идет об ослеплении, которое, однако, не становится идентичностью, с другой стороны — о возвышении эроса, который, однако, истощается в своего рода ревнивом противоборстве с матерью. Такая дочь, правда, знает все, чем она не хочет быть, однако ей по большей части неведомо, что же она собственно помышляет про свою собственную судьбу. Все ее инстинкты концентрируются в форме защиты от матери, а поэтому они неприменимы и не применяются для обустройства своей собственной жизни. Если же случится такое, что она, к примеру выйдет замуж, то брак ей будет нужен только лишь затем, чтобы отделаться от матери; или же судьба сыграет с ней злую шутку и одарит ее мужем, который имеет много общего с матерью в существенных чертах характера. Все инстинктивные процессы и житейские нужды будут сталкиваться с неожиданными затруднениями: или плохо функционирует сексуальность, или дети появляются некстати; или материнский долг кажется непереносимым, или требования совместной супружеской жизни вызывают в ответ нетерпение и раздражение. Это происходит оттого, что все перечисленное как бы не относится к сущностным жизненным событиям, ибо наивысшую цель жизни составляет только и исключительно защита от матери, причем в какой угодно форме. В таких случаях нередко можно усмотреть во всех тонкостях основные черты архетипа матери. Например, мать как семья или клан вызывает самое жесткое сопротивление или безучастность ко всему тому, что называется семьей, общностью, обществом, конвенцией и всем прочим. Сопротивление против матери как Uterus проявляется часто в болезненных менструациях, трудностях зачатия, в отвращении к беременности, кровотечениях во время беременности, выкидышах, прерываниях беременности и т. п. Мать как материя побуждает к нетерпимости в отношении к предметам, к неловкости при обращении с инструментами и утварью, а также к курьезам в одежде.

В качестве результата защиты от матери при иных обстоятельствах происходит спонтанное развитие рассудка с целью овладения какой-то сферой, в которую мать не вхожа. Это развитие исходит из собственной потребности, а не в угоду какому-то мужчине, которому хотелось бы импонировать или подыгрывать, исполняя роль духовного товарища. Это развитие должно служить тому, чтобы разрушить власть матери посредством интеллектуальной критики или превосходящих знаний или чтобы можно было выставить ей счет за все глупости, логические ошибки и пробелы образования. Рука об руку с развитием рассудка идет также выпячивание вообще всех мужских особенностей.

С. Позитивные аспекты материнского комплекса

а. Мать

Позитивный аспект первого типа, а именно, преувеличенное развитие материнского инстинкта, это как раз тот образ матери, который воспевался и почитался во все времена и на всех языках. Это та материнская любовь, которая принадлежит к самому что ни на есть умилительному и незабвенному воспоминанию повзрослевших седин, это — тайный корень всех начинаний и превращений, который составляет молчаливую праоснову возвращений к родному очагу и поискам пристанища на чужбине, т. е. основу всяческого начала и конца. Известная до самого нутра и чужая как природа, нежная в своей переполняющей любви и жестокая как судьба — полная радости, неутолимая дарительница жизни, мать всех скорбящих и темные, безответные врата, которые затворяются за усопшими. Мать — это материнская любовь, это мое переживание, моя тайна. Как тут не сказать чего-то лишнего, чего-то слишком несправедливого, чего-то слишком непривлекательного и даже слишком лживого о том человеке, который назывался матерью и был ненароком и случайно — как нам хотелось бы сказать — носительницей того переживания, которое заключает в себе и ее, и меня, и все человечество — да, да именно всякую живую тварь, которая будет и сгинет с лица земли, того переживания жизни, детьми которого мы являемся? Ведь так поступали всегда, и так будут поступать всегда и впредь, однако умудренный опытом и сведущий человек уже более не посмеет перевалить это чудовищное бремя значимости, ответственности и работы, тяжести неба и преисподней на такого слабого и заблуждающегося человека, достойного любви, снисхождения, понимания и прощения, коим была наша мать. Этот человек знает, что мать является носительницей того, прирожденного образа mater natura и mater spiritualis, того совокупного объема жизни, которому мы как дети вверены на попечение и одновременно выброшены. Без какого-либо промедления он обязан избавить человеческую мать от этого вызывающего ужас бремени из уважения к ней и к самому себе. Потому что как раз именно это бремя значения является тем, что запирает нас в матери, а ее приковывает цепями к детям, — к душевной и психической погибели обоих. Нельзя развязать комплекс матери путем односторонней редукции матери к человеческому масштабу, в известном смысле «подчищая» ее. При этом мы подвергаемся опасности — расщепить на атомы переживание матери и вместе с тем разрушить наивысшую ценность, т. е. выбросить тот золотой ключик, который добрые феи положили нам в люльку. Поэтому человек всегда инстинктивно присоединял к родительной паре также и пресуществующую божественную пару, в качестве «gotfather» и «gotmother» новорожденного, чтобы тот никогда не забывался и не обременил бы — по своей ли бессознательности или из-за близорукого рационализма — своих родителей чем-то божеским.

