– Так несите его сюда, – сказала женщина, – это не помеха.
– А мои товарищи! – вскричал Карл и тут же сообразил, что они-то, конечно, помехой будут.
– Разумеется, они тоже могут переночевать здесь, – сказала женщина. – Приходите же! Не заставляйте себя упрашивать!
– Мои товарищи – бравые ребята, только не очень опрятные, – сказал Карл.
– Разве вы не видели, какая в зале грязь? – спросила женщина и поморщилась. – К нам даже самое отребье заходит. Итак, я сейчас велю приготовить три кровати. Правда, на чердаке, ведь гостиница переполнена, я и сама перебралась на чердак, но это все равно лучше, чем под открытым небом.
– Я не могу привести с собой товарищей, – сказал Карл. Он представил себе, сколько шума наделали бы эти двое в коридорах столь приличной гостиницы; Робинсон все перепачкал бы, а Деламарш непременно начал бы приставать к этой женщине.
– Не понимаю, почему это невозможно, – сказала женщина, – но, если вам так хочется, оставьте своих товарищей на воздухе и приходите к нам один.
– Нет, так не пойдет, – возразил Карл, – это мои товарищи, и я должен остаться с ними.
– Вы упрямец, – заметила женщина и отвернулась, – к вам относятся по-доброму, стараются помочь, а вы отбиваетесь изо всех сил.
Карл все это сознавал, но не видел иного выхода и потому только добавил:
– Примите мою величайшую благодарность за доброе ко мне отношение. – Тут он вспомнил, что еще не уплатил, и спросил, сколько с него причитается.
– Расплатитесь, когда вернете корзинку. Я должна получить ее, самое позднее, утром.
– Благодарю, – сказал Карл. Она открыла дверь, ведущую прямо на улицу, и, когда он с поклоном вышел, сказала ему вслед:
– Доброй ночи, но вы поступаете неразумно. Он был уже в нескольких шагах от нее, когда она крикнула:
– До встречи утром!
Едва очутившись на улице, он опять услышал неослабевающий шум из зала, к которому примешивались теперь звуки духового оркестра. Карл был доволен, что не пришлось выходить через зал. Все пять этажей гостиницы сейчас сияли огнями, освещая дорогу на всю ее ширину. Автомобили проносились по-прежнему, но теперь уже с интервалами; еще быстрее, чем днем, они появлялись издали, ощупывали яркими лучами фар мостовую, пересекали с побледневшими фарами освещенное пространство перед гостиницей и, полыхнув огнями, уносились дальше в темноту.
Карл обнаружил товарищей уже крепко спящими – так долго он отсутствовал. Только он собрался разложить принесенное поаппетитнее на бумаге, обнаруженной в корзинке, с тем чтобы, когда все будет готово, разбудить товарищей, как вдруг, к своему ужасу, увидел, что его чемодан раскрыт, хотя оставил он его запертым и ключ унес в кармане; половина содержимого чемодана была разбросана вокруг по траве.
– Вставайте! – крикнул он. – Вы спите, а здесь меж тем побывали воры!
– Чего-нибудь недостает? – спросил Деламарш. Робинсон, еще толком не проснувшись, ухватился за пиво.
– Я не знаю, – сказал Карл, – но чемодан открыт. Все-таки опрометчиво улечься спать и оставить чемодан без присмотра.
Деламарш и Робинсон рассмеялись, и француз сказал:
– В другой раз не уходите так надолго. Гостиница в десяти шагах, а вы потратили на дорогу туда и обратно три часа. Мы проголодались, подумали, что в вашем чемодане может оказаться что-нибудь съестное, и щекотали замок, пока он не открылся. Впрочем, ничего съестного там не было, так что можете спокойно уложить все обратно.
– Ну-ну, – сказал Карл, в оцепенении глядя на быстро пустеющую корзинку и прислушиваясь к своеобразному звуку, с которым Робинсон поглощал пиво; жидкость сначала врывалась ему в глотку, с присвистом возвращалась и в конце концов бурным потоком устремлялась в желудок.
– Наелись? – спросил Карл, когда парочка на мгновение остановилась отдышаться.
– Разве вы не поели в гостинице? – удивился Деламарш, полагая, что Карл требует своей доли.
– Если не наелись, то поторопитесь, – сказал Карл и направился к своему чемодану.
– Кажется, он не в духе, капризничает, – заметил Деламарш, обращаясь к Робинсону.
– Я не капризничаю, – сказал Карл, – но разве же порядочно – взломать в мое отсутствие чемодан и выбросить оттуда вещи. Я понимаю, среди товарищей многое позволительно, и я вполне готов кое-что допустить, но это уж слишком. Я переночую в гостинице и в Баттерфорд не пойду. Ешьте быстрее, я должен вернуть корзинку.
– Слышишь, Робинсон, – начал Деламарш, – как он заговорил, вот тебе изысканная речь. Немец есть немец. Ты меня предупреждал, но я сдуру все-таки взял его с собой. Мы оказали ему доверие, целый день тащили его с собой, потеряли из-за этого не меньше чем полдня, а теперь там, в гостинице, кто-то его поманил – и он сматывается, просто-напросто сматывается. Но поскольку он – лживый немец, он это делает не в открытую, а выискал предлог – чемодан, а поскольку он – немец хамовитый, он не может уйти, не оскорбив нашего достоинства и не обозвав нас ворами за то, что мы сыграли с его чемоданом маленькую шутку.
