Скачать:TXTPDF
О Богдановиче и его сочинениях

то, что она говорит своему отцу, желая предаться в волю таинственной судьбы, также совершеннее и трогательнее в Лафонтене, Он рассказывает прозою: одно легче другого. Зато некоторые места лучше в стихах Богдановича. Лафонтенова Псиша говорит: «Qu’on me mette sur un chariot, sans cocher ni guide; et qu’on laisse aller les chevaux à leur fantaisie: le sort le guidera infailliblement au lieu ordonné»[16].

Стоит ли эта бездушная проза следующих стихов?

ДУШЕНЬКА

Сказала всей родне своей,

Чтоб только в путь ее как должно снарядили

И в колесницу посадили,

Пустя на волю лошадей,

Без кучера и без возжей.

«Судьба, – сказала, – будет править;

Судьба покажет верный след

К жилищу радостей иль бед,

Где должно вам меня оставить».

Вот славное преимущество языка поэзии! Если стихотворец умеет побеждать трудности и ставить каждое слово в своем месте, то самые простые выражения отменно нравятся и прозаист далеко назади остается.

Ужасы Душенькина путешествия изображены во французской сказке как действительные ужасы, а в русской – с приятною шутливостию:

Там все при каждом шаге

Встречали новый страх:

Ужасные пещеры,

И к верху крутизны

И к бездне глубины.

Иным являлись там мегеры;

Иным летучи дромадеры,

Иным драконы и церберы

………………………………

Царевнина кровать

В руках несущих сокрушилась,

И многие от страха тут

Немало шапок пороняли,

Которы на подхват драконы пожирали.

Иные по кустам одежды изодрали

И, наготы имея вид,

Едва могли прикрыть от глаз сторонних стыд.

Осталось наконец лишь несколько булавок

И несколько стихов Оракула для справок.

Надобно быть в весьма дурном расположении, чтобы не засмеяться от двух последних стихов. Мы не жалеем, что стихотворец наш предпочел здесь важному описанию карикатуру: она хороша.

Как ни складно, ни красно описывает Лафонтен Купидонов дворец, сады, услужливость нимф, но проза его не делает мне такого удовольствия, как следующие стихи Богдановича:

Явился перед ней

Прекрасный вид аллей

И рощей и полей.

Высокие балконы

Открыли царство там и Флоры и Помоны,

Каскады и пруды

И чудные сады.

Оттуда сорок нимф вели ее в чертоги,

Какие созидать удобны только боги;

И тамо Душеньку, к прохладе от дороги,

В готовую для ней купальню привели.

Амуры ей росы чистейшей принесли,

Котору вместо вод повсюду собирали.

Зефиры воздух там дыханьем согревали,

Из разных аромат вздували пузыри

И составляли мыла,

Какими моются восточные цари

И коих ведома живительная сила.

Царевна со стыдом,

Со спором и трудом,

Как водится при том,

Взирая на обновы,

Какие были там на выбор ей готовы,

Дозволила сложить с красот своих покровы.

Полки различных слуг, пред тем отдав поклон,

Без горя не могли оттуда выдти вон

И даже за дверьми, не будучи в услуге,

Охотно след ее лобзали на досуге.

Зефиры лишь одни, имея вход везде,

Зефиры хищные, затем что ростом мелки,

Нашли в дверях и окнах щелки,

Прокрались между нимф и спрятались в воде,

Где Душенька купалась.

Богданович, угощая и веселя музыкою героиню во дворце Купидоновом, составил оркестр свой лучше Лафонтена и велел даже, весьма кстати, невидимо управлять им самому Аполлону; но жаль, что хор певиц его, хваля любовь, не повторил на русском языке следующей строфы гимна французского:

Sans cet amour tant d’objets ravissants,

Lambris dorés, bois, jardins et fontains

N’ont point d’appas qui ne soient languîssans,

Et leurs plaisirs sont moins doux que ses peines.

Des jeunes cœurs c’est le suprême bien:

Aimez, aimez – tout le reste n’est rien[17].

В доказательство, что поэты, вопреки старинному злословию, умеют быть иногда скромными, и француз и русский не хотели описать первого свидания Душеньки с Амуром. Последний отделался от читателей приятною шуткою, говоря, что эта сцена осталась навеки тайною между супругами…

Но только поутру приметили амуры,

Что нимфы меж собой смеялись подтишком,

И гостья, будучи стыдлива от натуры,

Казалась между их с завешенным ушком.

В изображении палат с их драгоценностями я люблю статую Душеньки…

Смотря на образ сей, она сама дивилась;

Другая статуя казалась в ней тогда,

Какой не видывал никто и никогда.

Черта прекрасная! Взята с французского («elle demeura longtemps immobile, et parut la plus belle statue de ces lieux»[18]); но, выраженная в стихах, более нравится… Люблю также разные живописные изображения Душеньки:

В одном она, с щитом престрашным на груди,

Палладой нарядясь, грозит на лошади,

И боле, чем копьем, своим прекрасным взором.

