есть психический процесс; ибо — так аргументируют — оно «не только психологическое».
Психическое есть только природа, и потому оно не может породить ничего религиозного, как
считается. При этом такие критики ни мгновение не колеблются объявить все религии — за
исключением собственной — порожденными природой души. Примечательно, что две теологические
рецензии на мою книгу «Психология и религия» — одна католическая, другая протестантская —
умышленно обошли вниманием мое доказательство психического происхождения религиозных
феноменов.
По этому поводу и впрямь следовало бы спросить: откуда взялась насчет души такая твердая
уверенность, которая позволяет говорить «лишь душевный»? Так говорит и думает именно человек
Запада, душа которого явно «лишена достоинства». Если бы она обладала многим, то о ней можно
было бы говорить с почтением. Но так как этого никто не делает, то отсюда можно заключить, что
в ней и нет никакой ценности. Правда, это не фатально и имеет место не всегда и не везде, а
только там, где в душу ничего не вложено, а «Бога держат снаружи». Время от времени немного
больше Майстера Экхарта [98 — Экхарт Иоганн (Майстер, «Учитель») (1260-1327) — крупный немецкий
богослов неортодоксального толка, выдвигал учение об имманентности абсолюта душе.
Исключительно религиозная проекция может отнять у души ее ценности, так что она вследствие
опустошения не сможет больше развиваться, а останется в бессознательном состоянии. К тому же,
она впадает в иллюзию, будто источник всяческих неприятностей находится вовне, и потому уже не
возникает вопроса о том, как и где она сама этому способствовала. Душа представляется уже
настолько незначительной, что почти не учитывается ее способность к злу, не говоря уже о добре.
Но если душа выходит из игры, то религиозная жизнь застывает во внешнем и превращается в хлам
формул. Как ни представлять себе отношения Бога и души, несомненно одно: что душа не может быть
никаким «только», но имеет достоинство сущности, которой дано осознавать свое отношение к
божественному. И хотя это только отношение капли к морю, но и самого моря не было бы без
множества капель. Догматически установленное бессмертие души возвышает ее над физической
конечностью человека и делает ее участницей в сверхприродном качестве. По значимости она тем
самым многим превосходит смертного сознающего человека, так что, собственно говоря, христианину
должно бы быть запрещено рассматривать душу как «только» [99 —
Догма богоподобия столь же много значит при оценке человеческого фактора, не говоря уже о
догме боговоплощения.
].
Как глаз — солнцу, так и душа соответствует Богу. Душа не исчерпывается нашим сознанием, и
потому смешно, когда мы говорим о душевных вещах в покровительственном или пренебрежительном
тоне. Даже верующий христианин не ведает сокровенных стезей Бога и предоставляет Богу самому
решать, воздействовать ли на человека извне или изнутри, через душу. Верующий ведь не может
оспаривать тот факт, что существуют «Богом посланные сны» и душевные прозрения, которые нельзя
свести ни к каким внешним причинам. Было бы кощунственным утверждать, что Бог может открывать
себя повсюду, а как раз в человеческой душе не может. Безусловно, интимность отношения между
Богом и душой заранее исключает какую бы то ни было недооценку души [100 — То, что и черт может владеть душой, ни в коем случае не уменьшает ее значения.]. Было бы, может быть, чересчур смело говорить об отношении родства; но
во всех случаях душа должна иметь в себе возможность отношения, т.е. соответствия сущности Бога,
иначе взаимосвязь никогда не могла бы быть установлена [101 — Поэтому с точки зрения психологии совершенно немыслимо, что Бог есть просто «совсем иное»;
ибо «совсем иное» никогда не может быть кем-то сокровеннейше близким душе, кем Бог как раз и
является. Психологически правильны только парадоксальные и антиномические высказывания об
образе Бога.]. Это соответствие и есть, психологически говоря, архетип образа Бога.
