– Теперь пошевелись, если сможешь.
– Кошка, бешеная кошка! – только и смог крикнуть Карл, обуреваемый стыдом и яростью. – Сумасшедшая, бешеная кошка!
– Не распускай язык, – сказала она, и одна ее рука скользнула к его шее и сдавила ее так сильно, что Карлу оставалось только хватать ртом воздух, другую руку Клара поднесла к его щеке, как бы на пробу коснулась ее и снова отдернула – того и гляди, влепит пощечину.
– А что, – спросила она при этом, – если я в наказание за твое обращение с дамой выпровожу тебя домой с хорошей оплеухой? Наверное, на будущее это тебе бы не повредило, хотя само воспоминание не из приятных. Мне тебя жаль, ты вполне симпатичный парень и, если бы обучался джиу-джитсу, наверное, поколотил бы меня. И все же, все же у меня просто руки чешутся дать тебе пощечину, пока ты тут лежишь. Вероятно, я пожалею об этом; но если я это сделаю, знай, это произойдет почти против моей воли. К тому же одной пощечиной я, разумеется, не удовлетворюсь, а буду бить справа и слева, пока у тебя не вспухнут щеки. А ты, скорее всего, человек чести – я готова в это поверить, – не захочешь жить с пощечинами и покончишь с собой. Но почему же ты так ко мне отнесся? Я что, тебе не нравлюсь? И в мою комнату заходить не стоит? Смотри! Я чуть ненароком не влепила тебе оплеуху. Если ты намерен убраться отсюда целым-невредимым, то изволь впредь вести себя поучтивей. Я – не твой дядюшка, с которым ты можешь капризничать. Кстати, обрати внимание: если я отпущу тебя без пощечин, ты не должен думать, что с точки зрения чести твое теперешнее положение и фактическое получение пощечины – одно и то же. Если ты так думаешь, то лучше уж я по-настоящему дам тебе оплеуху. Интересно, что скажет Мак, когда я расскажу ему все это?
Упомянув о Маке, она отпустила Карла, в спутанных мыслях которого Мак предстал избавителем. Еще с минуту он чувствовал руку Клары на своем горле, поэтому еще немного подергался и наконец затих.
Она предложила ему встать, он не ответил и не пошевелился. Клара зажгла где-то свечу, комната осветилась, голубой волнистый рисунок обозначился на потолке, а Карл лежал, откинув голову на валик канапе, как уложила его Клара, и ни на йоту не сдвинулся. Клара ходила по комнате, юбка шуршала у нее по ногам; потом она остановилась, вероятно, возле окна.
– Кончил упрямиться? – послышался ее голос.
Карл испытывал тяжкое чувство оттого, что не мог найти покоя в этой комнате, предназначенной ему господином Поллундером. Здесь расхаживала эта девушка, останавливалась, говорила, а она ведь так ему надоела. Единственным его желанием было – поскорее уснуть, а утром уйти отсюда. Ему даже не хотелось больше в постель – остаться здесь, на канапе, и ладно. Он только и ждал ее ухода, чтобы вскочить, запереть дверь на – задвижку и снова броситься на канапе. До смерти хотелось потянуться и зевнуть, но при Кларе он не хотел этого делать. И потому лежал, уставившись в потолок и чувствуя, как каменеет лицо, а перед глазами мельтешила муха, только он не отдавал себе отчета, что это такое.
Снова подошла Клара, склонилась так, чтобы оказаться в поле его зрения, и не спохватись он вовремя, ему бы пришлось посмотреть на нее.
– Я ухожу, – сказала она. – Может быть, позднее у тебя появится желание зайти ко мне. Моя комната четвертая, считая от твоей, по этой стороне коридора. Стало быть, три двери ты минуешь, а следующая будет как раз та, что надо. В зал я больше спускаться не стану, посижу у себя. Ты меня порядком утомил. Ждать я тебя не буду, но если захочешь, приходи. Напоминаю, ты обещал поиграть мне на фортепьяно. Впрочем, я, наверно, совсем тебя измучила, и ты не в силах пошевелиться, тогда оставайся здесь и отоспись. Отцу о нашей стычке я пока не скажу ни слова; так что не волнуйся.
Затем, несмотря на свою мнимую усталость, девушка в два прыжка выбежала из комнаты.
