доисторические времена. Примешь ли ты все это?»
Я: «Я приму все это, как я могу что-то отвергнуть?»
Д.: «Но я нахожу кое-что похуже: братоубийство, коварные смертельные удары, пытки, жертвоприношения детей, уничтожение целых народов, поджог, предательство, войну, восстание — ты примешь и это?»
Я: «И это, если должно. Как я могу судить?»
Д.: «Я нахожу эпидемии, природные катастрофы, затонувшие корабли, разоренные города, пугающую дикость, человеческую жестокость и страх, целые горы страха».
Я: «Да будет так, раз ты даешь это».
Д.: «Я нахожу сокровища всех прошлых культур, великолепные изображения Богов, просторные храмы, картины, свитки папируса, листы пергамента с символами ушедших языков, книги, полные утраченной мудрости, гимны и заклинания древних жрецов, истории, рассказанные в веках тысячами поколений».
Я: «Это целый мир — чей объем я не могу охватить. Как я могу принять его?»
Д.: «Но ты хотел принять все? Ты не знаешь своих пределов. Ты можешь не ограничивать себя?»
Я: «Я должен ограничивать себя. Кто смог бы охватить такое богатство?»
Д.: «Будь вместительным и ухаживай за своим садом со скромностью».[177 — Эти строки относятся к окончанию «Кандида» Вольтера: «Все это верно сказано — но мы должны ухаживать за своим садом». Юнг хранил бюст Вольтера в своем кабинете. — ]
Я: «Я буду. Я вижу, что не стоит завоевывать огромный кусок неизмеримого, лучше взять малый. Ухоженный маленький сад лучше запущенного большого. Оба сада одинаково малы по сравнению с неизмеримым, но за ними неодинаково ухаживали».
Д.: «Возьми ножницы и подрезай свои деревья».
Из затопляющей темноты явился сын земли, моя душа дала мне древние вещи, что указывали в будущее. Она дала мне три вещи: несчастье войны, тьму магии и дар религии.
Если ты умен, ты поймешь, что эти три вещи связаны друг с другом. Эти три вещи означают высвобождение хаоса и его силы, но они также означают и его связывание. Война обыденна и каждый ее видит. Магия темна, и никто ее не видит. Религия еще грядет, но она станет очевидной. Ты думал, что ужасы этих военных зверств придут за нами? Ты думал, что магия существует? Ты думал о новой религии? Я сидел долгими ночами и всматривался в то, что грядет, и я вздрагивал. Ты веришь мне? Я не очень озабочен. Чему мне верить? Во что не верить? Я видел, и я вздрагивал.
Но мой дух не мог охватить чудовищное, и не мог постигнуть объем того, что грядет. Сила моего стремления чахла, и бессильной тонула в урожайных землях. Я чувствовал тяжесть ужаснейшей работы грядущих времен. Я видел, где и как, но ни одно слово этого не выразит, никому этого не победить. Я не могу иначе, я дал этому утонуть в глубинах.
Я не могу дать это тебе, и могу говорить только о пути того, что грядет. Немного доброго придет к тебе снаружи. То, что придет к тебе, лежит внутри. Но что там лежит! Хотел бы я отвести взор, заткнуть уши и отвергнуть все чувства; я хотел бы быть кем-то среди вас, не знающих ничего и ничего никогда не видевших. Это слишком много и слишком неожиданно. Но я видел это, и моя память меня не оставит.[178 — «Черновик» продолжает: «Как мне охватить то, что случится в следующие восемь сотен лет, вплоть до того времени, когда Единый начнет свое правление? Я говорю только о том, что грядет» (стр. 440). — ] Но я урезаю свое стремление, которое хотело бы растянуться в будущее, и возвращаюсь к своему маленькому саду, который сейчас цветет, и чей объем я могу измерить. За ним следует хорошо ухаживать.
Будущее следует оставить тем, кто в будущем. Я возвращаюсь к малому и реальному, ибо это великий путь, путь того, что грядет. Я возвращаюсь к моей простой реальности, моему несомненному и очень маленькому бытию. И я беру нож и выношу суд всему, что растет без меры и цели. Леса выросли вокруг, извивающиеся растения поднимаются по мне, и я полностью покрыт бесконечным размножением. Глубины неистощимы, они дают все. Все так же хорошо, как и ничто. Храни мало, и получишь немного. Признать и знать и свои амбиции, и свою жадность, собрать[179 — Сцена на ландшафте напоминает одну из фантазий Юнга по пробуждении в детстве, в которой Эльзас затопило водой, Базель обратился в порт, плавает корабль, пароход, средневековый город, крепость с пушками и солдаты и жители города, и канал («Воспоминания», стр. 100). — ] свои мольбы, ухаживать за ними, охватить их, сделать их полезными, влиять на них, повелевать ими, упорядочить их, дать им толкование и смысл — это необычно.
Это безумие, как и все, что превосходит свои границы. Как тебе удержать то, чем ты не являешься? Ты действительно хочешь заставить все, чем ты не являешься, подчинить твоему жалкому знанию и пониманию? Помни, что ты можешь знать себя, и этого знания достаточно. Но ты не можешь узнать остальных и остальное. Берегись знать то, что лежит вне тебя, или же твое предполагаемое знание будет удушать жизнь тех, кто знает себя. Знающий может знать себя. Это его предел.
