своих корней, что ум его в конце концов раскололся
на веру и знание; подобно тому, как всякое психологическое преувеличение всегда разрывается на
внутренне ему присущие противоположности. Европейцу нужно возвращаться не к Природе — на манер
Руссо, — а к своей собственной натуре. Он должен заново открыть в себе естественного человека.
Однако вместо этого европеец обожает системы и методы, способные лишь еще более подавить в
человеке естественное, которое все время становится европейцу поперек дороги. Поэтому он
наверняка станет употреблять йогу во зло, ибо психические предрасположенности у него совсем
иные, нежели у человека Востока. Я готов сказать каждому: «Изучай йогу, и ты многому научишься,
но не пытайся применять ее, поскольку мы, европейцы, попросту не так устроены, чтобы правильно
употреблять эти методы. Индийский гуру все тебе объяснит, и ты сможешь во всем ему подражать.
Но знаешь ли ты, кто применит йогу? Иными словами, знаешь ли ты, кем являешься, как ты сам
устроен?»
Сила науки и техники в Европе столь велика и несомненна, что нет нужды упоминать
все то, что благодаря им сделано или может быть сделано, перечислять все изобретенное. Перед
лицом таких изумительных возможностей можно лишь содрогнуться. Сегодня совсем иной вопрос
приобретает тревожный смысл: кто применяет всю эту технику? В чьих руках находится эта сила?
Временным средством защиты в настоящий момент является государство — ведь это оно охраняет
гражданина от огромных запасов ядовитых газов и прочих адских машин разрушения, каковые можно
изготовить к любому необходимому моменту времени. Наши технические навыки сделались настолько
опасными, что самым настоятельным является вопрос не о том, что еще можно сделать, но о том
человеке, которому доверен контроль над всеми этими достижениями. Это и вопрос о том, каким
образом изменить сознание западного человека, чтобы он смог избавиться от чувства привычности
этих ужасающих возможностей техники. Куда важнее лишить его иллюзии всевластия, нежели еще
более усиливать в нем ложную идею, будто все ему доступно, все, чего он ни пожелает. В Германии
мы часто слышим: «Там, где есть воля, найдется и путь» — этот лозунг стоил жизни миллионам
людей.
Западный человек не нуждается в большем господстве над природой, внешней или внутренней.
Господство над обеими достигло у него чуть ли не дьявольского совершенства. К сожалению, при
этом отсутствует ясное понимание собственной неполноценности по отношению к природе вокруг
себя и к своей внутренней природе. Он должен понять, что не может делать все, что ему
заблагорассудится. Если он не дойдет до осознания этого, то будет сокрушен собственной природой.
Он не ведает того, что против него самоубийственно восстает его собственная душа. Так как
западный человек с легкостью обращает все в технику, то, в принципе, верно, что все, имеющее
видимость метода, для него или опасно или бесполезно. Поскольку йога есть форма гигиены,
она столь же полезна, как и всякая другая система. Однако в более глубоком смысле йога означает
нечто совсем иное, куда большее. Если я правильно ее понимаю, йога — это освобождение сознания
от всякого порабощения, отрешение от субъекта и объекта. Но так как мы не можем отрешиться от
того, что является для нас бессознательным, то европеец должен для начала знать, что он собой
представляет как субъект. На Западе мы называем его бессознательным. Техника йоги применима
исключительно к сознательным уму и воле. Такое предприятие обещает успех лишь в том случае,
если бессознательное не обладает заслуживающим внимания потенциалом; иначе говоря, если в нем
не содержится значительная часть личности. В противном случае сознательные усилия останутся
тщетными. Все судороги ума породят карикатуру или вызовут прямую противоположность желаемому
результату.
Богатая метафизическая и символическая мысль Востока выражает важнейшие части
бессознательного, уменьшая тем самым его потенциал. Когда йог говорит «прана», он имеет в
виду нечто много большее, чем просто дыхание. Слово «прана» нагружено для него всею полнотой
метафизики, он как бы сразу знает, что означает прана и в этом отношении. Европеец его только
имитирует, он заучивает идеи и не может выразить с помощью индийских понятий свой субъективный
опыт. Я более чем сомневаюсь в том, что европеец станет выражать свой соответствующий опыт, даже
если он способен получить его посредством таких интуитивных понятий, как «прана».
