Скачать:TXTPDF
Избранные сочинения. В двух томах. Том 2. Стихотворения. Критика. Публицистика

никак прожить;

И еще ты думать можешь,

Что сшибешь на землю цель?

Я пойду сказать инфанту,

Что теперь ты говорил».

Скоро, скоро поспешает

Страж темничный к королю;

Приближается к инфанту

И приносит весть ему:

«Знай: Гваринос-христианин,

Что в тюрьме семь лет сидит,

Хочет цель сшибить на землю,

Если дашь ему коня».

Марлотес, сие услышав,

За Гвариносом послал;

Царь не думал, чтоб

Гваринос Мог еще конем владеть.

Он велел принесть всю сбрую

И коня его сыскать.

Сбруя ржавчиной покрыта,

Конь возил семь лет песок.

«Ну, ступай! — сказал с насмешкой

Марлотес, арабский царь, —

Покажи нам, храбрый воин,

Как сильна рука твоя!»

Так, как буря разъяренна,

К цели мчится сей герой;

Мечет он копье булатно —

На земле вдруг цель лежит.

Все арабы взволновались,

Мечут копья все в него;

Но Гваринос, воин смелый,

Храбро их мечом сечет.

Солнца свет почти затмился

От великого числа

Тех, которые стремились

На Гвариноса все вдруг.

Но Гваринос их рассеял

И до Франции достиг,

Где все рыцари и дамы

С честью приняли его.

1789

Весёлый час

Братья, рюмки наливайте!

Лейся через край, вино!

Все до капли выпивайте!

Осушайте в рюмках дно!

Мы живем в печальном, мире;

Всякий горе испытал,

В бедном рубище, в порфире, —

Но и радость бог нам дал.

Он вино нам дал на радость,

Говорит святой мудрец:

Старец в нем находит младость,

Бедный — горестям конец.

Кто все плачет, все вздыхает,

Вечно смотрит сентябрем, —

Тот науки жить не знает

И не видит света днем.

Все печальное забудем,

Что смущало в жизни нас;

Петь и радоваться будем

В сей приятный, сладкий час!

Да светлеет сердце наше,

Да сияет в нем покой,

Как вино сияет в чаше,

Осребряемо луной!

1791

Раиса

Древняя бaллада

Во тьме ночной ярилась буря;

Сверкал на небе грозный луч;

Гремели громы в черных тучах,

И сильный дождь в лесу шумел.

Нигде не видно было жизни;

Сокрылось все под верный кров.

Раиса, бедная Раиса,

Скиталась в темноте одна.

Нося отчаяние в сердце,

Она не чувствует грозы,

И бури страшный вой не может

Ее стенаний заглушить.

Она бледна, как лист увядший.

Как мертвый цвет уста ее;

Глаза покрыты томным мраком,

Но сильно бьется сердце в ней.

С ее открытой белой груди,

Язвимой ветвями дерев,

Текут ручьи кипящей крови

На зелень влажныя земли.

Над морем гордо возвышался

Хребет гранитныя горы;

Между стремнин, по камням острым

Раиса всходит на него.

(Тут бездна яростно кипела

При блеске огненных лучей;

Громады волн неслися с ревом,

Грозя всю землю потопить.)

Она взирает, умолкает;

Но скоро жалкий стон ея

Смешался вновь с шумящей бурей:

«Увы! увы! погибла я!

Кронид, Кронид, жестокий, милый!

Куда ушел ты от меня?

Почто Раису оставляешь

Одну среди ужасной тьмы?

Кронид! поди ко мне!

Забуду, Забуду все, прощу тебя!

Но ты нейдешь к Раисе бедной!..

Почто тебя узнала я?

Отец и мать меня любили,

И я любила нежно их;

В невинных радостях, в забавах

Часы и дни мои текли.

Когда ж явился ты, как ангел,

И с нежным вздохом мне сказал:

«Люблю, люблю тебя, Раиса!» —

Забыла я отца и мать.

В восторге, с трепетом сердечным

И с пламенной слезой любви

В твои объятия упала

И сердце отдала тебе.

