Царю, что он удивляется его явному недружелюбию и предлагает не лить крови, буде еще можно согласить миром выгоды, честь, безопасность обеих Держав, России и Польши. «Твоя досада неосновательна, — ответствовал ему Иоанн: — взяв города свои в Ливонии, я выслал оттуда людей ваших без всякого наказания. Ты Король, но не Ливонский». Послы Стефановы, Воеводы Мазовецкий и Минский, прибыв в Москву (в Генваре; 1578), торжественно объявили Боярам, что Король мыслит единственно о спокойствии держав Христианских, хочет жить в дружбе со всеми и в особенности с Россиею; что перемирие нарушено неприятельскими действиями Царя в Ливонии; что Стефан уполномочил их (Послов) восстановить тишину навеки. Для сего Бояре требовали, чтобы Король, именуя Иоанна Царем, Великим Князем Смоленским и Полоцким, не вступался ни в Ливонию, ни в Курляндию, нераздельную с нею, и еще отдал России Киев, Канев, Витебск с другими городами; а Паны Королевские требовали не только всей Ливонии, но и всех древних Российских областей от Калуги до Чернигова и Двины. Видя невозможность мира, согласились единственно возобновить перемирие на три года, но в Русскую грамоту включили слова: Королю не вступаться в Ливонию (чего не было в Польской грамоте), и Государь, утверждая сей договор обыкновенною присягою, сказал: «целую крест соседу моему, Стефану Королю, в том, что исполню условия; а Ливонской и Курляндской земли не отступаюсь». Сановники Карпов и Головин поехали к Стефану быть свидетелями его клятвы и разменяться записями. Но сей договор остался без действия и не унял кровопролития.
Уже обстоятельства начали изменяться, к досаде Иоанна и ко вреду России. Еще в 1577 году Шведский Адмирал Гилленанкер с вооруженными судами явился перед Нарвою, сжег там деревянные укрепления, умертвил и взял в плен несколько Россиян; другая толпа Шведов опустошила часть Кексгольмского уезда. Ревельцы и Шенкенберг-Аннибал также непрестанными впадениями тревожили Эстонию Российскую; а Воеводы Иоанновы спокойно отдыхали в городах, презирая слабых врагов, и своим бездействием вселяя в них смелость. Пишут, что Литовские сановники, желая отнять у нас Дюнебург, употребили хитрость: как бы в знак дружбы прислали тамошним Московским воинам бочку вина, ночью ворвались в крепость и всех их умертвили пьяных. Немцы, служащие Баторию, столь же внезапно и легко взяли еще гораздо важнейшее место, Венден, прославленный великодушною гибелию Магнусовой дружины и жестокою местию Царя. Оплошные Воеводы не видали, не слыхали, как немцы, подделав ключи к воротам Венденским, вступили в город, чтобы резать сонных Россиян. В то же время сведал Иоанн, что тень мнимого Королевства Ливонского, изобретение хитрой его Политики, исчезла наконец бегством мнимого Короля. Измена, уже давно замышляемая, совершилась: жертва честолюбия и страха, Магнус, снова присягнув в верности к Иоанну, снова обратился к Баторию, заключил с ним договор и тайно уехал из Оберпалена в Курляндию, в городок Иильтен, вместе с юною супругою, которая не без горести пожертвовала ему своим отечеством, хотя и не могла любить дяди, убийцы несчастных ее родителей.