Болезненным надрезом я отрезаю от себя то, что я притворялся, будто знаю о том, что вне меня. Я удаляю от себя все хитроумные петли толкований, что я дал тому, что вне меня. И мой нож режет даже глубже и отделяет меня от значений, что я придал самому себе. Я режу костный мозг, пока все значимое не отпадает от меня, пока я больше не являюсь тем, кого видел в себе, пока я наконец не знаю только то, что не знаю, кто я.
Я хочу быть нищим и голым, хочу стоять обнаженным перед неумолимым. Я хочу быть моим телом и его нищетой. Я хочу быть из земли и жить ее законом. Я хочу быть моим человеческим животным и принять все угрозы и желания. Я хочу пройти сквозь стенания и благословенность того, кто стоит с беззащитным телом на залитой солнцем земле, жертвой своих устремлений и затаившихся диких зверей, кто боится призраков и мечтает об отдаленных Богах, кто принадлежит тому, что близко и был врагом всего далекого, кто высекал огонь из камней и чьи стада были украдены неведомыми силами, которые также уничтожили урожай на его полях, тем, кто не знал и не распознавал, но жил лишь тем, что под рукой, и по милости получал то, что лежало вдали.
Он был ребенком, неуверенным, но полным уверенности, слабым, но одаренным чудовищной силой. Когда его Бог не помог, он принял другого. А когда не помог и этот, он подверг его наказанию. И узри: Боги помогли еще раз. Так я отверг все, что было нагружено смыслом, все божественное и дьявольское, чем хаос нагрузил меня. Воистину, не мне доказывать Богов и дьяволов и монстров хаоса, осторожно их кормить, осторожно носить их с собой, считать и именовать их, и защищать их верой от неверия и сомнения.
Свободный человек знает только свободных Богов и дьяволов, что самодостаточны и воздействуют только на основании собственной силы. Если они не могут подействовать, это их дело, и я могу снять с себя эту ношу. Но если они эффективны, им не нужны ни моя защита, ни моя забота, ни моя вера. Так что ты можешь спокойно ждать, следя, работают ли они. Но если они работают, действуй умно, ибо тигр сильнее тебя. Ты должен суметь отбросить все от себя, иначе ты раб, даже если ты раб Бога. Жизнь свободна и выбирает свой путь. Она достаточно ограниченна, так что не нагромождай еще ограничений. Потому я отрезаю все ограничивающее. Я стою здесь, и вот лежит загадочное многообразие мира.
И ужас вполз в меня. Разве я не тесно связан? Мир здесь не ограничен? И я осознал свою слабость. Чем нищета, обнаженность и неготовность будут без осознания слабости и без ужаса бессилия? Потому я стоял и был в ужасе. И тогда моя душа шептала мне:
Глава 19 Дар Магии
[180 — 23 января 1914 г. — ]
«Ты ничего не слышишь?»
Я: «Я ничего не ощущаю, что я должен услышать?»
Д.: «Звон»
Я: «Звон? Чего? Я ничего не слышу».
Д.: «Слушай внимательнее».
Я: «Кажется, что-то в левом ухе. Что это может значить?»
Д.: «Неудачу».
Я: «Я принимаю то, что ты говоришь. Я хочу и удачи, и неудачи».
Д.: «Что ж, тогда подними руки и прими то, что идет к тебе».
Я: «Что это? Жезл? Черная змея? Черный жезл в форме змеи — две жемчужины, как глаза — золотой браслет вокруг ее шеи. Это магический жезл?»
Д.: «Это магический жезл».
Я: «А что мне делать с магией? Это магический жезл неудачи? Магия — это неудача?»
Д.: «Да, для тех, кто обладает ею».
Я: «Звучит, как высказывания древних — какая ты странная, душа моя! Что мне делать с магией?»
Д.: «Магия многое для тебя сделает».
Я: «Боюсь, ты разжигаешь мое желание и непонимание. Ты знаешь, что человек никогда не остановится в жажде черного искусства и вещей, что не требуют усилий».
Д.: «Магия не легка, и она требует жертвы».
Я: «Она требует жертвы любви? Или человечности? Если требует, забери жезл обратно».
Д.: «Не спеши. Магия не требует таких жертв. Она требует другой жертвы».
Я: «Что это за жертва?»
Д.: «Жертва, которую требует магия — это утешение».
Я: «Утешение? Я правильно понял? Понимать тебя невыразимо трудно. Скажи мне, что это значит?»
Д.: «Утешение следует принести в жертву».
Я: «Что ты имеешь в виду? Следует принести в жертву утешение, что я даю или утешение, которое я получаю?»
Д.: «И то, и другое».
Я: «Я запутался. Это слишком неясно».
Д.: «Ты должен принести в жертву утешение ради черного жезла, утешение, которое ты даешь и которое получаешь».
Я: «Ты говоришь, что мне непозволительно получать утешение от тех, кого я люблю? И нельзя давать утешение тем, кого люблю? Это значит утрату части человечности, и ее место занимает то, что называют жестокостью к себе и другим».[181 — В «Ecce Homo» Ницше писал: «Каждое приобретение, каждый шаг к знанию — результат смелости, жестокости к себе, чистоплотности по отношению к себе». — ]
Д.: «Так оно и есть».
Я: «Жезл требует этой жертвы?»
Д.: «Он требует этой жертвы».
Я: «Могу ли я, позволено ли мне принести жертву ради жезла? Должен ли я принять жезл?»
Д.: «Тебе он нужен или нет?»
Я: «Не могу сказать. Что я знаю о черном жезле? Кто дает его мне?»
Д.: «Темнота, что лежит перед тобой. Это следующее, что приходит к тебе. Ты примешь его и принесешь жертву?»