Душа моя в твою вселилась,

В тебе жила, дышала я;

В твоих глазах свет солнца зрела;

Ты был мне образ божества.

Почто я жизни не лишилась

В объятиях твоей любви?

Не зрела б я твоей измены,

И счастлив был бы мой конец.

Но рок судил, чтоб ты другую

Раисе верной предпочел;

Чтоб ты меня навек оставил,

Когда сном крепким я спала,

Когда мечтала о Крониде

И мнила обнимать его!

Увы! я воздух обнимала…

Уже далеко был Кронид!

Мечта исчезла, я проснулась;

Звала тебя, но ты молчал;

Искала взором, но не зрела

Тебя нигде перед собой.

На холм высокий я спешила…

Несчастная!.. Кронид вдали

Бежал от глаз моих с Людмилой!

Без чувств тогда упала я.

С сея ужасныя минуты

Крушусь, тоскую день и ночь;

Ищу везде, зову Кронида, —

Но ты не хочешь мне внимать.

Теперь злосчастная Раиса

Звала тебя в последний раз…

Душа моя покоя жаждет…

Прости!.. Будь счастлив без меня!»

Сказав сии слова, Раиса

Низверглась в море. Грянул гром:

Сим небо возвестило гибель

Тому, кто погубил ее.

1791

Кладбище

Один голос

Страшно в могиле, хладной и темной!

Ветры здесь воют, гробы трясутся,

Белые кости стучат.

Другой голос

Тихо в могиле, мягкой, покойной.

Ветры здесь веют; спящим прохладно;

Травки, цветочки растут.

Первый

Червь кровоглавый точит умерших,

В черепах желтых жабы гнездятся,

Змии в крапиве шипят.

Второй

Крепок сон мертвых, сладостен, кроток;

В гробе нет бури; нежные птички

Песнь на могиле поют.

Первый

Там обитают черные враны,

Алчные птицы; хищные звери

С ревом копают в земле.

Второй

Маленький кролик в травке зеленой

С милой подружкой там отдыхает;

Голубь на веточке спит.

Первый

Сырость со мглою, густо мешаясь,

Плавают тамо в воздухе душном;

Древо без листьев стоит.

Второй

Тамо струится в воздухе светлом

Пар благовонный синих фиалок,

Белых ясминов, лилей.

Первый

Странник боится мертвой юдоли;

Ужас и трепет чувствуя в сердце,

Мимо кладбища спешит.

Второй

Странник усталый видит обитель

Вечного мира — посох бросая,

Там остается навек.

(1792)

К милости

(Писано в царствование Екатерины.)

Что может быть тебя святее,

О Милость, дщерь благих небес?

Что краше в мире, что милее?

Кто может без сердечных слез,

Без радости и восхищенья,

Без сладкого в крови волненья

Взирать на прелести твои?

Какая ночь не озарится

От солнечных твоих очей?

Какой мятеж не укротится

Одной улыбкою твоей?

Речешь — и громы онемеют;

Где ступишь, там цветы алеют

И с неба льется благодать.

Любовь твои стопы лобзает

И нежной матерью зовет;

Любовь тебя на трон венчает

И скиптр в десницу подает.

Текут, текут земные роды,

Как с гор высоких быстры воды,

Под сень державы твоея.

Блажен, блажен народ, живущий

В пространной области твоей!

Блажен певец, тебя поющий

В жару, в огне души своей!

Доколе Милостию будешь,

Доколе права не забудешь,

С которым человек рожден;

Доколе гражданин довольный

Без страха может засыпать

И дети-подданные вольны

По мыслям жизнь располагать,

Везде природой наслаждаться,

Везде наукой украшаться

И славить прелести твои;

Доколе злоба, дщерь Тифона,

Пребудет в мрак удалена

От светло-золотого трона;

Доколе правда не страшна

И чистый сердцем не боится

В своих желаниях открыться

Тебе, владычице души;

Доколе всем даешь свободу

И света не темнишь в умах;

Пока доверенность к народу

Видна во всех твоих делах, —

Дотоле будешь свято чтима,

От подданных боготворима

И славима из рода в род.