Легковерие не было свойственно Иоанну: он конечно не удивился бегству Магнуса, желав только на время иметь в нем орудие для своей Политики; но казался изумленным, винил себя в излишнем милосердии к вероломному и послал знатнейших Воевод к Вендену, Князя Ивана Федоровича Мстиславского с сыном, Боярина Морозова и других, чтобы землю, омоченную там кровию Россиян, омочить Немецкою; но Воеводы не умели взять крепости: стреляли из пушек и, сделав пролом в стене, удалились: ибо сведали, что на них идут Воеводы Баториевы Дембинский, Бюринг и Хоткевич. Сию неудачу загладили младшие сановники Царские, Князь Иван Михайлович Елецкий и Дворянин Леонтий Григорьевич Волуев: с горстию людей осажденные в Ленвардене Рижскими Немцами и Литовским Воеводою, не имея хлеба, имея только железо и порох, они бились как Герои в течение месяца: питались лошадиным мясом, кожами, и своим мужеством, своим терпением победили неприятеля: он ушел, оставив множество трупов под стенами. Между тем Шведы и неутомимый Шенкенберг-Аннибал сожгли предместие Дерпта, и всех, захваченных ими Россиян умертвили, жен и детей. Не было милосердия, ни человечества: обе стороны в ужасных своих лютостях оправдывались законом мести.
В конце лета [1578 г.] Воеводы Московские, Князья Иван Юрьевич Голицын, Василий Агишевич Тюменский, Хворостинин, Тюфякин, приступили к Оберпалену, занятому Шведами после Магнусова бегства с согласия тамошних Немцев. Взяв сию крепость и 200 пленников, Воеводы отослали их в Москву на казнь и смерть; должны были идти немедленно к Вендену, но споря между собою о начальстве, не исполняли Царского указа: Иоанн с гневом прислал в Дерпт знаменитого Дьяка Андрея Щелкалова и любимого Дворянина своего Данила Салтыкова, велев им сменить Воевод в случае их дальнейшего ослушания. Наконец они выступили, дав время изготовиться неприятелю и Литовцам соединиться с Шведами; осадили Венден и чрез несколько дней (21 Октября) увидели неприятеля за собою: Сапега с Литвою и Немцами, Генерал Бое с Шведами напали на 18000 Россиян, едва успевших построиться вне своих окопов. Долго бились мужественно; но худая конница Татарская в решительный час выдала нашу пехоту и бежала. Россияне дрогнули, смешались, отступили к укреплениям, где сильною пальбою еще удерживали стремление неприятеля. Ночь прекратила битву: Сапега и Бое хотели возобновить ее, ждали утра; но первый Вождь Московский Голицын, Окольничий Федор Шереметев, Князь Андрей Палицкий, вместе с Дьяком Щелкаловым, равно умным и малодушным, в безумии страха уже: скакали на борзых конях к Дерпту, оставив войско ночью в ужасе, коего следствием было общее бегство. Еще некоторые говорили о долге и чести; их не слушали — но они говорили, что думали, и явили пример достойный лучших времен Рима: Воеводы, Боярин Князь Василий Андреевич Сицкий, Окольничие Василий Федорович Воронцов (начальник огнестрельного снаряда), Данило Борисович Салтыков, Князь Михайло Васильевич Тюфякин, не тронулись с места, хотели смерти, и нашли ее, когда неприятель в следующее утро, видя единственно горсть великодушных в стане, всеми силами на них ударил; Окольничего Татева, Князей Хворостинина, Семена Тюфякина, Дьяка Клобукова взял в плен; кинулся на снаряд огнестрельный, и с изумлением увидел редкое действие воинской верности: Московские пушкари, ужасаясь мысли отдаться неприятелю, повесились на своих орудиях… Сии люди не мечтали о славе; имена их остались неизвестными: самое дело не дошло бы до потомства, если бы умный секретарь Королевский, Гейденштейн, не внес оного в свою историю, с удивлением души благородной, чувствительной к великому и в самых неприятелях. Добычею победителей были 17 пушек, весь обоз и множество коней Татарских. Число убитых Россиян простиралось за 6000. Так началися важные успехи Баториевы и несгоды Иоанновы в сей войне злосчастной, но не бесславной для России, которая все имела для победы: и силу и доблесть, но не имела великодушного отца Государя!
