закономерна, рациональна и иррациональна… Психология, удовлетворяющая один
лишь интеллект, никогда не является практичной; ибо целостность души никогда не улавливается
одним лишь интеллектом» [11 — Jung C.G. Uber die Psychologie des Unbewussten. S. 119]. Если архетипы понимать
как бессознательно воспроизводимые схемы, проявляющиеся в мифах и галлюцинациях, сказках и
произведениях искусства, то в таком их понимании нет ничего мистического. Человеческая психика —
не «чистая доска», и в задачи психолога вполне может входить изучение априорных предпосылок
опыта. В каком соотношении находятся унаследованные генетически образцы поведения, восприятия,
воображения и наследуемые посредством культурно—исторической памяти — это вопрос, к которому с
различных сторон подходят этнологи, лингвисты, психологи, этнографы, историки. Принимая учение
Юнга об архетипах, мы можем не соглашаться ни с его алхимическими и астрологическими
спекуляциями, ни со многими конкретными интерпретациями феноменов культуры.
Юнг продолжал активно работать и в глубокой старости. В восемьдесят лет ему удалось
завершить книгу по алхимии, над которой он работал более тридцати лет (он умер в своем имении
Кюснахт 6 июня 1961 г. после продолжительной болезни).
В данном томе собраны те произведения, в которых проблемы мифологии и религии ставятся в
самом общем виде, в связи с теми или иными положениями аналитической психологии Юнга. Они дают
представление о той культурологии (или историософии), которая была развита швейцарским ученым
на основе его теории коллективного бессознательного.
А. М. Руткевич.
Подход к бессознательному
«Подход к бессознательному» — последнее произведение К.Г. Юнга, которое он закончил
незадолго до своей смерти в 1961 г. Данная работа открывает книгу «Человек и его символы»,
остальные главы книги написаны наиболее известными учениками Карла Юнга. Вышедшая в 1964
г., т.е. уже после его смерти, эта книга представляет собой популярное введение в
созданную им аналитическую психологию. Перевод выполнен В. В. Зеленским.
Значение снов
Человек пользуется устным или письменным словом для того, чтобы выразить смысл, который он
хотел бы передать. Наш язык полон символов, но мы также пользуемся знаками и образами не
строго описательными. Некоторые являются простыми аббревиатурами, т.е. рядом заглавных
букв, таких, например, как ООН, ЮНИСЕФ, ЮНЕСКО, другие — торговые марки, названия лекарств,
нашивки, эмблемы, знаки различия. Сами по себе бессмысленные, они приобретают узнаваемость
в результате общего употребления или преднамеренным образом. Это не символы. Это — знаки,
и они лишь обозначают объекты, к которым относятся.
То, что мы называем символом, — это термин, имя или изображение, которые могут быть
известны в повседневной жизни, но обладают специфическим добавочным значением к своему
обычному смыслу. Это подразумевает нечто смутное, неизвестное или скрытое от нас. Например,
многие критские памятники отмечены знаком двойной секиры. Это предмет, который мы узнаем, но
его символический смысл нам неизвестен. Или представьте себе индуса, который, вернувшись из
Англии, рассказывает друзьям, что англичане поклоняются животным, поскольку в старых
английских церквах он обнаружил изображения орлов, львов, быков. Он не знал (как и многие
христиане), что эти животные — символы евангелистов, восходящие к видению пророка Иезекииля,
а видение, в свою очередь, имеет предшествующую аналогию в египетском боге солнца Горе и
его четырех сыновьях. Существуют такие примеры, как колесо и крест, известные повсеместно,
хотя и они при определенных условиях имеют символическое значение. То, что они
символизируют, — все еще предмет противоречивых суждений.
Таким образом, слово или изображение символичны, если они подразумевают нечто большее,
чем их очевидное и непосредственное значение. Они имеют более широкий «бессознательный»
аспект, который всякий раз точно не определен или объяснить его нельзя. И надеяться
определить или объяснить его нельзя. Когда мы исследуем символ, он ведет нас в области,
лежащие за пределами здравого рассудка. Колесо может привести наши мысли к концепции
«божественного солнца», но здесь рассудок должен допустить свою некомпетентность: человек не
способен определить «божественное» бытие. Когда со всей нашей интеллектуальной ограниченностью
мы называем что-либо «божественным», мы всего лишь даем ему имя, которое основывается на
вере, но никак не на фактическом свидетельстве.
Так как существует бесчисленное множество вещей за пределами человеческого понимания, то
мы постоянно пользуемся символической терминологией, чтобы представить понятия, которые мы не
можем определить или полностью понять. Это одна из причин, по которой все религии пользуются
символическим языком или образами. Но подобное сознательное использование символов — лишь один
аспект психологического факта большого значения: человек также продуцирует символы спонтанно
и бессознательно в форме снов.
Это не так легко понять. Но понять необходимо, если мы хотим узнавать больше о том, как
работает человеческое сознание. Человек, если мы внимательно поразмыслим, никогда ничего
полностью не воспринимает и никогда ничего полностью не понимает. Он может видеть, слышать,
осязать, воспринимать вкус, но насколько далеко он видит, как хорошо он слышит, что говорят
ему осязание и вкус, зависит от количества и качества его ощущений. Они ограничивают
восприятие окружающего его мира. Пользуясь научной аппаратурой, человек может частично
компенсировать недостатки своих органов чувств. Например, он может увеличить пределы зрения
с помощью бинокля, а чувствительность слуха с помощью электронного усиления. Но большинство
разработанных приборов не могут сделать что-нибудь большее, нежели приблизить отдаленные и
маленькие объекты к его глазам или сделать слабые звуки более слышимыми. Неважно, какими
инструментами он пользуется, в некоторой точке все равно наступает предел уверенности, за
который осознанное знание переступить не может.
Более того, существуют бессознательные аспекты нашего восприятия реальности. Когда наши
органы чувств реагируют на реальные явления, скажем, изображения или звуки, они переводят
их из области реального в область разума, — это очевидный факт. Здесь они становятся
психическими явлениями, конечная природа которых непознаваема (психика не может познать свою
собственную психическую сущность). Поэтому любой опыт содержит бесконечное множество
неизвестных факторов, не говоря уже о том, что каждый конкретный объект всегда неизвестен в
определенных отношениях, поскольку мы не можем знать конечной природы самой материи.
Кроме того, существуют некоторые события, которые мы не отмечаем в сознании; они остаются,
так сказать, за порогом сознания. Эти события имели место, но были восприняты подпорогово,
без участия нашего сознания. Мы можем узнать о таких событиях только интуитивно или в
процессе глубокого размышления, который ведет к последующему осознанию того, что они должны
были произойти; и хотя первоначально мы игнорировали их эмоциональное и жизненное значение,
оно все же проступило из бессознательного в виде послемысли. Подобные события могут
проявиться, например, в форме снов. Как общее правило, бессознательный аспект любого явления
открывается нам в снах, в которых он возникает не как рациональная мысль, а в виде
символического образа.
Исторически, именно изучение снов подвигнуло психологов на изучение бессознательного
аспекта сознательных психических явлений. Именно на основе таких свидетельств психологи
предположили факт существования бессознательной психики, хотя многие ученые и философы
отрицают ее существование. Они наивно полагают, что подобное предположение ведет к
допущению существования двух «субъектов», или (говоря обычным языком) двух личностей,
внутри одного индивида. В действительности же так оно и есть. И одно из проклятий
современного человека заключается в том, что он страдает от расщепления собственной личности.
