Карл Густав Юнг
Рассматриваемая тема имеет большое значение как для биологии, так и для психологии и философии. Но перед обсуждением связи инстинкта с бессознательным, необходимо прежде всего четко определиться с терминологией.
Что касается определения инстинкта, то я хотел бы подчеркнуть значение реакции «все или ничего», сформулированной Риверсом; мне кажется, что эта особенность инстинктивной деятельности имеет особенно важное значение для психологической стороны проблемы.
Я ограничу себя этим аспектом вопроса, потому что не считаю себя компетентным рассматривать проблему инстинкта в его биологическом аспекте. Но пытаясь дать психологическое определение инстинктивной деятельности, я обнаруживаю, что не могу всецело положиться на критерий Риверса — реакцию «все или ничего» — по следующим причинам: Риверс определяет эту реакцию как процесс, интенсивность которого не зависит от условий, его породивших.
Это — реакция, имеющая некую собственную интенсивность, при любых условиях независимую от вызвавшего ее раздражителя. Но если рассмотреть психологические процессы сознания, задавшись вопросом, а есть ли среди них такие, интенсивность которых абсолютно несоразмерна силе раздражителя, то окажется, что их великое множество у любого человека. Например, вызванные пустяками эмоции, впечатления, преувеличенные побуждения, далеко заходящие намерения и тому подобные явления. Отсюда вытекает, что эти процессы вряд ли можно классифицировать как инстинктивные, и потому нам следует поискать другой критерий.
Мы очень часто применяем слово «инстинкт» в обычной речи. Так, мы говорим об «инстинктивных действиях», имея в виду такое поведение, мотив и цель которого не осознаны полностью, и которое можно объяснить лишь скрытой внутренней необходимостью. Эту особенность уже отмечал английский писатель Томас Рейд «Под инстинктом я подразумеваю природный импульс к некоторым действиям, совершаемым без какой-либо цели, обдумывания или представления о том, что мы делаем». (Томас Рейд, Очерки об активных силах человека. Эдинбург. 1788. С. 103.)
Таким образом, инстинктивное действие характеризуется бессознательностью стоящего за ним психологического мотива в противоположность строго сознательным процессам, отличающимся непрерывностью осознавания их мотивов. Инстинктивное действие представляется более или менее внезапным психологическим явлением-своего рода прерыванием непрерывности сознания. В этом отношении оно ощущается как внутренняя потребность, что фактически является определением инстинкта по Канту. (И.Кант, Антропология // Собр. соч. / Под ред. Э. Кассирсра. Берлин, 1912–1922. Т. 8. С. 156.)
Следовательно, инстинктивную деятельность следует отнести к специфическим бессознательным процессам, доступным сознанию лишь через их результаты. Но если довольствоваться таким понятием инстинкта, то вскоре станет заметна его недостаточность: оно просто отделяет инстинкт от сознательных процессов, характеризуя его как процесс бессознательный. Если же, с другой стороны, рассматривать бессознательные процессы в целом, будет видно, что все их невозможно классифицировать как инстинктивные, хотя в обыденной речи между ними не проводится различия. Если вы вдруг увидите змею и сильно испугаетесь, вы вправе назвать это инстинктивным импульсом, потому что он не отличается от инстинктивной боязни змей у обезьян.
Наиболее характерными качествами инстинктивного действия являются, прежде всего, единообразие явления и регулярность его повторения. Как удачно отметил Ллойд Морган, биться об заклад в отношении инстинктивной реакции также не интересно, как и в отношении завтрашнего восхода солнца.
С другой стороны, может также случиться, что кого-то постоянно охватывает страх каждый раз, когда он видит совершенно безобидную курицу. И хотя механизм страха в этом случае является таким же неосознанным импульсом, как инстинкт, мы должны, тем не менее, провести различие между двумя этими процессами.
В первом случае страх перед змеей представляет собой общераспространенный целенаправленный процесс; второй же случай, если он вошел в привычку, представляет фобию, а не инстинкт, поскольку возникает изолированно и не является общей для всех особенностью. Существует множество других неосознанных побуждений такого рода: например, навязчивые мысли, музыка, неожиданные идеи и настроения, импульсивные эмоции, депрессии, состояния тревоги и т. д.
