Иосиф был верным другом России; но счастие и слава, еще вернейшие друзья наши, не хотели его признать своим союзником. Воинство его ужаснулось сверкающих кинжалов, грозного вопля неверных и страшного имени Аллы, призываемого ими в сражениях. Баннат был свидетелем Австрийских несчастий. Оттоманы, спасенные бегством от меча Российского, разили воинов Иосифа, тех, которые прежде сами побеждали храбрейшие армии в Европе. Украшенный лаврами старец, совместник великого Фридриха, был вызван из мирного уединения спасти отечество. Запад жизни его еще озарился лучом славы, но кратковременным; и Лаудон, взяв Белград, без успеха приступал к Орсове. Одни Россияне могли ободрить унылые легионы Австрийские; один Рымникский мог принести славу и счастие в стан их – и принес. Семь тысяч Русских указали им путь к победе… Австрийцы сразились храбро… Визирь изумился!
Но увидев впереди знамена Екатерины, услышав имя Суворова, в первый раз показал тыл нашим союзникам. В сей-то незабвенный день Австрийцы узнали чудесного Суворова; и когда, чрез десять лет после того, надлежало им против храбрых Республиканцев поставить вождя крепкого, они, забыв народную гордость свою, требовали Героя Рымникского.
Екатерина в сие время имела еще других врагов. Порта, Англия и Пруссия обольстили Густава: он дерзнул объявить войну России. Когда известие о первых его неприятельских действиях пришло в наши столицы, тогда надлежало видеть беспримерное усердие Россиян к отечеству и к Монархине. Все воспылали гневом на врага вероломного и ревностию наказать его; все мирные граждане готовы были лететь на поле брани. Сие воспоминание еще живо в сердцах ваших, сограждане, – воспоминание незабвенное и радостное для Патриотов! Могли ли Готфы, неохотные исполнители беззаконной воли[5], стоять против сынов обожаемой Екатерины, сильных любовью к отечеству и ненавистью к виновнику сей войны неправедной? Густав думал, что его нечаянное нападение приведет в трепет Россию и откроет ему путь к столице. Он забыл имена и подвиги наших избранных легионов, столь ужасных для его предков! Сии Герои стремились возобновить прежнюю славу свою в каменистом отечестве Финнов и доказать миру, что стража Монархов’ Российских достойна своего имени и сана. Где только Готфы сражались, там Россияне побеждали, на водах и на суше. Густав истощил все способы ума и дерзости своей – напрасно и без успеха! Екатерина внимала грому флотов его, но покойно и величественно гуляла в садах Своих. Король, ослепленный высокомерием и лживыми союзниками, увидел наконец заблуждение и прибегнул к великодушию Монархини: Она даровала ему мир, который единственно мог спасти бедные остатки сил его.
Порта Оттоманская видела пред собою конечную гибель. Твердейшие опоры ее пали; воинство унывало; страшные Янычары страшились одного имени Россиян; море, отверстое для наших флотов, всякий день могло представить очам Султана флаг Екатерины… Но Монархиня желала успокоить Своих воинов и не отвергла мира. Она могла взять Константинополь, но взяла только Очаков, и след Турецкого владения истребился на сем берегу Днестра. Все Дворы удивились Ее умеренности; но Екатерина знала время, обстоятельства; хотела видеть следствие некоторых новых Европейских перемен[6] и отсрочила дальнейшие успехи Российского оружия.
