Шизофрения, Юнг Карл Густав
Шизофрения
Прерогатива старости — оглядываться на пройденные пути. Доброжелательному интересу профессора Манфре-да Блейлера я обязан возможностью обобщить мой опыт в области шизофрении для собрания моих коллег.
В 1901 году я — молодой ассистент в клинике Бургхельцли — спросил своего тогдашнего шефа профессора Эугена Блейлера о теме моей будущей докторской диссертации. Он предложил экспериментальное изучение распада представлений при шизофрении. С помощью ассоциативного эксперимента мы тогда уже настолько проникли в психологию таких больных, что знали о существовании аффективно окрашенных комплексов, которые проявляются при шизофрении: это были, в сущности, те же комплексы, что обнаруживаются и при неврозах. Способ, которым комплексы выражались в ассоциативном эксперименте, во многих не слишком запутанных случаях был приблизительно тем же, что и, например, в истериях. Зато в других случаях (когда был затронут центр речи), складывалась картина, характерная для шизофрении — непомерно большое по сравнению с неврозами количество оговорок, персевераций, неологизмов, бессвязностей и провалов памяти, происходящих при или в окружении затрагивающих комплекс слов-раздражителей.
Вопрос заключался в том, как отсюда можно было бы проникнуть в структуру специфических нарушений. Тогда это казалось невозможным. Мой уважаемый шеф и учитель тоже ничего не мог посоветовать. Я выбрал наверное, не случайно — тему, которая, с одной стороны, связана с меньшими трудностями, а с другой, представляла собой аналогию шизофрении, поскольку речь шла о стойком расщеплении личности у молодой девушки: #c_1.
Она считалась медиумом и впадала на спиритических сеансах в подлинный сомнамбулизм, в котором появлялись чуждые сознанию содержания бессознательного, образуя очевидную причину расщепления личности. При шизофрении также очень часто наблюдаются чужеродные содержания, более или менее неожиданно захлестывающие сознание и расщепляющие внутреннюю целостность личности, правда, характерным для шизофрении образом. В то время как невротическая диссоциация всегда имеет систематический характер, шизофрения являет картину, так сказать, несистематической случайности, часто до неузнаваемости искажающей характерную для неврозов смысловую связность.
В опубликованной в 1907 году работе «О психологии Dementia praecox»: #c_2 я попытался изложить тогдашнее состояние моих знаний. Речь шла в основном о случае типичной паранойи с характерным нарушением речи. Хотя патологические содержания были компенсаторными и потому нельзя было отрицать их выраженную намеком систематическую природу, однако представления, лежащие в основе выражения, были извращены несистематической случайностью до полной неясности. Чтобы вновь сделать видимым их первоначально компенсаторный смысл, часто требовалась пространная амплификация и ассоциативный материал.
Но почему при шизофрении нарушается свойственный неврозам характер и вместо систематических, эквивалентных аналогий порождаются их спутанные, гротескные и вообще в высшей степени неожиданные фрагменты, — поначалу было непонятно. Можно было только констатировать, что для шизофрении характерен такого рода распад представлений. Это свойство роднит ее с известным нормальным феноменом — сновидением. Оно тоже носит идентичный случайный, абсурдный и фрагментарный характер и для своего понимания нуждается в амплификации. Однако явное отличие сна от шизофрении состоит в том, что сновидения феномен «сумеречного» сознания, а явление шизофрении почти не затрагивает элементарную ориентацию сознания. (Здесь следует в скобках заметить, что было бы трудно отличить сны шизофреников от снов нормальных людей). С опытом мое впечатление глубокого родства феномена шизофрении и сна все более усиливалось. (Я анализировал в то время не менее четырех тысяч снов в год!).