Такие явления бывают как у нормальных, так и у больных индивидов. Если они возникают только изолированно и не регулярно, то это не инстинктивные процессы, хотя их психологический механизм кажется соответствующим психологическому механизму инстинкта. Они могут быть описаны в терминах реакции «все или ничего», что можно легко наблюдать в патологических случаях. В психопатологии много таких случаев, где раздражитель вызывает некоторую стабильную и относительно не адекватную его силе реакцию, сравнимую с инстинктивной реакцией.
Все эти процессы следует отличать от инстинктивных. Инстинктивными могут быть названы только те бессознательные процессы, которые являются унаследованными и возникают единообразно и регулярно. В то же время им должен быть присущ признак вынужденной необходимости, рефлексивность такого рода, которая была отмечена Гербертом Спенсером. Такой процесс отличается от простого, сенсорно-моторного рефлекса лишь тем, что является более сложным.
Уильям Джеймс поэтому называет инстинктом, и не без основания, «простой возбуждающе-моторный импульс, вызванный предсуществованием некоторой рефлексной дуги в нервных центрах» (У.Джеймс, Принципы психологии. Нью-Йорк, 1890: В 2 т. Т. 2. С. 391.). Для инстинктов, как и для рефлексов, характерно единообразие и постоянство, а также неосознанность их мотиваций.
Вопрос о том, откуда возникают инстинкты и как они приобретаются, является исключительно сложным. Тот факт, что они всегда унаследованы, ничего не дает для объяснения их происхождения — он просто отодвигает проблему назад к нашим предкам. Широко распространена точка зрения, согласно которой инстинкты возникли в часто повторяющихся индивидуальных, а затем всеобщих волевых актах. Это объяснение правдоподобно постольку, поскольку мы можем ежедневно наблюдать, как определенные усердно заученные действия постепенно становятся автоматическими благодаря постоянной практике.
Но рассматривая замечательные инстинкты, обнаруживаемые в животном мире, мы будем вынуждены признать, что элемент заучивания иногда совершенно отсутствует. В некоторых случаях невозможно даже представить, как вообще может иметь место заучивание и тренировка. Возьмем в качестве примера невероятно утонченный инстинкт размножения у бабочки юкка (Pronuba yuccasella) (А.К. фон Марилаун, Естественная история растений. Лондон, 1902: В 2 т. Т. 2. С. 156.). Цветы растения юкка раскрываются только на одну ночь. Бабочка берет пыльцу из одного цветка и делает из нее маленький шарик, затем она садится на второй цветок, раскрывает его пестик, откладывает свои яйца между тычинками и затем вводит шарик в воронкообразное отверстие пестика. Эту сложную операцию бабочка проделывает всего один раз в своей жизни.
Такие случаи трудно объяснить при помощи гипотезы о заучивании и тренировке. Поэтому недавно были выдвинуты новые способы объяснения, основанные на философии Бергсона и делающие упор на факторе интуиции. Интуиция — это бессознательный процесс, результат которого представляет собой вторжение бессознательного содержимого — внезапной идеи или предчувствия-в сознание. (Там же. Ч. 1. С. 26; 4.2. С. 220–223, 258–261.)
Это напоминает процесс восприятия, но в отличие от сознательной деятельности органов чувств и от самоанализа, восприятие является неосознанным. Вот почему мы говорим об интуиции как об «инстинктивном» акте понимания. Она является процессом, аналогичным инстинкту, с той разницей, что инстинкт является целенаправленным импульсом для осуществления некоторого высокосложного действия, тогда как интуиция представляет собой бессознательное целенаправленное понимание крайне сложной ситуации.
Следовательно, в определенном смысле интуиция является противоположностью инстинкту, столь же удивительной, как он. Но нам никогда не следует забывать, что сложное или даже удивительное для нас является отнюдь не удивительным, а совершенно обычным для природы. Мы всегда склонны проецировать на вещи наши собственные трудности понимания, называя их сложными, тогда как в действительности они очень просты и не подозревают о наших интеллектуальных проблемах.