Первоначально йога представляла собой естественный интровертивный процесс, в котором имеются
различные вариации. Интроверсия ведет к своеобразным внутренним процессам, которые изменяют
личность. На протяжении нескольких тысячелетий интроверсия организовывалась как совокупность
достаточно сильно отличающихся друг от друга методов. Сама индийская йога принимает
многочисленные и крайне разнообразные формы. Причиной этого является изначальное многообразие
индивидуального опыта. Не всякий из этих методов пригоден, когда речь идет об особой
исторической структуре, каковую представляет собой европеец. Скорее всего, соприродная европейцу
йога имеет неведомые Востоку исторические образцы. Сравнимые с йогой методы возникли в двух
культурных образованиях, которые на Западе соприкасались с душой, так сказать, практически —
в медицине и в католическом целительстве души. Я уже упоминал упражнения Игнатия Лойолы. Что
же касается медицины, то ближе всего к йоге подошли методы современной психотерапии.
Психоанализ Фрейда возвращает сознание пациента во внутренний мир детских воспоминаний, к
вытесненным из сознания желаниям и влечениям. Его техника — это логическое развитие исповеди,
искусственная интроверсия, целью которой является осознание бессознательных компонентов
субъекта. Несколько отличается метод так называемой аутогенной тренировки, предложенный
профессором Шульцем [94 —
Имеется в виду созданная в начале нашего века немецким врачом И. Г. Шульцем система
аутотренинга и психотерапии; на основе наблюдений за методами йоги он предложил систему
упражнений по расслаблению мышц, дыханию и самовнушению.
сочетается с йогой. Главная цель здесь — сломать перегородки сознания, которые служат причиной
подавления бессознательного. Мой собственный метод, подобно фрейдовскому, основывается на
практике исповеди. Как и Фрейд, я уделяю особое внимание сновидениям, но стоит подойти к
бессознательному, как наши пути расходятся. Для Фрейда оно представляет собой какой-то придаток
сознания, куда свалено все то, что несовместимо с сознанием индивида. Для меня бессознательное
есть коллективная психическая предрасположенность, творческая по своему характеру. Столь
фундаментальное различие точек зрения ведет и к совершенно различной оценке символики и
методов ее истолкования. Процедуры Фрейда являются в основном аналитическими и
редукционистскими. Я добавляю к этому синтез, подчеркивающий целесообразный характер
бессознательных тенденций развития личности.
В этих исследованиях обнаружились важные параллели с йогой — особенно с Кундалини—йогой, а
также с символикой тантрической, ламаистской йоги и параллели с китайской йогой даосов. Эти
формы йоги со своею богатой символикой дают мне бесценный сравнительный материал при
истолковании бессознательного. Но в принципе я не применяю методов йоги, поскольку у нас на
Западе ничто не должно насильно навязываться бессознательному. Нашему сознанию присущи
интенсивность и ограниченная узость действия, а потому эту, и без того доминирующую, тенденцию
нет нужды еще более усиливать. Напротив, нужно делать все для выхода бессознательного в
сознание, для освобождения от жестких препон сознания. С этой целью я использую метод активного
воображения, заключающийся в особого рода тренировке способности выключать сознание (хотя бы
относительно), что представляет бессознательному возможность свободного развития.
Мое столь критичное неприятие йоги вовсе не означает, что я не вижу в ней одного из
величайших достижений восточного духа, изобретений человеческого ума. Надеюсь, я достаточно
ясно дал понять, что моя критика направлена лишь против применения йоги западными народами.
Духовное развитие Запада шло совсем иными путями, чем на Востоке, а потому оно создало,
пожалуй, самые неблагоприятные условия для применения йоги. Западная цивилизация едва достигла
возраста одного тысячелетия, она