Несмотря на то, что в 1909 году я прекратил свою работу в клинике, чтобы полностью посвятить себя психотерапевтической практике, я, вопреки опасениям, не утратил возможности работать с шизофренией. Напротив, к моему немалому удивлению, я именно там вплотную столкнулся с этой болезнью. Число латентных и потенциальных психозов в сравнении с количеством явных случаев удивительно велико. Я исхожу — не будучи, впрочем, в состоянии привести точные статистические данные, — из соотношения 10:1. Немало классических неврозов, вроде истерии или невроза навязчивого состояния, оказываются в процессе лечения латентными психозами, которые при соответствующих условиях могут перейти в явные факт, который психотерапевту никогда не следует упускать из виду. Хотя благосклонная судьба в большей степени, чем собственные заслуги, уберегла меня от удела видеть, как кто-то из моих пациентов неудержимо скатывается в психоз, однако как член консилиумов я видел целый ряд случаев такого рода. Например, обсессивные неврозы, навязчивые импульсы которых постепенно превращаются в соответствующие слуховые галлюцинации, или несомненные истерии, оказывающиеся лишь поверхностным слоем самых разных форм шизофрении — опыт, не чуждый любому клиническому психиатру. Как бы там ни было, но, занимаясь частной практикой, я был удивлен большим числом латентных случаев шизофрении. Больные бессознательно, но систематически избегали психиатрических учреждений, чтобы обратиться за помощью и советом к психологу. В этих случаях речь не обязательно шла о лицах с шизоидной предрасположенностью, но и об истинных психозах, при которых сознательная компенсация еще не окончательно подорвана.
Прошло уже почти пятьдесят лет с тех пор, как практический опыт убедил меня в том, что шизофренические нарушения можно лечить и излечивать. Шизофреник, как я убедился, ведет себя по отношению к лечению так же, как и невротик. У него те же комплексы, то же понимание и те же потребности, но нет устойчивости. В то время как невротик инстинктивно может положиться на то, что его расщепление личности никогда не утратит систематического характера и сохранится его внутренняя целостность, латентный шизофреник всегда должен считаться с возможностью неудержимого распада. Его представления и понятия могут потерять свою компактность, связь с другими ассоциациями и соразмерность, вследствие чего он боится непреодолимого хаоса случайностей. Он стоит на зыбкой почве и сам это знает. Опасность часто проявляется в мучительно ярких снах о массовых катастрофах, гибели мира и т. п. Или же твердь, на которой он стоит, начинает колебаться, стены гнутся или движутся, земля становится водой, буря уносит его в воздух, все его родные мертвы и т. д. Эти образы описывают фундаментальное нарушение связи больного со своим окружением и предвозвещают грозящую ему изоляцию.
Непосредственной причиной такого нарушения является сильный аффект, вызывающий у невротика аналогичное, но быстро проходящее отчуждение или изоляцию. Образы фантазии, изображающие нарушение, могут в некоторых случаях иметь сходство с продуктами шизоидного воображения, но без угрожающего и ужасного характера последних они лишь драматичны и преувеличены. Поэтому их можно без вреда игнорировать при лечении. Но совершенно иначе должны оцениваться симптомы изоляции при латентных психозах! Здесь они имеют значение грозных предзнаменований, опасность которых следует распознать как можно раньше. Они требуют немедленных мер — прекращения лечения, тщательного восстановления личных связей, перемены окружения, выбора другого терапевта, строжайшего отказа от погружения в бессознательное (в частности, от анализа снов) и многого другого.
Само собой разумеется, это только общие меры, а в каждом конкретном случае должны быть свои средства. Для примера я могу упомянуть случай не известной мне до того дамы с высшим образованием, слушавшей мои лекции по тантрическому тексту, очень глубоко касавшемуся содержаний бессознательного. Она все больше вдохновлялась новыми для нее идеями, не будучи в состоянии сформулировать поднимающиеся в ней вопросы и проблемы. В соответствии с этим возникли компенсаторные сны непонятной природы, быстро превратившиеся в деструктивные образы а именно, в перечисленные выше симптомы изоляции. На этой стадии она пришла на консультацию, желая, чтобы я проанализировал ее и помог понять непостижимые для нее мысли. Однако ее сны о землетрясениях, рушащихся домах и наводнениях открыли мне, что пациентку надо спасать от надвигающегося прорыва бессознательного путем изменений нынешней ситуации. Я запретил ей посещать мои лекции и посоветовал ей вместо этого заняться основательным изучением шопенгауэровского «Мира как воли и представления»: #c_3.