Карл тотчас же сел, лежать он уже просто не мог. Чтобы немного размяться, он подошел к двери и выглянул в коридор. Ну и темнота! Он рад был закрыть дверь, запереться и очутиться у стола в мерцании свечи. Оставаться в этом доме Карл не собирался, он решил сойти вниз, к господину Поллундеру, откровенно рассказать, как обошлась с ним Клара – он ничуть не стыдился признать свое поражение, – и по этой вполне уважительной причине просить разрешения уехать или уйти домой. Если господин Поллундер станет возражать против его немедленного возвращения домой, тогда Карл собирался хотя бы просить, чтобы кто-нибудь из слуг проводил его в ближайшую гостиницу. Таким способом, какой выбрал Карл, с гостеприимными хозяевами, как правило, не обходятся, но ведь и с гостями не обращаются так, как это сделала Клара. Она ведь считала любезностью свое обещание ничего пока не говорить господину Поллундеру о стычке, а это уж и вовсе наглость. Не для того ли Карла и втянули в эту борьбу, чтобы он опозорился, потерпев поражение от девушки, которая, по-видимому, большую часть жизни провела за изучением борцовских приемов? Чего доброго, уроки ей давал Мак. Пусть, пусть она ему все расскажет; он человек благоразумный и все поймет, это Карл знал, хотя ни разу не имел случая непосредственно в этом убедиться. Знал он и другое: если Мак станет давать уроки ему, он добьется еще больших успехов, чем Клара; тогда в один прекрасный день он опять явится сюда, по всей вероятности без приглашения, для начала, само собой, изучит обстановку, точное знание которой было большим преимуществом Клары, а затем сцапает эту самую Клару и выбьет ею эту самую кушетку, на которую она сегодня бросила его.
Теперь дело только за тем, чтобы найти дорогу в столовую, где он, по-видимому, в минуту первоначальной растерянности оставил свою шляпу в каком-то неподходящем месте. Свечу он, конечно, возьмет с собой, но даже при свете сориентироваться было нелегко. К примеру, он даже не знал, расположена ли эта комната на одном этаже со столовой. На пути сюда Клара так спешила, что он ничего не успел рассмотреть. Мысли о господине Грине и слуги с канделябрами тоже отвлекли его внимание; словом, он и впрямь запамятовал, сколько лестниц встретилось им по дороге – две, три или вовсе ни одной. Судя по виду из окна, комната располагалась довольно высоко, и поэтому он решил, что они шли по лестницам, но ведь, чтобы попасть в дом, они уже поднялись по ступенькам, – так, может, и эта часть дома приподнята над землей? Хоть бы увидеть в коридоре лучик света из какой-нибудь двери или уловить вдалеке голос, пусть даже чуть слышный!
Его карманные часы, дядин подарок, показывали одиннадцать, он взял свечу и вышел в коридор. Дверь он оставил открытой на случай, если его поиски окажутся тщетны, по крайней мере можно снова найти эту комнату или – на худой конец – комнату Клары. Для надежности, чтобы дверь сама собой не закрылась, он приставил к ней кресло. В коридоре обнаружилась неприятность: навстречу Карлу – он, естественно, пошел налево, прочь от двери Клары, – тянул сквозняк, правда слабенький, но способный легко, погасить свечу, так что Карлу пришлось ладонью защищать огонек и вдобавок часто останавливаться, чтобы дать поникшему пламени разгореться поярче. Продвижение вперед было медленным, и оттого путь казался вдвое длиннее. Карл уже миновал длинные пространства стен, где не было ни единой двери, – нипочем не догадаешься, что за ними скрывалось. Затем опять пошли сплошные двери, одна за другой, он попытался их открыть – все заперто, а комнаты, по-видимому, необитаемы. Сколько же места пропадает зря – неслыханно; и Карл вспомнил о жилищах в восточной части Нью-Йорка, которые обещал ему показать дядя, где в одной комнатушке якобы проживало по нескольку семей и семейный очаг представлял собою угол, в котором дети копошились возле родителей. А здесь пустует так много комнат, лишь эхо гулко отзывается в ответ на стук в дверь. Господин Поллундер, похоже, обманут мнимыми друзьями, до безумия любит свою дочь и оттого человек конченый. Дядя наверняка судил о нем правильно, и лишь его принцип – не влиять на суждения Карла – был злосчастной причиной этого визита и этих блужданий по коридорам. Карл решил утром без обиняков сказать об этом дяде, так как, руководствуясь своим принципом, дядя охотно и спокойно выслушает и мнение о нем племянника. Впрочем, этот принцип был, пожалуй, единственным, чего Карл в дяде не одобрял, но даже и это недовольство было не столь уж категоричным.
Внезапно с одной стороны коридора стена кончилась, и вместо нее обнаружились холодные как лед мраморные перила. Карл поставил свечу возле себя я осторожно перегнулся вниз. Темной пустотой повеяло ему в лицо. Если это большой холл дома – в мерцании свечи обнаружился сводчатый потолок, – то почему они вошли не через него? Для чего служит это огромное, высокое помещение? Быть здесь, наверху, все равно что стоять на церковных хорах. Карл почти пожалел, что не сможет остаться в этом доме до завтра, он хотел бы, чтобы господин Поллундер при дневном свете поводил его повсюду и со всем ознакомил.
Перила, впрочем, скоро кончились, и Карл снова очутился в замкнутом пространстве коридора. При внезапном повороте он с размаху налетел на каменную стену, и только неусыпная бдительность, с которой он судорожно сжимал свечку, к счастью, спасла ее от падения, а его – от темноты. Коридору не было конца-краю, взгляд везде упирался в глухую стену, ни над головой, ни под ногами ничто не подавало признаков жизни; Карл уже решил было, что безостановочно ходит по кругу, и мечтал вновь отыскать хотя бы открытую дверь своей комнаты, но ни она, ни перила на пути больше не повстречались.
