которой сидела Брунельда. Было уже не так рано, как он надеялся. Они договорились уехать ночью, чтобы не привлекать на улицах особого внимания, днем это было неизбежно, как бы скромно Брунельда ни куталась в большой серый плед. Но спуск по лестнице занял чрезвычайно много времени, несмотря на энергичное содействие студента, который, как выяснилось, был куда слабее Карла. Брунельда держалась храбро, почти не вздыхала и всеми возможными способами старалась облегчить своим носильщикам работу. Все равно приходилось на каждой пятой ступеньке останавливаться, давая отдохнуть себе и ей. Утро было прохладное, по коридорам, как в погребе, тянуло холодом, но Карл и студент взмокли от пота и во время передышек утирали лицо краями Брунельдиного пледа, которые она им, кстати, любезно протягивала. Вот так они и спускались вниз целых два часа, а там еще с вечера стояла коляска. Усадить Брунельду в коляску тоже потребовало изрядных усилий, но в целом все прошло успешно, так как везти коляску, благодаря высоким колесам, будет наверняка нетрудно, и оставалось только опасение, что она рассыплется под тяжестью Брунельды. Однако пришлось рискнуть – не тащить же с собой запасную коляску, раздобыть и везти которую полушутя вызвался студент. Теперь пора было прощаться со студентом, и они попрощались даже весьма сердечно. Все неурядицы между студентом и Брунельдой, казалось, остались в прошлом, он даже извинился за давнюю обиду, нанесенную ей во время болезни, но Брунельда сказала, что все давным-давно забыто и улажено. В конце концов она попросила студента в знак дружбы принять от нее на память доллар, который она с трудом отыскала в складках своих бесчисленных юбок. При всей известной скупости Брунельды этот подарок был весьма значителен, студент действительно очень обрадовался и подбросил монету высоко в воздух. Правда, затем ему пришлось искать ее на земле вместе с Карлом, в конце концов Карл-то и нашел ее под коляской. Карл со студентом расстались очень просто, они обменялись рукопожатием и заверили друг друга, что, вероятно, когда-нибудь встретятся и что к тому времени по крайней мере один из них (студент твердил, что Карл, а Карл – что студент) совершит нечто выдающееся, для чего, увы, пока не настала пора. Затем Карл бодро взялся за ручку коляски и вывез ее из парадной. Студент глядел им вслед, пока они не исчезли из виду, и махал платком. Карл часто оборачивался, прощально кивая; Брунельда тоже охотно обернулась бы, но подобные движения были для нее слишком утомительны. Чтобы все-таки дать ей возможность попрощаться напоследок, в конце улицы Карл развернул коляску так, чтобы и Брунельда увидела студента, который ради такого случая замахал платком особенно усердно.

После этого Карл сказал, что теперь им останавливаться недосуг, путь долгий, и выехали они гораздо позже, чем намеревались. Действительно, тут и там уже виднелись экипажи и – хотя и очень редко – спешащие на работу люди. Своим замечанием Карл ни на что не намекал, но мнительная Брунельда истолковала все превратно и с головой накрылась серым пледом. Карл возражать не стал; правда, накрытая серым пледом коляска весьма бросалась в глаза, однако же привлекала неизмеримо меньше внимания, нежели ненакрытая Брунельда. Двигался Карл очень осторожно; прежде чем завернуть за угол, осматривал следующую улицу, останавливал, если нужно, коляску, проходил несколько шагов вперед, порой, во избежание неприятной встречи, на некоторое время пережидал опасность, а то и выбирал совсем другую улицу. Даже и в таком случае он ни разу не сделал значительного крюка, так как предварительно разведал все возможные маршруты. Конечно, возникали и препятствия, которые хоть и вызывали опасения, но были непредсказуемы. Так, например, на одной из улиц, которая шла немного в гору, что позволяло видеть далеко вперед, и была совершенно пустынна – это преимущество Карл старался использовать для увеличения скорости, – из темной подворотни внезапно выступил полицейский и спросил, что это он везет в столь тщательно укрытой коляске. Но, строго посмотрев на Карла, он поневоле улыбнулся, когда приподнял плед и увидел раскрасневшееся, перепуганное лицо Брунельды.

– Что такое? – воскликнул он. – Я думал, у тебя тут мешков десять картошки, а оказывается, одна-единственная женщина. Куда же вы едете? И кто вы?

Брунельда даже взглянуть на полицейского не смела, только все смотрела на Карла, явно сомневаясь, что он сумеет ее выручить. Но у Карла уже был опыт обращения с полицейскими, поэтому он считал, что особой опасности нет.

– Сударыня, – сказал он, – предъявите бумагу, которую вам выдали.

– Ах, да, конечно, – заторопилась Брунельда и начала поиски таким бестолковым образом, что вполне могла вызвать подозрение.

– Ну, так бумагу не найти, – с нескрываемой иронией сказал полицейский.