Польша была также предметом Ее внимания. Остатки сей Республики волновались и кипели злобою на Россию. Беспокойные умы испровергли древние законы, утвержденные Екатериною; собирали войско и не скрывали своих опасных для нашей Империи умыслов. Но благоразумные требовали заступления Монархини. Она повелела восстановить древний Устав Республики: толпы мятежников были рассеяны горстию наших воинов, и Польша могла бы еще успокоиться под эгидою Российскою… Но последний час ее настал. Не смея ратоборствовать с Героями в поле, она хотела умертвить их в объятиях сна, и драгоценная кровь Российская обагрила стогны Варшавские. Слабодушные убийцы! Стыд Севера, который, издревле довольствуясь славою побеждать Юг во бранях, оставлял ему гнусную славу коварных злодейств под сению мира! Варшава напомнила ужасы Сицилианские!.. Сердце Екатерины содрогнулось. Державная рука Ее бросила в урну сей недостойной Республики жребий уничтожения, и Суворов, подобно Ангелу грозному, обнажил меч истребления; пошел – и вождь мятежников спасается от смерти пленом; и Прага, крепкая их отчаянием, дымится в своих развалинах; и Варшава падает к стопам Екатерины. Совершилось!.. Польши нет; но ее мятежные и несчастные жители, утратив имя свое, нашли мир и спокойствие под державою трех союзных Государств. Республика без добродетели и геройской любви к отечеству есть неодушевленный труп. Афинская, Спартанская, Римская имели свое цветущее время; Польская была всегда игралищем гордых вельмож, феатром их своевольства и народного унижения… Богатейшие страны ее достались на часть России.
Взятием Варшавы заключил при Екатерине подвиги свои Герой, которого имя и дела гремят еще в Италии и на вершинах Альпийских; на которого еще взирает изумленная им Европа, хотя мы уже осыпали цветами гроб его – цветами, не кипарисами; ибо смерть великого Воина, который полвека жил для славы, есть торжество бессмертия и не представляет душе ничего горестного. Суворов был один из самых счастливейших Полководцев; подобно Александру, сколько раз сражался, столько раз побеждал; подобно Цесарю, ставил себя выше Рока, и Рок не смел изобличить его в ошибке. Что в другом оказалось бы гибельною дерзостью, то в нем было спасительною надежностью и предчувствием события. Он не шел, а летел к Славе, которая со своей стороны встречала его на половине пути. Вся военная теория его состояла в трех словах[7]: взор, быстрота, удар — но взор сей дает Природа не многим; но быстрота сия была тайною для самых Аннибалов; но удар сей разителен единственно с Суворовым. Он не любил ничего, кроме славы; ко всему прочему казался невнимательным, нечувствительным. Об искусстве Военачальников судил всегда по их успехам: каких же высоких мыслей надлежало ему быть о самом себе? Некоторые считали его жестоким – несправедливо: он любил побежденных неприятелей, ибо они были живыми его трофеями. Суворов не хотел знать, как искусный Полководец спасает остатки разбитой армии: ибо место первого несчастного сражения было б ему могилою. – Изображение Героев Задунайского и Рымникского принадлежит к царствованию Екатерины: Она выбрала одного, употребляла другого, и слава их есть часть Ее славы. Град Святого Петра созерцает их памятники, вместе стоящие: там юные воины отечества будут произносить обеты геройства. И в сем ревностном творении слабого моего таланта да сияют вместе имена наших первых Военачальников!
Уничтожение Польской Республики возвратило независимость Курляндии, завоеванию храбрых Тевтонических Рыцарей, стране плодоносной, известной в самых древних летописях по своим рудокопиям, минеральным водам и прекрасному янтарю, собираемому на берегах ее. Но Курляндия, зная, что независимость всегда бывает несчастием для области бессильной, хотела славы принадлежать Екатерине. Монархиня прияла ее под Свою державу, и Россия обогатилась новыми Портами, драгоценными для успехов торговли.
