проезд по местам, находящимся в их подчинении, не чиня ему и не дозволяя причинять ему никаких тревог, ниже помех, но оказывать ему всяческую помощь и споспешествование, каковые бы они желали получить от нас в отношении тех, за кого бы со своей стороны они перед нами поручительствовали. Мы обещаем делать то же самое всякий раз, как нас будут об этом просить. В каковой надежде выдано нами настоящее за нашей печатью и за подписью нашего секретаря сего 1 марта 1790 г. От имени вышеназванных господ синдиков и совета Пюэрари» (франц.). – Ред.
158
В память этой ночной сцены храню я несколько блестящих камешков, находимых близ того места, где скрывается Рона.
159
В «Миланской гостинице» (франц.). – Ред.
160
«Сутяги» (франц.). – Ред.
161
Да, да, конечно! (франц.). – Ред.
162
Да, сударь (датск.). – Ред.
163
Тем лучше! (франц.). – Ред.
164
Может быть, не все читатели знают те стихи, в которых английский поэт Томсон прославил нашего незабвенного императора. Вот они:
What cannot active government perform.
New-moulding Man? Wide stretching from these shores,
People savage from remotest time,
A huge neglected empire one vast Mind.
By Heaven inspir’d, from Gothic darkness call’d.
Immortal Peter! first of monarchs! He
His stubborn country tam’d, her rocks, her fens,
Her floods, her seas, her ill-submitting sons;
And while the fierce Barbarian he subdu’d,
To more exalted soul he rais’d the Man.
Ye shades of ancient heroes, ye who toil’d
Thro’long successive ages to build up
A labouring plan of state! behold at once
The wonder done! behold the matchless prince.
Who left his native throne, where reign’d till then
A mighty shadow of unreal power;
Who greatly spurn’d the slothful pomp of courts;
And roaming every land, in every port
His sceptre laid aside, with glorious hand
Unwearied plying the mechanic tool,
Gather’d the seeds of trade, of useful arts,
Of civil wisdom and of martial skille,
Charg’d with the stores Europe home he goes!
Then cities rise amid th’illumin’d waste;
O’er joyless deserts smiles the rural ring;
Far-distant flood to flood is social join’d;
Th’astonish’d Euxine hears the Baltick roar.
Proud navies ride on seas that never foam’d
With daring keel before; and armies stretch
Each way their dazzling files, repressing here
The frantic Alexander of the north,
And awing there stern Othmans shrinking sons.
Sloth flies the land, and Ignorance, and Vice,
Of old dishonour proud; it glows around,
Taught by the Royal Hand that rous’d the whole,
One scene of arts, of arms, of rising trade:
For what his wisdom plann’d, and power enforc’d,
More potent still his great example shew’d.
To есть: «Чего не может произвести деятельное правительство, преобразуя человека? Одна великая душа, вдохновенная небом, извлекла из готического мрака обширную империю, народ издревле дикий и грубый. Бессмертный Петр! Первый из монархов, укротивший суровую Россию с ее грозными скалами, блатами, шумными реками, озерами и непокорными жителями! Смирив жестокого варвара, возвысил он нравственность человека. О вы, тени древних героев, устроивших веками порядок гражданских обществ! Воззрите на сие вдруг совершившееся чудо! Воззрите на беспримерного государя, оставившего наследственный престол, на коем дотоле царствовала могущественная тень неутвержденной власти, – презревшего пышность и негу, проходящего все земли, отлагающего свой скипетр в каждом корабельном пристанище, неутомимо работающего с искусными механиками и собирающего семена торговли, полезных художеств, общественной мудрости и воинской науки! Обремененный сокровищами Европы, он возвращается в свое отечество, и вдруг среди степей возносятся грады, в печальных пустынях улыбаются красоты сельские, отдаленные реки соединяют свое течение, изумленный Евксин слышит шум Балтийских воля, гордые флоты преплывают моря, которые дотоле не пенились еще под дерзостными рулями, и многочисленные воинства в блестящих рядах на врагов устремляются, поражают неистового северного Александра158 и ужасают свирепых сынов Оттомана159. Удаляются леность, невежество и пороки, коими прежнее варварство гордилось. Везде является картина искусств, военных действий, цветущей торговли: мудрость его вымышляет, власть повелевает, пример показывает – и государство благополучно!»