Любой архетип способен к бесконечному развитию и усложнению. Поэтому возможно, что он развит
больше или меньше. Во внешней форме религии, где главное — во внешних очертаниях (где речь идет,
таким образом, о более или менее совершенной проекции), архетип тождествен поверхностным
представлениям, но остается неосознанным как душевный фактор. Если бессознательное содержание
настолько вытеснено образом проекции, то оно исключается из общежития с сознанием и влияния на
него. Тем самым оно в большой мере платит собственной жизнью, потому что блокируется в
естественной для него деятельности по устроению сознания; и больше того: оно пребывает
неизменным в своей первоначальной форме, ибо в бессознательном ничто не изменяется. Начиная с
некоторого момента, оно даже демонстрирует склонность к регрессии на более низкие и более
архаичные ступени. Поэтому может случиться, что христианин, хотя он и верит во всякие священные
фигуры, в глубинах души остается неразвитым и застывшим, потому что у него «весь Бог снаружи»
и он не распознает Бога в душе. Его решающие мотивы и его основополагающие интересы и побуждения
выходят из неразвитой и бессознательной души, языческой и архаичной как никогда, а ни в коей
мере не из сферы христианства. Истинность этого утверждения доказывается не только жизнью
отдельного человека, но и сложением отдельных жизней в народ. Великие события нашего мира,
которые задуманы и осуществлены людьми, дышат не духом христианства, а духом неприкрашенного
варварства. Эти дела происходят из оставшегося архаичным душевного склада, даже далеко не
имеющего ничего общего с христианством. Как не без доли правды полагает церковь, это
“semel credidisse” («раз и навсегда уверовав») оставляет определенные следы. Но
в великих, определяющих явлениях эти следы обнаружить нельзя. Христианская культура в ужасающих
масштабах выказала себя пустой: это пустой блеск; а внутренний человек остался незатронутым и
потому не изменился. Такое состояние души не соответствует верующему только внешне. Христианин
в своей душе не поспел за внешним развитием. Естественно, здесь все внешне в образе и слове,
в церкви и в Библии. А внутри ничего нет. В глубинах со всей силой правят архаические божества;
иными словами, внутреннее соответствие внешнему образу Бога неразвито из-за недостатка душевной
культуры, а потому коснеет в варварстве.
Хотя христианское воспитание и сделало все, что в человеческих силах, этого оказалось
недостаточно. Слишком немногие узнали, что божественные очертания составляют интимнейшую
собственность собственной души. Некий Христос встретился им (остальным) только снаружи, но
никогда не выходил навстречу из собственной души. Поэтому там все еще господствует мрачное
варварство, которое захлестывает так называемый христианский культурный мир отчасти с больше
не скрываемой недвусмысленностью, а отчасти — облачившись в слишком уж изношенные покровы.
Применявшимися до сих пор средствами не удалось христианизировать душу до такой степени,
чтобы хотя бы самые элементарные требования христианской этики возымели хоть сколько-нибудь
решающее воздействие на главнейшие запросы европейца—христианина. Хотя христианская миссия и
проповедует Евангелие убогим и нагим варварам, но внутренние варвары, населяющие Европу, еще
ничего не восприняли от христианства. Христианство силою обстоятельств вынуждено начать все
сначала, если оно вообще когда-нибудь выполнит свою великую воспитательную миссию. Покуда
религия остается только верой и внешней формой, а религиозная функция не стала опытом
собственной души, не выйдет ничего толкового. Еще предстоит понять, что «великое таинство»
[102 — «Великое таинство» — термин, связывающийся прежде всего с неофициальными
традициями богопознания (от гностиков до Якоба Бёме).] коренится не просто в собственном существовании,
но и преимущественно в человеческой душе. Кто не познал этого на опыте, тот может быть ученым
мужем в теологии; но о религии он не имеет ни малейшего представления, а еще меньше — о
воспитании человека.
Но когда я доказываю, что душа естественным образом обладает религиозной функцией [103 — Тертуллиан: «Душа от природы христианка».] и когда я требую, чтобы главнейшей задачей всякого
воспитания (взрослых) было переведение того самого архетипа образа Бога, т.е. его излучений