Уже орлы наши парили под небесами Востока; уже крылатая молва несла в страны Великого Могола имя Российской Монархини; уже воинство наше, то подымаясь к облакам на хребте гор туманных, то опускаясь в глубокие долины, дошло до славных врат Каспийских; уже стена Кавказская, памятник величия древних Монархов Персии, расступилась перед оным; уже смелый вождь его приял сребряные ключи Дербента из рук старца, который в юности своей вручал их Петру Великому, и сей град, основанный, по восточному преданию, Александром Македонским, осенился знаменами Екатерины… когда всемогущая Судьба пресекла дни Монархини и течение побед Ее. Таинство великой Души нам неизвестно. Чудесные дела Екатерины могли быть увенчаны новым чудом; война Персидская могла иметь предмет важный; могла открыть путь в Россию несметным богатствам Востока; могла успокоить народы мятежные, которые под влиянием счастливейшего неба служат примером бедствий; могла… Но, повторяю: таинство великой Души нам неизвестно.
Монархиня оставила Россию на вышней степени геройского величия, обогащенную новыми странами, гаванями и миллионами жителей; безопасную внутри, страшную для внешних неприятелей. Мир не знал, как побеждают Россиян, и Россияне не знали, как не сокрушить врага. Их стихия была слава: и сим-то чувством Великая готовила победы! Она умела награждать воинские заслуги достойным их образом; отличала воинские дарования лестным благоволением – и Герой, который имел счастие лобызать Ее державную руку, слышать восхитительные слова Милости, пылал новой ревностью геройства, не думая о жизни. Юноши, осыпанные цветами роскоши, среди столицы усыпленные негою, при первом звуке Марсовой трубы пробуждались, срывали с себя венки Граций и стремились на поле чести искать опасностей и венков лавровых. Только во время Екатерины видели мы сии, можно сказать, волшебные превращения нежных Сибаритов в суровых чад Лакедемона; видели тысячи Российских Альцибиадов! Европа с благоговением взирала на трон России, поручив ему весы свои. Одно слово Монархини решало судьбу государств: ибо в след за ним готовы были лететь непобедимые!
Не только благо нашего отечества, но и благо целого мира утверждено победами Екатерины. Давно ли еще знамя лжепророка грозило стенам Венским? Новый Магомет II мог быть новым истребителем государств Европейских: сколь же бедственны успехи Оттоманского оружия для человечества и просвещения? Теперь варвары уже не опасны для Европы; теперь слабый Паша Виддина презирает могущество Порты!.. И сия безопасность есть дело Великой Екатерины, Которая потрясла и разрушила сей колосс ужасный.
Часть вторая
Екатерина Завоевательница стоит на ряду с первыми Героями вселенной; мир удивлялся блестящим успехам Ее оружия – но Россия обожает Ее уставы, и воинская слава Героини затмевается в Ней славою Образовательницы государства. Меч был первым властелином людей, но одни законы могли быть основанием их гражданского счастья; и находя множество Героев в Истории, едва знаем несколько имен, напоминающих разуму мудрость законодательную.
Нетерпеливые мысли мои спешат устремиться на многие предметы, столь любезные уму и сердцу; но прежде означим главное и столь новое для России благодеяние Екатерины, которое изъясняет все другие и которое всем другим изъясняется; означим, так сказать, священный корень нашего блаженства во дни Ее – сию печать, сей дух всех Ее законов.
Она уважила в подданном сан человека, нравственного существа, созданного для счастия в гражданской жизни. Петр Великий хотел возвысить нас на степень просвещенных людей: Екатерина хотела обходиться с нами как с людьми просвещенными. История представляет нам самовластных Владык в виде грозного божества, которое требует единого слепого повиновения, не дает отчета в путях своих – гремит, и смертные упадают в прах ничтожества, не дерзая воззреть на всемогущество. Екатерина преломила обвитый молниями жезл страха, взяла масличную ветвь любви и не только объявила торжественно, что Владыки земные должны властвовать для блага народного, но всем своим долголетним царствованием утвердила сию вечную истину, которая отныне будет правилом Российского Трона: ибо Екатерина научила нас рассуждать и любить в порфире добродетель. Счастливые Россияне нашего века! Вы уже не помните строгих, опасных времен, когда страшно было наименовать Венценосца; но имя