Карл, укладывая свои вещи и не оборачиваясь, сказал:
– Продолжайте, продолжайте, тем легче мне будет уйти. Я прекрасно знаю, что такое товарищество. В Европе у меня тоже были друзья, и ни один не упрекнет меня в том, что я обманывал или интриговал против него. Правда, сейчас мы потеряли контакт, но, если я вернусь в Европу, все меня встретят по-доброму и тотчас признают во мне друга. А вы, Деламарш, и вы, Робинсон, смеете говорить, будто я вас предал, притом что вы – а я никоим образом не намерен это замалчивать – проявили ко мне дружеское участие и обещали добиться для меня место ученика в Баттерфордс! Нет, здесь нечто другое. У вас ничего нет, но это ни в коей мере не унижает вас в моих глазах, однако вы завидуете моему мизерному имуществу и потому стараетесь меня унизить, – вот этого я вынести не могу. А теперь, взломав мой чемодан, вы даже не подумали извиниться, наоборот, вы оскорбляете меня и мою нацию, а тем самым лишаете меня всякой возможности остаться с вами. Впрочем, в сущности, речь не о вас, Робинсон. Мне просто жаль, что по слабости характера вы слишком уж подпали под влияние Деламарша.
– Вот теперь, – сказал Деламарш, подступил к Карлу и слегка толкнул его, как бы привлекая его внимание, – теперь вы себя показали во всей красе. Целый день топали позади меня, цеплялись за мой пиджак, подражали каждому моему движению и вели себя тихо, как мышка. Теперь же, заручившись чьей-то поддержкой в гостинице, вы начинаете громкие речи. Вы – маленький хитрец, и я не уверен, можно ли такое спускать. Не стоит ли потребовать с вас плату за то, что вы переняли у нас за день? Нет, ты послушай, Робинсон, мы завидуем – так он полагает – его имуществу. День работы в Баттерфорде – о Калифорнии и говорить нечего, – и у нас будет в десять раз больше того, что вы нам показывали и что, наверное, прячете в подкладке пиджака. Стало быть, попридержите-ка язык!
Карл поднялся от чемодана и увидел, что Робинсон, заспанный, но слегка оживившийся от пива, тоже идет к нему.
– Останься я здесь еще, – сказал Карл, – меня, пожалуй, ожидают новые сюрпризы. Похоже, вам охота поколотить меня.
– Всякому терпению приходит конец, – сказал Робинсон.
– Лучше помолчите, Робинсон, – сказал Карл, не сводя глаз с Деламарша, – ведь в глубине души вы согласны со мной, но вынуждены держать сторону Деламарша!
– Вы никак хотите его задобрить? – спросил Деламарш.
– Даже и не думаю, – сказал Карл. – Я рад, что ухожу, и не желаю больше иметь с вами дела. Только одно скажу: вы упрекнули меня в том, что у меня есть деньги и что я прячу их от вас. Допустим, это правда, но разве можно поступить иначе, если знаешь людей всего несколько часов, и разве не подтвердили вы своим нынешним поведением правильность таких действий?
– Спокойно, – сказал Деламарш Робинсону, хотя тот не шевелился. Затем он обратился к Карлу: – Раз уж вы так бесстыдно искренни, давайте, пока мы спокойно стоим тут, доведите свою искренность до конца и сознайтесь, почему, собственно, вы собрались в гостиницу.
Карлу пришлось перешагнуть через чемодан – так близко подступил к нему Деламарш. Но тот, не смущаясь, отодвинул ногой чемодан, сделал шаг вперед, наступив при этом на белую манишку, лежавшую на траве, и повторил свой вопрос.
Как бы в ответ с дороги к компании поднялся человек с ярко светящим карманным фонариком. Это был один из гостиничных буфетчиков. Едва увидев Карла, он сказал:
– Я ищу вас уже почти полчаса. Обыскал все откосы по обеим сторонам дороги. Госпожа старшая кухарка велела передать, что ей срочно нужна соломенная корзина, которую она вам дала.
– Вот она, – сказал Карл прерывающимся от волнения голосом. Деламарш и Робинсон с показной скромностью отступили в сторону, как они всегда делали перед незнакомыми обеспеченными людьми. Буфетчик взял корзинку и добавил:
– Кроме того, госпожа старшая кухарка велела спросить, не надумали ли вы все-таки переночевать в гостинице. Для двух других господ тоже найдется местечко, если вы пожелаете взять их с собой. Постели уже приготовлены. Хоть ночь сегодня теплая, но здесь, на косогоре, спать не вполне безопасно – часто встречаются змеи.
– Раз уж госпожа старшая кухарка так любезна, я приму приглашение, – сказал Карл, ожидая реакции товарищей. Но Робинсон стоял молчком, а Деламарш, сунув руки в карманы, смотрел вверх на звезды. Оба явно рассчитывали, что Карл без разговоров возьмет их с собой.
– В таком случае, – сказал буфетчик, – мне поручено проводить вас в гостиницу и принести ваш багаж.
– Тогда подождите, пожалуйста, еще минутку, – сказал Карл и нагнулся, чтобы убрать в чемодан оставшиеся вещи.
Вдруг он выпрямился. Фотографии, лежавшей в чемодане на самом верху, нигде не было видно. Все было в сохранности, кроме фотографии.
– Я не могу найти фотографии, – просительно обратился он к Деламаршу.
– Какой фотографии? – спросил тот.
– Фотографии моих родителей.
– Мы не видели никакой фотографии, – ответил Деламарш.
– Фотографии в чемодане не было, господин Россман, – подтвердил со своей стороны и Робинсон.
– Но этого не может быть, – сказал Карл, и мольба в его глазах заставила буфетчика подойти ближе. – Она лежала наверху, а