Архетип — менее всего является некоей научной проблемой, в первую очередь это именно настоятельный вопрос душевной гигиены. Даже если бы у нас отсутствовали всяческие доказательства в пользу существования архетипов, и если бы все рассудительные люди нас убедительно заверили в том, что ничего подобного не может быть, мы все же должны были бы изобрести эти архетипы и именно для того, чтобы наши самые высокие и самые природные ценности не потонули в бессознательном. Если бы они на самом деле упали в бессознательное, то вместе с тем исчезла бы и вся элементарная сила изначального переживания. Вместо этого наступила бы фиксация на имаго матери, и если мы над этим образом достаточно мастерски помудрствовали бы, то оказались бы совершенно и полностью привязанными к ratio и тогда порешили бы, что верить следует исключительно чему-то рассудочному. С одной стороны, это конечно же добродетель и преимущество, но с другой стороны, — ограничение и оскудение, потому что тем самым человек приближается к пустыни доктринерства и «просветительства». Эта Deesse Raison распространяет обманчивый свет, который освещает только то, что уже знают, однако покрывает мраком все те вещи, которые в самую первую очередь нужно было бы узнать и сделать сознательными. Чем более самостоятельный вид напускает на себя разум, тем все более он становится чистым интеллектом, который на место действительности ставит заученные догматы, и перед глазами у него прежде всего не человек, каков он есть, а его признак и обманка.

Мир архетипов должен у человека оставаться осознанным — понимает он это или нет — потому что в нем человек является еще природой и связан там со своими корнями. Мировоззрение и общественный порядок, которые отрезают человека от праобразов жизни, не только не являются культурой, но в значительной мере представляют тюрьму или хлев. Если же праобразы остаются хоть в какой-то форме осознанными, то энергия, которая им соответствует, стекается к человеку. Когда же более уже не удается поддерживать эту связь с образами, то энергия, которая выражается посредством этих самых образов и которая вызывает те самые захватывающие ослепления, опять падает в бессознательное. В результате последнее получает некоторый заряд, коим ссужается чуть ли не как неотразимой vis a tergo каждое воззрение, или идея, или тенденция, — и которые (как соблазнительная цель) удерживают рассудок в concupiscentia. Таким образом, человек безвозвратно становится добычей своего сознания и его рациональных понятий, правильных и неправильных. Я далек от того, чтобы умалять божий дар разума, этой наивысшей человеческой возможности. Но в качестве единственного властелина он не имеет никакого смысла, точно так же, как и свет в том мире, в котором бы ему не противостояла темнота. Право же, человеку следовало бы внять мудрому совету матери и ее неумолимому закону естественного ограничения. Никогда не следовало бы забывать, что мир существует лишь потому, что его противоположности поддерживаются в равновесии. Так рациональное уравновешивается иррациональным и планируемое в грядущем — данным в настоящий момент.

Это отступление и рассмотрение всеобщих проблем было совершенно неизбежным, потому что мать — первый мир ребенка и последний мир взрослого. В мантию этой великой Исиды мы все укутаны как ее дети. Вернемся же однако к нашим типам материнского комплекса. У мужчины комплекс матери никогда не бывает в «чистом» виде, он всегда смешан с архетипом Анимы, — и как следствие этого: мужские высказывания о матери в высшей степени эмоциональны, т. е. они предрешены чем-то «аниматическим». Только на материале женщин существует возможность изучать эффекты архетипа матери без «аниматического» подмешивания, что, конечно же, имеет определенную перспективу на успех только там, где еще не развился компенсирующий Анимус.

b. Преувеличенный эрос

Перейдем теперь ко второму типу женского комплекса матери, а именно, к преувеличению эроса. Ранее я сделал набросок портрета этого типа, когда он встречается в патологических формах, то выглядит особо неприглядно. Однако этот, столь мало привлекательный тип, имеет позитивный аспект, без которого сообщество не хотело бы обходиться. Возьмем самые что ни на есть скверные последствия этой установки, а именно, беззастенчивое разрушение брака; мы, однако, можем заметить: за этим лежит осмысленное и целесообразное устроение природы. Этот тип чаще всего происходит, как уже описывалось, из противодействия исключительно натурной, чисто инстинктивной и потому всепоглощающей матери. Такой тип матери является анахронизмом, рецидивом мрачного матриархата, где мужчина влачил свое пошлое существование только лишь как оплодотворитель и как рабочая лошадка. Реактивное возвышение эроса у дочери нацелено на того мужчину, который лишен превосходства, присущего всему матерински-женскому. Такая женщина всегда будет инстинктивно вмешиваться в случаях, в которых бессознательность партнера по браку провоцирует ее к этому. Она нарушает столь опасную для мужской личности ленность, которую он с большой охотой считает верностью. Эта леность ведет к бессознательности собственной личности и к тому кажущемуся идеальным браку, где мужчина не что иное, как лишь «папа», а женщина — лишь «мама», и где супруги титулуют друг друга точно так же. Это — покатая дорожка, которая легко низводит супружество до бессознательной идентичности партнеров.

Женщина нашего типа направляет жаркие лучи своего эроса на того мужчину, который оказался в тени материнского начала, и возбуждает тем самым моральный конфликт. Но без этого не бывает никакой осознанности личности. «Однако почему, — конечно же спросят меня, — должен человек «a tort et a travers» добиваться более высокой осознанности?» Этот вопрос бьет в самое яблочко проблемы, и ответить на него, пожалуй, трудно. Вместо того чтобы действительно на него ответить, я могу лишь исповедовать нечто вроде веры: мне кажется, что через тысячу миллионов лет в конце концов кто-нибудь должен