религиозная ответственность.

Отсутствие исповеди и отпущения грехов обострило моральный конфликт, отяготило индивида

проблемами, которые ранее за него решала церковь. В самом деле, таинства, в особенности

церковная месса, гарантировали индивиду спасение посредством священного ритуала, имеющего

силу благодаря священнослужителям. Единственное, что требовалось от индивида, — это исповедь,

покаяние, епитимья. Теперь же, с распадом ритуала, осуществлявшего за индивида всю эту работу,

он стал вынужден обходиться без божественного отклика на свои поступки и мысли. Вот этой-то

неудовлетворенностью индивида и объясняется спрос на системы, которые обещали бы хоть какой-то

ответ, явную или хотя бы поданную знаком благосклонность к нему иной силы (высшей, духовной

или божественной).

Европейская наука не уделяла ни малейшего внимания этим надеждам и чаяниям. Она жила своей

интеллектуальной жизнью, которая не касалась религиозных нужд и убеждений. Этот исторически

неизбежный раскол западного сознания также оказал влияние на йогу, стоило только ей закрепиться

на западной почве. С одной стороны, она сделалась объектом научного исследования, с другой — ее

приветствовали как путь спасения. Что касается самого религиозного движения, то его история

знает немало попыток соединить науку с верой и практикой религии, например, в «Христианской

науке» [93 — «Христианская наука» — религиозная организация, основанная М. Бейкер

Эдди (1821-1910). «Христианская наука» утверждает, что материальный мир иллюзорен, а

единственной реальностью является сознание; страдания и смерть суть результат ложного

мышления; исцеление от болезней происходит путем противопоставления иллюзиям правильного

мышления — богопознание, осознание универсальной гармонии дают не только ясность мысли, но и

телесное здоровье. «Христианская наука» получила широкое распространение в англоязычных

странах; издаваемая в Бостоне газета «Христианской науки» является старейшей из общенациональных

газет США.

], теософии и антропософии. Последняя

особенно любит придавать себе научную видимость, а потому, как и «Христианская наука», она

легко проникает в круга интеллектуалов.

Поскольку у протестанта нет заранее предопределенного пути, он готов приветствовать чуть

ли не всякую систему, которая обещает успех. Он должен теперь делать сам то, что ранее

исполняла, как посредник, церковь, — однако он не знает, как это делается. И если он всерьез

испытывает нужду в религии, то вынужден предпринимать чрезвычайно большие усилия, чтобы обрести

веру, — ведь протестантская доктрина ставит веру исключительно высоко. Однако вера — это

харизма, дар благодати, а не метод. Протестанты настолько лишены метода, что многие из них

серьезно интересовались чисто католическими упражнениями Игнатия Лойолы. Но что бы протестант

ни делал, более всего угнетает противоречие между религиозной доктриной и научной истиной.

Конфликт веры и знания вышел далеко за пределы протестантизма, он затронул и католицизм. Этот

конфликт обусловлен историческим расколом в европейском сознании. С точки зрения психологии,

у этого конфликта не было бы никаких оснований, не будь столь неестественного принуждения

верить и столь же неестественной веры в науку. Вполне можно вообразить себе такое состояние

сознания, когда мы просто знаем, а вдобавок и верим в то, что кажется нам по тем или иным

основаниям вероятным. Для конфликта между верой и знанием нет никакой почвы, обе стороны

необходимы, ибо по отдельности нам недостаточно ни только знания, ни одной лишь веры.

Поэтому, когда «религиозный» метод в то же время рекомендуется в качестве метода «научного»,

можно быть уверенным, что он найдет на Западе широкую публику. Йога вполне отвечает этим

чаяниям. Помимо притягательности всего нового и очарования полупонятного, есть еще немало

причин того, что к йоге стекаются поклонники. Прежде всего, она не только предлагает

долгожданный путь, но также обладает непревзойденной по глубине философией. Кроме того,

йога содержит в себе возможность получать контролируемый опыт, а тем самым удовлетворяет

страсть ученого к «фактам». Более того, глубокомысленность йоги, ее почтенный возраст, широта

доктрины и метода, покрывающих все сферы жизни, — все это обещает неслыханные возможности,

каковые не устают подчеркивать ее миссионеры.