165
166
В Немецкой земле носят кортики на ремне через плечо.
167
Кто хочет, рассмеется.
168
В двенадцати верстах от Авиньйона.
169
В Ниме много римских древностей.
170
Город Вьень.
171
Так говорит предание. Сию башню и сию пропасть показывают близ Вьеня.
172
Индейская книга.
173
По «Тревуским памятным запискам» (франц.). – Ред.
174
Королевский Дом инвалидов (франц.). – Ред.
175
Берегись, берегись! (франц.). – Ред.
176
В саду Пале-Рояля (франц.). – Ред.
177
«Я провел зиму в моей любезной Лютеции, – говорит он, – она построена на острову и окружена стенами, которые омываются водами реки, приятными для глаз и вкуса. Зима бывает там обыкновенно не очень холодна, но в мое время морозы были так жестоки, что река покрылась льдом. Жители нагревают свои жилища посредством печей, но я не позволил развести огня в моей горнице, а велел только принести к себе несколько горящих угольев. Пар, который от них распространился по всей комнате, едва было не задушил меня, и я упал без чувства».
178
«Очерки Парижа» (франц.). – Ред.
179
Потому что нигде не продают столько ароматических духов, как в Париже.
180
Мостовая делается в Париже скатом с обеих сторон улицы, отчего в средние бывает всегда страшная грязь.
181
За порядочную наемную карету надобно заплатить в день рубли четыре. Можно ездить в фиакрах, то есть извозчичьих каретах, которые стоят на каждом перекрестке; правда, что они очень нехороши как снаружи, так и внутри; кучер сидят на козлах в худом камзоле или в ветхой епанче и беспрестанно погоняет двух – не лошадей, а лошадиных скелетов, которые то дернут, то станут – побегут, и опять ни с места. В сем экипаже можно за 24 су проехать город из конца в конец.
182
Между великолепными домами, к ним примыкающими, заметил я дом известного Бомарше. Сей человек умел не только странною комедиею175 вскружить голову парижской публике, но и разбогатеть удивительным образом; умел не только изображать живописным пером слабые стороны человеческого сердца, но и пользоваться ими для наполнения кошелька своего; он вместе и остроумный автор, и тонкий светский человек, и хитрый придворный, и расчетистый купец. Теперь имеет Бомарше все средства и способы наслаждаться жизнию. Дом его смотрят любопытные как диковинку богатства и вкуса; один барельеф над воротами стоит тридцать или сорок тысяч ливров.
183
Или «Царство счастия», сочинения Моруса.
184
Ну, ну, друзья! Больше остроумия, больше остроумия! Прекрасно! Вот это настоящая парижская веселость! (франц.). – Ред.
185
Чтобы смешаться с народом (франц.). – Ред.
186
Фремен! Ты заставил судьбу трепетать, и имя твое жилет, хоть ты и умер (франц.), – Ред.
187
Кто прожил на земле восемьдесят лет жизнью Франциска Серафического, Тот на небесах живет как ангел (франц.). – Ред.
188
Так называемый Новый мост, близ которого я жил.
189
Я лишился Эвридики: с горем что сравнить моим! (франц.). – Ред.
190
Пылаю страстью! Клянусь честью! (франц.) – Ред.
191
На французский манер (франц.). – Ред.
192
Стихов, которые запоминаются (франц.). – Ред.
193
Я прошу знатоков Французского театра найти мне в Корнеле или в Расине что-нибудь подобное – например, сим Шекспировым стихам, в устах старца Леара, изгнанного собственными детьми его, которым отдал он свое царство, свою корону, слое величие, – скитающегося в бурную ночь по лесам и пустыням:
Blow winds… rage, blow!
You sulph’rous and thought-executing fires,
Vount couriers oak-cleauing thunder-bolts,
Singe my white head! And thou allshaking thunder,
Strike flat the thick rotundity o’th’ world;
Crack nature’s mould, all germins spill at once,
That make ungrateful man!!!
I tax not you, you elements, with unkindness!