Доселе Иоанн не мыслил искренно о мире: без сомнения думал, что и перемирие не будет утверждено Королем с обязательством не вступаться в Ливонию; ждал вестей с одной стороны от Послов Московских из Кракова, с другой — от Воевод о чаемом, легком взятии Вендена, и не хотел видеть Стефанова гонца, присланного к нему с убеждением заключить особенный договор о городах Ливонских. Встревоженный судьбою нашего войска под Венденом, Иоанн немедленно ответствовал на письмо Баториево, что он согласен дружелюбно решить судьбу Ливонии, будет ждать для того новых Послов Королевских в Москву, удивляется невозвращению наших из Кракова и ревностно желает честного мира. Но Баторий уже изготовился к войне, смирив Данциг.
[1579 г.] Сей опасный враг, изъявляя нам миролюбие, в то же время предлагал Варшавскому Сейму необходимость утвердить оружием безопасность Государства. «Имеем двух злых неприятелей, — сказал он: — Крымцы жгут, Россияне берут наши владения. Идти ли на обоих вместе? или с кого начать?» Уже присутствие великого мужа одушевляло Вельмож и Дворянство ревностию ко благу отечества: Баторий знал худо язык, но твердо историю Литвы и Польши; исчислил земли, отнятые у них Россиею; винил слабость Королей, льстил народному самолюбию, указывал на меч свой и слушал рассуждения Сейма. «Таврида, — говорили Паны, — зависит от Султана: наступательная война с нею может раздражить его; когда мы будем в Тавриде, Оттоманы будут в Польше. И что корысти? Сей дикий неприятель всегда грабит и всегда беден. Лучше до времени искать мира с Ханом. — Государство Московское велико и сильно: тем славнее победа! Оно цветет изобилием природы и торговлею: тем более добычи!» Решили единогласно воевать Россию; велели собирать многочисленное войско; обременили неслыханными дотоле налогами владельцев и граждан: никто не противился; вооружались и платили с чувством или с видом усердия. Не обольщая себя излишнею надеждою на собственные силы, Баторий требовал вспоможения от других Держав, от Султана и Папы! Желая снискать особенное благоволение первого, он не усомнился нарушить святую обязанность чести: ибо думал, что совесть должна молчать в Политике, и что государственная выгода есть главный закон для Государя. В самое то время, когда Стефан везде искал мира и союза, чтобы усильно действовать против нас, бедный Козак Днепровский, родом Волох, славный наездник и силач (одною рукою ломавший надвое подкову и для сего прозванный Подковою), умел с толпою бродяг нечаянно завоевать Валахию, где властвовал присяжник Султанский, друг Баториев, Господарь Петр. Оскорбленный таким успехом дерзости, Стефан послал войско изгнать хищника. Но мужественный Козак, Воеводами и словом Батория удостоверенный в личной безопасности, сдался им добровольно. Что же сделал Король? Велел отсечь ему голову в угодность Султану и в присутствии его посла, сказав Вельможам: «для народного права не раздражу сильного, ко вреду Государства!» Сие вероломство доставило Баторию одну ласку Амуратову: умный Визирь Махмет сказал Послам Стефановым в Цареграде: «Желаем Королю славы и победы; возможно, хотя и нелегко одолеть Царя Московского, коего один Султан превосходит грозою». Папа обещал Баторию ходатайствовать за него во всех кабинетах Европы и прислал меч с благословением, а Курфирст Бранденбургский несколько пушек. Король Датский, тайно доброхотствуя врагу нашему, колебался, ждал следствия; но Шведский немедленно заключил с ним оборонительный и наступательный союз. Хан требовал даров от Литвы и получил их с условием содействовать ей в войне Российской. Из Трансильвании шла к Стефану его старая, опытная дружина, из земли Немецкой рать наемная. Еще недоставало доходов государственных для всех воинских издержек: он умерил расходы двора; сыпал в казну собственное золото и серебро; занимал, где мог; осматривал, учил войско; готовил съестные припасы — и как бы еще имея много свободного времени, учреждал новые судилища, давал новые уставы государственные, льстил Дворянству, утверждал власть Королевскую.
В сих обстоятельствах прибыли к нему Послы Иоанновы, Карпов и Головин, с
