыну представляет временное начало, тогда как
пространственное начало олицетворяется Mater Dei (материнское качество первоначально
принадлежало Духу Святому, именуемому Sophia-Sapientia некоторыми ранними христианами). Это
женское качество было невозможно полностью искоренить, оно доныне присутствует по крайней мере
в символе Духа Святого — в «Голубе Духа Святого». Но четверица полностью отсутствует в догмате,
хотя она рано возникла в церковной символике. Я имею в виду равносторонний крест, заключенный
в круг, торжествующего Христа с четырьмя евангелистами, Тетраморфа и т.д. В позднейшей
церковной символике «Мистической розы, жертвенного сосуда, источника знамений, огражденного
сада», выступают атрибутами Mater Dei и одухотворенной земли.
Наша мандала есть абстрактный, чуть ли не математический образ некоторых главных проблем,
многократно обсуждавшихся в средневековой христианской философии. Абстрактность ее столь
велика, что не приди к нам на помощь видение Гийома, мы могли бы проглядеть широкую
историческую систему ее корней. Пациент не обладал каким-либо знанием такого исторического
материала. Он знал лишь то, что известно каждому получившему в детстве поверхностное
религиозное воспитание. Он сам не видел никакой связи между мировыми часами и любой
религиозной символикой. И это вполне понятно, поскольку видение на первый взгляд ничем
не напоминает о религии. И все же оно пришло вскоре после сновидения с «домом
самососредоточения». К тому же оно было ответом на проблему трех и четырех, поставленную
более ранним сном, где привиделось четырехугольное пространство, на четырех сторонах
которого стояли четыре кубка, которые были наполнены окрашенной в разные цвета водой. Один
кубок был желтым, другой — красным, третий зеленым, а четвертый был
