94. В нашем городке не бывает чужих: он затерялся среди высоких гор, его почти не найти. К нам наверх ведет только одна узкая тропа, да и та часто теряется в непроходимых завалах каменных глыб, и только местный житель способен вновь отыскать ее.
95. Я должен был исповедаться, но не знал, что сказать. Все заботы отступили, сквозь полуоткрытую дверь церкви была видна веселая спокойная площадь в ярких солнечных пятнах, и ни одно из них не дрожало. Я пытался хотя бы припомнить страдания последнего времени, я хотел проследить их порочные корни, но это было невозможно: я не вспомнил никаких страданий, и никаких корней во мне они не имели. Вопросы исповедника я едва понимал, то есть я прекрасно понимал слова, однако, как ни старался, не мог услышать в них ничего, что имело бы хоть малейшее отношение ко мне. Некоторые вопросы я просил его повторить, но это нисколько не помогало, они были словно те кажущиеся знакомыми лица, в отношении которых память обманывается.
96. Ураганный ветер, безумие листвы, тяжелая дверь, слабый стук в нее, приятие мира, введение гостей, огромное удивление, какой треск, необычный рот, невозможно согласиться с этим, работа с оглядкой, молот ударяет раз за разом, инженеры уже идут? Нет, какая-то задержка, директор угощает их, провозглашается тост, молодые люди, примешивается журчание ручья, какой-то старик смотрит, как это живет и цветет; но вернись в неземную, божественную юность, чтобы это почувствовать, возвышенный мотылек, порхающий вокруг настольной лампы, да, мой маленький, мой крохотный, напоминающий кузнечика застольный товарищ, сидящий на стуле на корточках, поджав ноги.
97. Наш директор молод, у него большие планы, он все время подгоняет нас, тратя на это безгранично много времени, и каждый из нас в отдельности для него так же важен, как все мы вместе. Подле какой-нибудь мелкой сошки, которую мы едва замечаем, он способен провести целый день; он садится с ней на один стул, он обнимает ее, он накрывает ее колено своим, он завладевает ее ухом, которое не должно быть доступно больше ни для кого, и только после этого начинает работать.
98. Наш шеф очень сторонится персонала, бывает, что мы не видим его по целым дням, в то время как он сидит в кабинете, который находится хоть и в этом же служебном помещении, но за выгородкой с матовыми стеклами высотой в человеческий рост, а войти в кабинет можно как через служебное помещение, так и из коридора. Шеф не чурается нас, и, по всей вероятности, никакого особого расчета в этой отстраненности нет, но она вполне соответствует его характеру. Он не считает необходимым или полезным подгонять персонал, добиваясь от нас какого-то особенного усердия; по мнению шефа, кто сам не понимает, что надо трудиться изо всех сил, тот не может быть хорошим помощником в деле, и в спокойно ведущемся, однако целиком использующем все имеющиеся явные возможности деле вообще не сможет удержаться — и даже настолько сильно будет чувствовать свою чужеродность, что не станет ждать, пока его уволят, а уволится сам. И произойдет это так скоро, что ни делу, ни работнику большого ущерба не будет. По нынешним временам подобное отношение для делового мира, безусловно, не типично, но у нашего шефа оно себя явно оправдывает.
99. Сохранять спокойствие; находиться очень далеко от того, чего хочет страсть; знать силу течения и поэтому плыть против него; плыть против течения ради удовольствия быть снесенным.
100. Лавочка эта маленькая, но внутри царит большое оживление; с улицы входа в нее нет, надо пройти через подъезд, пересечь небольшой двор, и только тогда окажешься перед дверью, над которой висит табличка с именем владельца лавки. Это бельевой магазин, там торгуют готовым бельем, но еще больше — необработанным полотном. Непосвященному, впервые зашедшему в лавку, показалось бы совершенно невероятным количество продаваемого белья и полотна или, вернее, — поскольку общих результатов торговли ведь не увидишь, — то, в каких объемах и с какой интенсивностью идет торговля. Как сказано, прямого входа в лавку с улицы нет, но мало того, не видно, чтобы и со двора подошел хоть один клиент, а в лавке тем не менее полно людей, и постоянно видишь все новых, старые же исчезают неизвестно куда. Есть, правда, еще широкие пристенные полки, но, в основном, эти стеллажи устроены вокруг колонн, поддерживающих разделенный на множество маленьких сводов потолок. Из-за такого расположения ни с какого места нельзя точно определить, сколько в лавке людей: в хороводах вокруг колонн появляются все новые лица, а кивания голов, оживленные движения рук, шарканье семенящих в толпе ног, шуршание развертываемого перед клиентами товара, бесконечные обсуждения и препирательства, к которым никогда, даже если дело касается только одного покупателя и одного продавца, не остается безучастным, кажется, никто в лавке, — все это увеличивает неразбериху до степени нереальности. В углу помещается деревянный чулан; он широкий, однако не выше, чем требуется для того, чтобы в нем могли поместиться сидящие люди; это контора. Дощатые стены явно очень крепки, дверь крохотная, окон проделывать не стали, имеется только смотровое окошко в двери, впрочем, оно занавешено снаружи и изнутри; несмотря на все это, нельзя не удивляться, как, при таком шуме снаружи, можно в подобной конторе заниматься требующей покоя письменной работой. Иногда висящая внутри на двери темная портьера отдергивается, и тогда видно, что там, занимая весь проем двери, стоит маленький конторский помощник с пером за ухом и, приложив руку козырьком к глазам, с любопытством — или выполняя поручение — наблюдает за суетой в лавке. Однако длится это недолго, вот он уже скользнул назад и так быстро задернул за собой портьеру, что внутрь конторы не успевает проникнуть даже самый быстрый взгляд. Существует некая связь между конторой лавки и кассой. Эта последняя расположена рядом с дверью лавки и обслуживается молодой девушкой. У нее не так много работы, как может показаться на первый взгляд. Не все платят наличными, таких даже меньшинство; очевидно, имеются и другие возможности расчета.