К счастью, она оказалась достаточно рассудительной, чтобы последовать моему совету, после чего сны-симптомы тут же прекратились и возбуждение спало. Как выяснилось, у пациентки приблизительно за двадцать пять лет до этого было непродолжительное шизофреническое состояние, которое за прошедшее время не дало рецидивов.
У пациентов с шизофренией, находящихся в процессе успешного лечения, могут случаться эмоциональные осложнения, вызывающие психотический рецидив или острый начальный психоз, если симптомы, предвещающие опасность (в частности, деструктивные сны), не будут распознаны своевременно. Лечение (купирование) такого рода развития не обязательно требует крутых мер. Сознание пациента можно, так сказать, увести на безопасное расстояние от бессознательного и обычными терапевтическими мерами например, предложив пациенту нарисовать карандашом или красками картину своего психического состояния: #c_4. Благодаря этому общий непостижимый хаос объективируется и может рассматриваться дистанцированно, анализироваться и толковаться сознанием. Эффект этого метода, видимо, состоит в том, что первоначальное хаотическое и ужасное впечатление заменяется картиной, в некотором роде перекрывающей его. Картина «заклинает» ужас, делает его ручным и банальным, отводит напоминание об исходном переживании страха. Хороший пример такого процесса дает видение брата Клауса, который в долгой медитации с помощью неких диаграмм южно-немецкого мистика преобразовал ужасающий лик Бога в тот образ Троицы, который висит ныне в приходской церкви Заксельна.
Шизоидная предрасположенность характеризуется аффектами, исходящими от обычных комплексов, которые имеют более глубокие последствия, чем аффекты неврозов. С психологической точки зрения аффективные следы являются симптоматически спецификой шизофрении: #c_5. Как уже подчеркивалось, они не систематичны, с виду хаотически и случайны. Кроме того, они характеризуются, по аналогии со снами, примитивными или архаичными ассоциациями, близко родственными мифологическим мотивам и комплексам идей.
Уже Фрейд не мог не сравнить с мифологическим мотивом часто встречающийся в неврозах комплекс инцеста и выбрал для него подходящее название Эдипов комплекс. Но этот мотив далеко не единственный. Скажем, для женской психологии надо было бы выбрать другое название — комплекс Электры, как я уже давно предлагал. Кроме них, есть еще много других комплексов, которые также можно сопоставить с мифологическими мотивами.
Именно наблюдаемое при шизофрении частое обращение к архаическим формам и комплексам ассоциаций впервые натолкнуло меня на мысль о бессознательном, состоящем не только из утраченных исконно сознательных содержаний, но также из более глубокого слоя универсального характера, сходного с мифическими мотивами, характеризующих человеческую фантазию вообще. Эти мотивы ни в коей мере не выдуманы (erfunden), они найдены (vorgefunden) как типичные формы, спонтанно и универсально встречающиеся в мифах, сказках, фантазиях, снах, видениях и бредовых идеях. Их более внимательное исследование показывает, что речь идет об установках, формах поведения, типах представлений и импульсах, которые должны рассматриваться как типичное для человека инстинктивное поведение. Поэтому выбранный для них термин архетип совпадает с известным биологии понятием «pattern of behavior» (Форма поведения, поведенческий паттерн (англ.) — Прим. пер.).
Здесь речь идет вовсе не об унаследованных представлениях, но об унаследованных инстинктивных стимулах (Antrieb) и формах в том виде, как они наблюдаются у всех живых существ.
Поэтому, если в шизофрении особенно часто встречаются архаические формы, то этот феномен указывает на более глубокую (по сравнению с неврозом) биологическую патологию. Опыт показывает, что в снах архаические образы с