Спокойствия твоей державы

Ничто не может возмутить;

Для чад твоих нет большей славы,

Как верность к матери хранить.

Там трон вовек не потрясется,

Где он любовию брежется

И где на троне — ты сидишь.

1792

К соловью

Пой во мраке тихой рощи,

Нежный, кроткий соловей!

Пой при свете лунной нощи!

Глас твой мил душе моей.

Но почто ж рекой катятся

Слезы из моих очей,

Чувства ноют и томятся

От гармонии твоей?

Ах! я вспомнил незабвенных,

В недрах хладныя земли

Хищной смертью заключенных;

Их могилы заросли

Все высокою травою.

Я остался сиротою…

Тосковать и слезы лить!..

С кем теперь мне наслаждаться

Нежной песншо твоей?

С кем природой утешаться?

Все печально без друзей!

С ними дух наш умирает,

Радость жизни отлетает;

Сердцу скучно одному —

Свет пустыня, мрак ему.

Скоро ль песнию своею,

О любезный соловей,

Над могилою моею

Будешь ты пленять людей?

1793

Смерть Орфеева

Нимфы, плачьте! Нет Орфея!.

Ветр унылый, тихо вея,

Нам вещает: «Нет его!»

Ярость фурий исступленных,

Гнусной страстью воспаленных,

Прекратила жизнь того,

Кто пленял своей игрою

Кровожаждущих зверей,

Гармонической струною

Трогал сердце лютых грей

И для нежной Эвридики

В Тартар мрачный нисходил.

Ах, стенайте! — берег дикий

Прах его в себя вместил.

Сиротеющая лира

От дыхания зефира

Звук печальный издает:

«Нет певца! Орфея нет!»

Эхо повторяет: нет!

Над могилою священной,

Мягким дерном покровенной,

Филомела слезы льет.

1793

Послание к Дмитриеву

В ответ на его стихи, в которых он жалуется на скоротечность счастливой молодости

Конечно, так — ты прав, мой друг!

Цвет счастья скоро увядает,

И юность наша есть тот луг,

Где сей красавец расцветает.

Тогда в эфире мы живем

И нектар сладостный пием

Из полной олимпийской чаши;

Но жизни алая весна

Есть миг — увы! пройдет она,

И с нею мысли, чувства наши

Лишатся свежести своей,

Что прежде душу веселило,

К себе с улыбкою манило,

Не мило, скучно будет ей.

Надежды и мечты златые,

Как птички, быстро улетят,

И тени хладные, густые

Над нами солнце затемнят, —

Тогда, подобно Иксиону,

Не милую свою Юнону,

Но дым увидим пред собой![8]

И я, о друг мой, наслаждался

Своею красною весной;

И я мечтами обольщался —

Любил с горячностью людей,

Как нежных братии и друзей;

Желал добра им всей душею;

Готов был кровию моею

Пожертвовать для счастья их

И в самых горестях своих

Надеждой сладкой веселился

Небесполезно жить для них —

Мой дух сей мыслию гордился!

Источник радостей и благ

Открыть в чувствительных душах;

Пленить их истиной святою,

Ее нетленной красотою;

Орудием небесным быть

И в памяти потомства жить

Казалось мне всего славнее,

Всего прекраснее, милее!

Я жребий свой благословлял,

Любуясь прелестью награды, —

И тихий свет моей лампады

С звездою утра угасал.

Златое дневное светило

Примером, образцом мне было

Почто, почто, мой друг, не век

Обманом счастлив человек?

Но время, опыт разрушают

Воздушный замок юных лет;

Красы волшебства исчезают…

Теперь иной я вижу свет, —

И вижу ясно, что с Платоном

Республик нам не учредить,

С Питтаком, Фалесом, Зеноном

Сердец жестоких не смягчить.

Ах! зло под солнцем бесконечно,

И люди будут — люди вечно.

Когда несчастных Данаид[9]

Сосуд наполнится водою,

Тогда, чудесною судьбою,

Наш шар приимет лучший вид:

Сатурн на землю возвратится

И тигра с агнцем помирит;

Богатый с бедным подружится

И слабый сильного простит.

