и луной, собрались хором вокруг этой звезды «…» [66 — Ch. XIX, 1ff. (trans. by Lake in The Apostolic Fathers, I, p. 193).]. Отмечу мимоходом, что с точки зрения психологии, Одну искру, или Монаду следует рассматривать как символ Самости.
Для Дорна эти искры имеют ясный психологический смысл. Он говорит: «Таким образом он постепенно придет к тому, чтоб увидеть своим ментальным взором ряд звезд, сияющих изо дня в день все сильнее и сильнее, достигая такого яркого света, что отныне ему станет ведомы все вещи, что необходимы ему[67 — «Sic paulatim scintillas aliquot magis ac magis indies perlucere suis oculis mentalibus percipiet, ac in tantam excrescere lucem, ut successivo tempore quaevis innotescant, quae sibi necessaria fuerint». Gerhard Dorn, «Speculativae philosophiae», in Theatrum chemicum, I (1602), p.275.]. Этот свет — lumen naturae — свет природы, озаряет сознание, a scintilae (искры) — это зародышевые точки свечения, вспыхивающие во тьме бессознательного. Дорн, подобно Кунрату, многим обязан Парацельсу, с которым сходится во мнениях, предполагая в человеке «invisibilem solem plurimis incognitum» (невидимое солнце, многим не ведомое)[68 — «Sol est invisibilis in hominibus, in terra vero visibilis, tamen ex uno et eodem sole sunt ambo» (Солнце, невидимое в человеке, но видимое в мире, является одним и тем же солнцем). Ibid., p.308]. Об этом природном свете, присущем человеку, Дорн говорит: «Ибо жизнь, свет человеческий[69 — «Et vita erat lux hominum. Et lux in tenebris lucet». (И жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит). Ин 1:4, 5.], сияет внутри нас, хотя и неясно, и как бы сквозь тьму. Его нельзя извлечь из нас, однако он в нас, но не от нас, а от Того, Кому он принадлежит, Кто удостоил нас быть его вместилищем. Он вселяет в нас этот свет, дабы мы могли видеть в этом свете Его, Кто пребывает в недостижимом свете, дабы мы могли превзойти другие Его творения; таким способом мы делаемся подобными Ему, ибо Он дал нам искру света Его. Посему, истину нужно искать не в нас самих, а в образе Божием, который внутри нас»[70 — «Lucet in nobis licet obscure vita lux hominum tanquam in tenebris, quae non ex nobis quaerenda, tamen in et non a nobis, sed ab eo cuius est, qui etiam in nobis habitationem facere dignatur… Hic earn lucem plantavit in nobis, ut in eius lumine qui lucem inaccessibilem inhabitat, videremus lumen; hoc ipso quoque caeteras eius praecelleremus creaturas; illi nimirum similes hac ratione facti, quod scintillam sui luminis dederit nobis. Est igitur veritas non in nobis quaerenda, sed in imagine Dei quae in nobis est». «Philosophia meditativa», Theatrum chemicum, 1, p. 460.].
Таким образом, один архетип, которому придает особое значение Кунрат, известен также и Дорну как sol ibvisibilis или imago Dei. У Парацельса lumen naturae первоначально исходит от «astrum» или «sydus», «звезды внутри человека»[71 — Sudnoff, XII, p. 23: «To, что присутствует в свете природы, в то же самое время является работой звезды» (Huser, X. р. 19)]. «Небесный свод» (синоним звезд) — это природный свет[72 — Philosophia sagax, Huser, X, p. 1 (Sudnoff, XII, p. 3).]. Следовательно, «краеугольным камнем» любой истины является «астрономия», «мать других искусств… За нею — божественная мудрость, за нею — свет природы»[73 — Ibid., pp. 3f (pp. 5f.)]; даже «наиболее превосходные религии» опираются на астрономию[74 — Апостолам соответствуют зодиакальные символы, ibid., p. 23 (p. 27).]. Ибо звезда «призвана вести человека к великой мудрости…, чтобы он пришел в изумление в свете природы, и тайны Божественной дивной работы раскрылись и явили себя в их величии»[75 — Ibid., p. 54 (p. 62).]. Действительно, по сути человек является «Astrum»: не сам по себе, но беспрестанно со всеми апостолами и святыми; все и каждый — суть astrum, небесная звезда… поэтому и в Писании говорится: «Вы — свет мира»[76 — Ibid., p. 344 (p. 386). Последнее выражение отсылает к Матфею 5:14: «Vos estis lux mundi».]. «Итак, если звезда заключает в себе весь природный свет, и от нее человек берет его [этот свет], как пищу от земли, на которой он родился, таким же образом он рождается на звезде»[77 — Ibid., p. 409 (pp. 456ff).]. Также и животным дан природный свет, который есть «врожденный дух»[78 — «… подобно петухам, которые поют на изменение погоды, и павлинам, извещающим смерть их господина… все это суть нерожденный дух и свет природы». Fragmenta medico, cap. «De morbis somnii», Huser, V, p. 130 (Sudnoff, IX, p. 361).]. Человек при рождении «наделяется совершенным светом природы»[79 — Liber de generatione hominis, VIII, p. 172 (I, p. 300).]. Парацельс называет его «primum ас optimum thesaurum, quem naturae Monarchia in se claudit»[80 — De vita longa, ed. by Adam von Bodenstein (1562), Lib. V, c. ii.] (первое и лучшее сокровище, которое скрывает в себе царство природы), и в этом он близок к распространенным повсюду в мире описаниям Единого как бесценной жемчужины, скрытого сокровища, «сокровища труднодостижимого» и т.д. Свет дается внутреннему человеку или внутреннему телу (corpus subtile, тонкому телу), как явствует из следующего отрывка:
«Возвышенность и мудрость позволяют человеку выйти из своего внешнего тела, ибо та самая мудрость и то понимание, которые необходимы ему, являются вместе с этим телом и они суть внутренний человек»[81 — Philosophia sagax, X, p 341 (XII, p. 382): «Теперь ясно, что вся человеческая мудрость земного тела заключается в свете природы». Это «человеческий свет вечной мудрости»: ibid., p. 395 (р. 441).]; таким образом он может жить и не так, жить как внешний человек. Ибо такой внутренний человек вечно преображающийся и подлинный, и если в смертном теле он кажется несовершенным, то после отделения от плоти, он все же предстает в своем совершенстве. То, о чем мы сейчас говорим, называется lumen naturae и является вечным. Бог дал это свечение внутреннему телу, чтобы он [lumen naturae] мог подчиняться внутреннему телу и в согласии с разумом, «…» ибо лишь свет природы есть разум и ничто другое «…» свет есть то, что дает веру «…» каждого человека Бог наделил в достатке предопределенным светом, дабы он не заблуждался «…» Но если мы обратимся к истокам внутреннего человека, или тела, то следует отметить, что все внутренние тела суть не что иное, как одно тело, и оно единственное для всех людей, хотя и разделенное в согласии с надлежащими количествами тела, отличающихся одно от другого. А будь они все собраны вместе, это не что иное, как лишь один свет и один разум[82 — Liber de generatione hominis, VIII, p. 171 (I, pp. 299f)»Более того, свет природы — это свет, который загорается от Святого Духа и не гаснет, ибо он светит хорошо… и это свет такого рода, что требует горения[83 — «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» Лука 12:49.], — чем продолжительнее [он горит], тем ярче сияет, и чем продолжительнее, тем сильнее… поэтому в свете природы есть огненная страсть воспламенения»[84 — Fragmenta cum libro de fundamento sapientiae, IX, p. 448 (XIII, pp. 325f). ]. Это «невидимый» свет: «Итак, постигни, что исключительно в невидимом обретает человек свою мудрость, свое искусство, идущее от света природы»[85 — Philosophia sagax, X, p. 46 (XII, p. 53).]. Человек — это «пророк света природы»[86 — Ibid., p. 79 (p. 94).]. Он постигает lumen naturae через сновидения[87 — Practica in scientiam divinationis, X, p. 438 (XII, p. 488).], наряду с прочими вещами. Поскольку свет природы бессловесен, он во снах создает образы силою слова» (Божиего)[88 — Liber de Caducis, IV, p. 274 (VIII, p. 298).].].
Я позволил себе задержаться на некоторых фрагментах Парацельса и процитировать ряд подлинных текстов, поскольку хочу предложить читателю самое общее представление о том, как эти авторы понимали lumen naturae. Особенно поразило меня (применительно к нашей гипотезе о множественном сознании и его феноменах) то, что характерное алхимическое видение звезд, искрящихся во тьме тайной субстанции, должно, согласно Парацельсу, преобразоваться в зрелище «внутреннего небесного свода» со звездами. Он увидел темноту психе как усыпанное звездами ночное небо, чьи планеты и созвездия представляют архетипы во всей их ясности и божественности[89 — В Hieroglyphica Гораполлон звездное небо обозначает Бога в качестве неотвратимой Судьбы, символизируемой «5», вероятно обозначает расположенных по углам квадрата с пятым элементом посередине. [Пер. George Boas, p. 66 — Изд.]]. Звездное небо есть поистине открытая книга космической проекции, в которой отражаются мифологемы, т.е. архетипы. В этом видении астрология и алхимия — две классические выразительницы психологии коллективного бессознательного — тесно переплетаются.
Непосредственное влияние на Парацельса оказал Агриппа фон Неттенгейм[90 — Alchemical Studies, index, s.v. «Agrippa».], выдвинувший предположение о luminositas sensus naturae (Просветленное ощущение природы (лат.). — Прим. перев.). Отсюда «проблески провидения нисходят на четвероногие твари и другие живые создания», и это дает им возможность предугадывать будущее»[91 — Cornelius Heinrich Agrippa Nettesheim, De occulta philosophia (1533), p. Ixix: «Nam iuxta Platonicorum doctrinam, est rebus enferioribus vis quaedam insita, per quam magna ex parte cum superioribus conveniunt, unde etiam animalitim taciti consensus cum divinis corporibus consentire videntur, atque his viribus eorum corpora et affectus affici». (В соответствии с доктриной Платона, в низших сущностях существует определенная добродетель, посредством которой они в известной мере согласуются с высшими существами; отсюда можно увидеть, что молчаливое согласие животных находится в согласии с божественными телами, и что с их телами и привязанностями соприкасаются эти добродетели) и т.д.]. Для обоснования sensus naturae он ссылался на авторитет Гильома Парижского, который был не кем иным, как Уильямом Овернским (Г.Альвернус, ум. 1249), епископом Парижа с 1228 г., автором многих работ, которые в ряду других, оказали влияние на Альберта Великого. Альвернус говорит, что sensus naturae является высшей (относительно восприятия) способностью человека, и утверждает, что животные также обладают им[92 — Lynn Thorndike, History of Magic and Experimental Science, II, pp. 348f.]. Учение о sensus naturae развивалось из идеи о всепроникающей мировой душе, которая занимала мысли другого Гильома Парижского, предшественника Альвернуса по имени Гильом де Конш[93 — Francois Picavet, Essais sur l’histoire generale et comparee des theologies et des philosophies medievales, p. 207.] (1080-1154), — неоплатоника, преподававшего в Париже. Он идентифицировал anima mundi, то есть sensus naturae, со Святым Духом, точно также,