I never gave you kingdom, call’d you children;
…Then let fall
Your horrible pleasure!.. Here I stand, your slave,
A poor, infirm, weak and despis’d old man!
(«Шумите, ветры, свирепствуй, буря! Серные быстрые огни, предтечи разрушительных ударов! Лейте пламя на белую главу мою!.. Громы, громы! Сокрушите здание мира; сокрушите образ натуры и человека, неблагодарного человека!.. Но жалуюсь на вашу свирепость, разъяренные стихии! Я не отдавал вам царства, не именовал вас милыми детьми своими! Итак, свирепствуйте по воле! Разите – се я, раб ваш, бедный, слабый, изнуренный старец, отверженный от человечества!»)
Они раздирают душу; они гремят, подобно тому грому, который в них описывается, и потрясают сердце читателя. Но что же дает им сию ужасную силу? Чрезвычайное положение царственного изгнанника, живая картина бедственной судьбы его. И кто после того спросит еще:
«Какой характер, какую душу имел Леар?»
194
Эдип появился в этих местах (франц.). – Ред.
195
В следующих стихах:
Un Dieu plus fort que moi m’entrainait vers le crime;
Sous mes pas fugitifs il creusait un abime,
Et j’étais, malgré moi, dans mon aveuglement,
D’un pouvoir inconnu l’esclave et l’instrument.
Voilà tous mes forfaits; je n’en connais point d’autres,
Impitoyables Dieux, mes crimes sont les vôtres,
Et vous m’en punissez?… Où suis je? quelle nuit
Couvre d’un voile affreux la clarté qui nous luit?
Ces murs sont teints de sang; je vois les Enmenides
Secouer leurs flambeaux vengeurs, des patricides.
Le tonnerre on éclats semble fondre sur moi:
L’enfer s’ouvre…
(Некий бог, более могущественный, чем я, увлек меня к преступлению; под моими скорыми стопами он разверз бездну, и я в своем ослеплении поневоле стал рабом и орудием неведомой силы. Вот все мои проступки, никаких других я не знаю. Неумолимые боги, мои вины – ваши, и вы меня за них наказываете? Где я? Какая ночь своим страшным покрывалом скрывает от меня свет, который нам сияет? Эти стены запятнаны кровью; я вижу Эвменид, потрясающих своими факелами, мстителями отцеубийц. Вспышки молний словно обрушиваются на меня, бездна разверзается (франц.) – Ред.)
196
Преступницею стать – сей жребий пал Медее, но к добродетели рвалась она душой (франц.). – Ред.
197
«Монастырь» (франц.), – Ред.
198
Места сии любить водит невинности очарованье (франц.). – Ред.
199
То есть в сей драме Моле представляет благодетельного Монтескье.
200
Ах, какой жребий готовит мне этот варвар! Меня ждет смерть! Меня ждет смерть! (франц.). – Ред.
201
Кузнецом становишься, когда занимаешься кузнечным делом (франц.). – Ред.
202
«Матерь божия стояла» (лат.). – Ред.
203
«Господи помилуй!» (лат.). – Ред.
204
Сей замок построен Франциском I по возвращении его из Гишпании.
205
Hôtel есть наемный дом, где вы, кроме комнаты и услуги, ничего не имеете. Кофе и чай приносят вам из ближайшего кофейного дома, а обед – из трактира.
206
Ресторатёрами называются в Париже лучшие трактирщики, у которых можно обедать. Вам подадут роспись всем блюдам, с означением их цены; выбрав что угодно, обедаете на маленьком особливом столике.
207
«Кафе Валуа» (франц.). – Ред.
208
В «Погребке» (франц.). – Ред.
209
Ароматический сироп с чаем.
210
Там, в зале Академии художеств, видел я четыре славные Лебрюневы картины: сражения Александра Великого.
211
Кардинальский дворец. Непереводимая игра слов: cardinal означает и «кардинальский» и «основной», «главный» (франц.). – Ред.
212
Анахарсис, приехав в Афины, нашел Платона в Академия, «il me reçut, – говорит молодой скиф, – avec autant de politesse que de simplicité, et me fit un si bel éloge du Philosophe Anacharsis, dont je descends; que je rougissois de porter le même nom». – «Anach.», vol. 2.,