– Нет, нет, – спокойно сказал Карл, – бумага при ней, просто она ее куда-то засунула. – Он сам включился в поиски и впрямь вытащил документ из-за спины Брунельды.

Полицейский бросил на бумагу беглый взгляд.

– Вот оно что, – улыбнулся он. – Значит, это и есть та самая женщина, а? А вы, малыш, обеспечиваете доставку? Неужто не найдете занятия получше?

Карл только пожал плечами – опять эти обычные полицейские придирки.

– Ну, счастливого пути, – сказал полицейский, не получив ответа. В этих словах, пожалуй, таилось презрение, зато Карл молча отправился дальше, презрение полиции куда лучше ее внимательности.

Вскоре после этого произошла, быть может, еще более неприятная встреча. К Карлу приблизился человек, толкавший перед собой тележку с большими молочными бидонами, ему очень хотелось узнать, что это Карл везет под серым покрывалом. Хотя им вряд ли было по пути, он упорно не отставал от Карла, какие бы маневры тот ни проделывал. Сначала попутчик довольствовался замечаниями вроде: «Груз-то, поди, тяжелый!» или: «Ты плохо все уложил, верхушка сейчас свалится!» А немного погодя он уже прямо спросил:

– Что это у тебя там? Карл ответил:

– Тебе-то какое дело? – но так как эти слова только распалили любопытство молочника, в конце концов он сказал: – Яблоки.

– Столько яблок! – удивился тот и без устали повторял это восклицание. – Похоже, целый урожай! сказал он затем.

– Ну да, – ответил Карл.

Но молочник то ли не поверил, то ли решил позлить Карла – короче говоря, он и тут не отстал, более того, попытался на ходу как бы в шутку дотянуться до покрывала и даже рискнул подергать за него. Каково-то было Брунельде! Жалея ее, Карл не стал заводить с молочником ссору, а свернул в ближайшую подворотню, словно туда-то ему и надо.

– Вот я и дома, – сказал он, – спасибо за компанию. Молочник в удивлении остался у ворот, глядя вслед Карлу, который в случае чего готов был пересечь весь первый двор. Сомневаться этому надоеде было больше не в чем, однако по злобе своей он оставил тележку, на цыпочках догнал Карла и с такой силой рванул на себя плед, что едва не выпростал лицо Брунельды.

– Чтобы твои яблоки проветрились, – сказал он и побежал назад. Карл стерпел и это, лишь бы избавиться от нахала. Затем он откатил коляску в угол двора, где стояло несколько больших пустых ящиков – под их прикрытием он собирался сказать Брунельде несколько ободряющих слов. Но успокаивать ее пришлось долго, так как она была вся в слезах и вполне серьезно умоляла его остаться на день здесь, за ящиками, и только с наступлением ночи отправиться дальше. Может, он так и не сумел бы убедить ее, насколько это ошибочно, но помог случай: по другую сторону ящичной груды кто-то с жутким грохотом, гулко раскатившимся в пустом дворе, швырнул наземь пустой ящик, и она до того перетрусила, что, не смея больше рта раскрыть, натянула на себя плед и, вероятно, была рада-радехонька, когда Карл тотчас же решительно двинулся в путь.

Улицы становились все оживленнее, но коляска привлекала к себе куда меньше внимания, чем Карл думал. Может, и вообще стоило выбрать для поездки другое время. В следующий раз Карл поедет в полдень. Без особых приключений он свернул наконец в узкий темный переулок, где обосновалось заведение под номером двадцать пять. У дверей стоял косоглазый управляющий с часами в руке.

– Ты всегда так непунктуален? – спросил он.

– Были кой-какие затруднения, – ответил Карл.

– Они, как известно, всегда бывают, – заметил управляющий. – Но здесь, у нас, их в расчет не принимают. Запомни!

Такие заявления Карл слушал вполуха, каждый пользовался властью и поносил нижестоящих. Человек привычный замечает это не более чем бой часов. Зато, когда он втолкнул коляску в вестибюль, его напугала царившая здесь грязь, хотя он ничего иного и ожидать не мог.

Если присмотреться, грязь была какая-то неуловимая. Каменный пол выметен почти дочиста, роспись на стенах отнюдь не старая, искусственные пальмы запылены лишь чуть-чуть, и тем не менее все казалось засаленным и мерзким, будто со всем этим обращались кое-как и теперь никакая уборка уже не вернет дому первоначальной чистоты. Очутившись где-нибудь, Карл любил прикинуть, что там можно улучшить и какая, наверно, радость – сию же минуту засучить рукава, пусть даже работе конца-краю не будет. Но здесь он просто не представлял себе, что делать. Он медленно снял с Брунельды покрывало.

– Милости просим, сударыня, – напыщенно сказал управляющий; было ясно, что Брунельда произвела на него хорошее впечатление. Едва заметив это, она тут же сумела им воспользоваться, как с удовлетворением увидел Карл. Все страхи последних часов развеялись.