Обсуждение проблемы инстинкта было бы неполным вне связи с концепцией бессознательного, потому что именно инстинктивные процессы делают необходимой вспомогательную концепцию бессознательного. Я определяю бессознательное как совокупность всех психических явлений, не обладающих качеством сознания.
Это содержимое психики уместно было бы назвать «подпороговым», исходя из допущения, что каждый элемент этого содержимого должен обладать определенным энергетическим значением для того, чтобы вообще стать осознанным. Чем меньше значение элемента сознательного содержимого, тем легче оно исчезает под порогом сознания. Отсюда следует, что бессознательное является вместилищем всех утраченных воспоминаний и всех элементов содержимого психики, которые еще слишком слабы, чтобы стать осознанными.
Эти элементы являются продуктами бессознательной ассоциативной деятельности, которая также порождает сновидения. К ним следует добавить все более или менее намеренно подавленные мучительные мысли и чувства. Я называю сумму всех этих элементов «личностным бессознательным». Но кроме и сверх этого мы можем обнаружить среди бессознательных качеств такие, которые не приобретаются индивидуально, а наследуются, то есть инстинкты как импульсы к осуществлению необходимых действий без осознанной мотивации.
В этом, «более глубоком» слое мы также обнаружим априорные врожденные формы «интуиции», а именно архетипы (Это первый случай, когда Юнг употребляет термин «архетип» (Archetypus). Ранее в своих работах он рассматривал то же понятие, используя термин «первообраз» (Urbild), который позаимствовал у Бюркхадта (См. работы: Символы трансформации // Собр. соч. Т. 5, 45. Примеч. 45; Два очерка по аналитической психологии // Собр. соч. Т. 7. $ 108.) восприятия и понимания, являющиеся априорными детерминантами всех психических процессов. Если инстинкты вынуждают человека вести характерный для людей образ жизни, то архетипы ограничивают возможные способы его восприятия и понимания специфически человеческими рамками.
Инстинкты и архетипы, вместе взятые, образуют «коллективное бессознательное». Я называю его «коллективным», потому что в отличие от личностного бессознательного оно состоит не из индивидуальных, более или менее уникальных, элементов, а из элементов универсальных и регулярно возникающих.
Инстинкт в своей основе является коллективным, то есть универсально и регулярно возникающим явлением, не имеющим ничего общего с индивидуальностью. В этом качестве архетипы сходны с инстинктами и являются, как и они, коллективным феноменом.
На мой взгляд, вопрос об инстинктах нельзя рассматривать с психологической точки зрения без привязки к архетипам, потому что по сути они определяют друг друга. Тем не менее, рассмотрение этой проблемы представляется исключительно трудным из-за чрезвычайного разнообразия мнений относительно роли инстинкта в человеческой психологии.
Так, Уильям Джеймс придерживается мнения, что человек переполнен инстинктами, тогда как другие исследователи сводят их к весьма малому числу процессов, едва отличимых от рефлексов, а именно: к некоторым движениям, характерным для младенца, особенным реакциям его конечностей, гортани, применению правой руки и образованию многосложных звуков. По-моему, это ограничение заходит слишком далеко, хотя оно и весьма характерно для человеческой психологии в целом.
Прежде всего, мы всегда должны помнить, что при рассмотрении человеческих инстинктов мы рассуждаем о самих себе и, следовательно, судим заведомо предвзято.
Нам гораздо удобнее наблюдать инстинкты у животных или дикарей, чем у самих себя. Это объясняется тем, что мы привыкли тщательно рассматривать свои собственные действия и находить им рациональное объяснение. Но это ни в коей мере не означает, что наши объяснения будут безукоризненными, на самом деле это весьма маловероятно.
Нет необходимости в сверхчеловеческом интеллекте, чтобы увидеть сквозь мелководье нашего рационализирования реальный мотив — инстинкт, стоящий за ним.
В результате этого искусственного рационализирования нам может показаться, что нами управляют не инстинкты, а сознательные мотивы. Естественно, я не намерен