101. Проведи сон сквозь ветви дерева. Вереница детей. Предостережение наклонившегося отца. Переломить полено на колене. Побледнеть и в полуобмороке прислониться к стене чулана, подняв глаза к небу, словно ожидая от него спасения. Лужа на дворе. Сзади давнее громыхание сельскохозяйственного инвентаря. Быстро и часто петляющая на спуске тропинка. Временами идет дождь, но временами и светит солнце. Выскочивший бульдог заставляет отшатнуться несущих гроб.
102. Давно, давно уже хотел я попасть в этот город. Это большой, оживленный город, там живут многие тысячи людей, и туда пускают всех чужих.
103. Среди облетевших осенних листьев в аллее был найден следующий воинский приказ (кто его издал и к кому он относился, установить не представляется возможным):
«Наступление начнется сегодня ночью. Все, что было раньше: оборона, отступление, бегство, рассредоточение…»
104. Сквозь аллею — какая-то незавершенная фигура: лоскут дождевика, одна нога, передний край полей шляпы, перемежающийся, перебегающий с места на место дождь.
105. Друзья стояли на берегу. Человек, который должен был доставить меня на корабль, поднял мой чемодан, чтобы отнести в лодку. Я знаю этого человека уже много лет, и он всегда ходил, низко согнувшись, — какая-то болезнь так скрутила его, вообще-то обладавшего гигантской силой.
106. Что тревожит тебя? Что смущает твою душу? Кто тянется к ручке твоей двери? Кто зовет тебя с улицы, но не хочет войти в распахнутые ворота? Ах, это именно тот, которого тревожишь ты, душу которого ты смущаешь, тот, к ручке двери которого ты тянешься, тот, кого ты зовешь с улицы и к кому ты не хочешь войти в распахнутые ворота.
107. Они входили в распахнутые ворота, и мы выходили им навстречу. Мы обменивались свежими новостями. Мы смотрели друг другу в глаза.
108. Карета была совершенно непригодна. Правое переднее колесо отсутствовало, из-за чего правое заднее было перегружено и деформировалось; дышло было сломано, и обломок его валялся на крыше кареты.
109. Нам принесли маленький старинный стенной шкафчик. Он составлял все наследство, полученное соседом после смерти одного дальнего родственника; сосед пытался разными способами открыть шкафчик и, поскольку это не удалось, в конце концов принес его моему хозяину. Задача была не из легких. Мало того, что не было ключа, но не удавалось обнаружить и замок. Либо где-то там был какой-то скрытый механизм, и только очень опытный в таких вещах человек мог понять, как его открыть, либо шкафчик вообще нельзя было открыть, а можно было только взломать, что, разумеется, было чрезвычайно просто осуществить.
110. Господин Омберг, учитель средней школы этого городка, встречал нас на вокзале. Он возглавлял комитет, поставивший перед собой задачу освоения грота. Маленький, подвижный, умеренно полный мужчина с какой-то бесцветно-белокурой бородкой клинышком. Не успел еще поезд остановиться, как он уже стоял на подножке нашего вагона, и не успел еще первый из нас сойти, как господин Омберг уже держал краткую приветственную речь. Он явно очень хотел исполнить все обычные в таких случаях формальности, но важность дела, которое он представлял, придавливала своим весом все формальности, превращая их в пародию.
111. Веселую компанию несло вниз по течению. Какой-то воскресный рыбак. Недостижимая полнота жизни. Разбей ее! Деревяшка на мертвой зыби. Тоскливо набегающие волны. Несущие тоску.
112. Бежать, бежать. Взгляд из боковой улочки. Высокие дома, и еще намного выше их — церковь.
113. Характерная особенность этого города — его пустота. К примеру, большая рыночная площадь всегда пуста. Трамваи, пути которых там перекрещиваются, всегда пусты. Громко, звонко звучат их освобожденные от текущих надобностей звонки. Большой пассаж, начинающийся на рыночной площади и ведущий сквозь множество домов к одной отдаленной улице, всегда пуст. За многочисленными столиками кофеен, расставленными по обе стороны от входа в пассаж, нет ни одного посетителя. Большие двери старой церкви, стоящей в центре площади, широко распахнуты, но никто не входит и не выходит. Ведущие к дверям мраморные ступени с какой-то прямо-таки необузданной силой отражают падающий на них солнечный свет.
Это мой старый, мой родной город, и я медленно брожу, спотыкаясь, по его улицам.{120}
114. Это опять та же старая борьба с тем же старым гигантом. Впрочем, он не борется, борюсь только я, а он лишь наваливается