Я не стану распространяться о том, что значит йога для Индии, поскольку не могу судить о

чем бы то ни было, не имея личного опыта. Я могу говорить лишь о том, что она значит для

Запада. Отсутствие духовной ориентации граничит у нас с психической анархией, поэтому любая

религиозная или философская практика равнозначна хоть какой-то психологической дисциплине;

иными словами, это метод психической гигиены. Многие чисто физические процедуры йоги

представляют собой также средство физиологической гигиены, намного превосходящее обычную

гимнастику или дыхательные упражнения, так как йога представляет собой не просто механику,

но имеет философское содержание. Тренируя различные части тела, йога соединяет их в единое

целое, подключает их к сознанию и духу, как то с очевидностью следует из упражнений пранаямы,

где прана — это и дыхание, и универсальная динамика космоса. Если любое деяние индивида

является одновременно событием космическим, то «легкое» состояние тела (иннервация) сочетается

с подъемом духа (всеобщая идея), и благодаря такому сочетанию рождается жизненное целое. Его

никогда не произвести никакой «психотехнике», будь она даже самой что ни на есть научной.

Практика йоги немыслима — да и неэффективна — без тех идей, на которых она базируется. В ней

удивительно совершенным образом сливаются воедино физическое и духовное.

На Востоке, где лежат источники этих идей и этой практики, где непрерывная традиция на

протяжении более четырех тысячелетий создавала необходимые состояния духа, йога является

превосходным методом слияния тела и сознания. Такое их единение вряд ли можно поставить под

сомнение, и я охотно готов это признать. Тем самым создаются предрасположенности, делающие

возможным интуитивное видение, трансцендирующее само сознание. Индийское мышление с легкостью

оперирует такими понятиями, как прана. Иное дело — Запад. Обладая дурной привычкой верить и

развитым научным и философским критицизмом, он неизбежно оказывается перед дилеммой: либо

попадает в ловушку веры и без малейшего проблеска мысли заглатывает такие понятия, как прана,

атман, чакра, самадхи и т.п., либо его научный критицизм разом отбрасывает их как «чистейшую

мистику». Раскол западного ума с самого начала делает невозможным сколько-нибудь адекватное

использование возможностей йоги. Она становится либо исключительно религиозным делом, либо

чем-то вроде гимнастики, контроля за дыханием, эуритмики и т.п. Мы не находим здесь и следа

того единства этой природной целостности, которые столь характерны для йоги. Индиец никогда

не забывает ни о теле, ни об уме, тогда как европеец всегда забывает то одно, то другое.

Благодаря этой забывчивости он завоевал сегодня весь мир. Не так с индийцем: он помнит не только

о собственной природе, но также о том, что он и сам принадлежит природе. Европеец, наоборот,

располагает наукой о природе и удивительно мало знает о собственной сущности, о своей внутренней

природе. Для индийца знание метода, позволяющее ему контролировать высшую силу природы внутри и

вовне самого себя, представляется дарованным свыше благом. Для европейца же подавление

собственной природы, и без того искаженной, добровольное превращение себя в некое подобие робота

показалось бы чистейшим адом.

Говорят, йоги могут двигать горы, хотя было бы, пожалуй, затруднительно найти тому

доказательства. Власть йога ограничена тем, что приемлемо для его окружения. Европеец, тот

способен поднимать горы на воздух, и мировая война принесла горькое осознание того, на что

он может быть способен, когда интеллект, сделавшийся чуждым природе, утрачивает всякую узду.

Как европеец, я не пожелал бы другим европейцам еще больших «контроля» и власти над природой,

будь она внутренней или внешней. К стыду своему, я должен признаться, что самые светлые мои

прозрения (бывали среди них и совсем недурные) обязаны своим появлением тому обстоятельству,

что я всегда поступал как раз противоположно предписаниям йоги. Пройдя свой путь исторического

развития, европеец настолько удалился от