Дотоле истина опасна,

Одним скучна, другим ужасна;

Никто не хочет ей внимать,

И часто яд тому есть плата,

Кто гласом мудрого Сократа

Дерзает буйству угрожать.

Гордец не любит наставленья,

Глупец не терпит просвещенья —

И так, лампаду угасим,

Желаю доброй ночи им.

Но что же нам, о друг любезный.

Осталось делать в жизни сей,

Когда не можем быть полезны,

Не можем пременить людей?

Оплакать бедных смертных долю

И мрачный свет предать на волю

Судьбы и рока: пусть они,

Сим миром правя искони,

И впредь творят что им угодно!

А мы, любя дышать свободно,

Себе построим тихий кров

За мрачной сению лесов,

Куда бы злые и невежды

Вовек дороги не нашли

И где б без страха и надежды

Мы в мире жить с собой могли,

Гнушаться издали пороком

И ясным, терпеливым оком

Взирать на тучи, вихрь сует,

От грома, бури укрываясь

И в чистом сердце наслаждаясь

Мерцанием вечерних лет,

Остатком теплых дней осенних.

Хотя уж нет цветов весенних

У нас на лицах, на устах

И юный огнь погас в глазах;

Хотя красавицы престали

Меня любезным называть

(Зефиры с нами отыграли!),

Но мы не должны унывать:

Живем по общему закону!..

Отелло в старости своей

Пленил младую Дездемону[10]

И вкрался тихо в сердце к ней

Любезных муз прелестным даром.

Он с нежным, трогательным жаром

В картинах ей изображал,

Как случай в жизни им играл;

Как он за дальними морями,

Необозримыми степями,

Между ревущих, пенных рек,

Среди лесов густых, дремучих,

Песков горящих п сыпучих,

Где люди не бывали ввек,

Бесстрашно в юности скитался,

Со львами, тиграми сражался,

Терпел жестокий зной и хлад,

Терпел усталость, жажду, глад.

Она внимала, удивлялась;

Брала участие во всем;

В опасность вместе с ним вдавалась

И в нежном пламени своем,

С блестящею в очах слезою,

Сказала: «Я люблю тебя!»

И мы, любезный друг, с тобою

Найдем подругу для себя,

Подругу с милою душею,

Она приятностью своею

Украсит запад наших дней.

Беседа опытных людей,

Их басни, повести и были

(Нас лета сказкам научили!)

Ее внимание займут,

Ее любовь приобретут.

Любовь и дружба — вот чем можно

Себя под солнцем утешать!

Искать блаженства нам не должно,

Но должноменее страдать;

И кто любил, кто был любимым,

Был другом нежным, другом чтимым.

Тот в мире сем недаром жил,

Недаром землю бременил.

Пусть громы небо потрясают,

Злодеи слабых угнетают,

Безумцы хвалят разум свой!

Мой друг! не мы тому виной.

Мы слабых здесь не угнетали

И всем ума, добра желали:

У нас не черные сердца!

И так без трепета и страха

Нам можно ожидать конца

И лечь во гроб, жилище праха.

Завеса вечности страшна

Убийцам, кровью обагренным,

Слезами бедных орошенным.

В ком дух и совесть без пятна,

Тот с тихим чувствием встречает

Златую Фебову стрелу,[11]

И ангел мира освещает

Пред ним густую смерти мглу.

Там, там, за синим океаном,

Вдали, в мерцании багряном,

Он зрит… но мы еще не зрим.

1794

Послание к Александру Алексеевичу Плещееву

Мой друг! вступая в шумный свет

С любезной, искренней душею,

В весеннем цвете юных лет,

Ты хочешь с музою моею

В свободный час поговорить

О том, чего все ищут в свете;

Что вечно у людей в предмете;

О чем позволено судить

Ученым, мудрым и невежде,

Богатым в золотой одежде

И бедным в рубище

Скачать:TXTPDF

никак прожить; И еще ты думать можешь, Что сшибешь на землю цель? Я пойду сказать инфанту, Что теперь ты говорил». Скоро, скоро поспешает Страж темничный к королю; Приближается к инфанту