В другом видим перед нею Сатурна, который

Старается забыть, что он давнишний дед,

Прямит свой дряхлый стан, желает быть моложе,

Кудрит оставшие волос своих клочки

И, видеть Душеньку, вздевает он очки.

А там она видна, подобней царице,

С амурами вокруг, в воздушной колеснице,

Прекрасной Душеньки за честь и красоту

Амуры там сердца стреляют на лету;

Летят великою толпою;

Летят, поднявши лук, на целый свет войною;

А там свирепый Марс, рушитель мирных прав,

Увидев Душеньку, являет тихий нрав,

Полей не обагряет кровью

И наконец, забыв военный свой устав.

Смягчен у ног ее, пылает к ней любовью.

На третьей картине Зефир списывает с нее портрет; но, боясь нескромности,

Скрывает в списке он большую часть красот;

И многие из них, конечно, чудесами,

Пред Душенькою вдруг тогда писались сами.

Всего же более люблю обращение поэта к красавице:

Во всех ты, Душенька, нарядах хороша:

По образу ль какой царицы ты одета,

Пастушкою ли где сидишь у шалаша,

Во всех ты чудо света;

Во всех являешься прекрасным божеством —

И только ты одна прекраснее портрета.

Просто и так мило, что, может быть, никакое другое место в «Душеньке» не делает в читателе столь приятного впечатления. Всякому хочется сказать сии нежные, прекрасные стихи той женщине, которая ему всех других любезнее; а последний стих можно назвать золотым. – Мы не пеняем автору, что он не хочет далее описывать Купидонова дворца,

Где все пленяло взгляд

И было бесподобно;

Но всюду там умом

Я Душеньку встречаю,

Прельщаюсь и потом

Палаты забываю.

Но с палатами стихотворец забыл и хозяина; забыл, между портретами, упомянуть об его изображениях. Скрываясь от Душеньки, Амур должен был показаться ей хотя на картине. Лафонтен представил на обоях разные чудеса Купидоновы: например, ужасный хаос, приводимый его рукою в стройность…

Que fait l’Amour? Volant de bout en bout,

Ce jeune enfant, sans beaucoup de mystère.

En badinant vous débrouille le tout,

Mille fois mieux qu’un sage[19].

Как бы хорошо мог Богданович сказать это в русских стихах! Как бы хорошо мог, следуя Лафонтену, описать приступы любопытной Душеньки к невидимому Амуру и его отговорки, столь остроумные! «Nécessairement je suis Dieu ou je suis Démon. Si vous trouvez que je suis Démon, vous cesserez de m’aimer ou du moins vous ne m’aimerez plus avec tant d’ardeur: car il s’en faut bien qu’on aime les Dieux aussi violemment que les hommes»[20]. Но поэт наш, как поэт, не любил закона и принуждения; хотел брать не все хорошее в образце своем, а что слегка и само собою попадалось ему в глаза —

Любя свободу я мою,

Как вздумается мне, пою.

Довольно, что Богданович, проходя иногда мимо красот Лафонтеновых, щедро заменял их собственными и разнообразными. Умея быть нежным, забавным, он умел и колоть – даже кровных своих, то есть стихотворцев. Вводя Душеньку в Амурову библиотеку, он говорит:

Царевна там взяла читать стихи;

Но их читаючи как будто за грехи,

Узнала в первый раз мучительную скуку

И, бросив их под стол, при том зашибла руку.

Носился после слух, что будто наконец

Несчастных сих стихов творец

Указом Аполлона

Навеки согнан с Геликона;

И будто Душенька, боясь подобных скук[21],

Иль ради сохраненья рук,

Стихов с неделю не читала,

Хотя любила их и некогда слагала.

Сей несчастный, согнанный с Геликона, был, конечно, не похож на Богдановича, которого Душенька с удовольствием могла бы читать даже и тогда, как он с пиитическою искренностию описывает лукавство ее в гибельную ночь любопытства. Злые сестры уговорили ее засветить лампаду во время сна Купидонова…

Прекрасна Душенька употребила тут

И хитрость и проворство.

Какие свойственны женам,

Когда они, дела имея по ночам,

Скорее как-нибудь покой дают мужьям.

Но хитрости ль ее в то время успевали

Иль сам клонился к сну от действия печали:

Он мало говорил, вздохнул,

Зевнул,

Заснул.

Это напоминает один из славнейших стихов в Lutrin{4} и стоит десяти прозаических страниц Лафонтена.

В описании Душенькиных бедствий некоторые черты также гораздо счастливее у Богдановича; например, трогательное обращение его к жалкой изгнаннице:

Умри, красавица, умри! Твой сладкий век

С минувшим днем уже протек;

И если смерть тебя от бедствий не избавит,

Сей свет, где ты досель равнялась с божеством,

Отныне в скорбь тебе наполнен будет злом,

И всюду горести за горестьми представит.

……………………………………………

К несчастию, тебя оставил Купидон.

Твой рай, твои утехи,

Забавы, игры, смехи

Прошли, как будто сон.

Вкусивши сладости, кто в мире их лишился,

Любя с любимым разлучился

И радости себе уже не чает впредь,

Легко почувствует, без дальнейшего слова,

Что лучше Душеньке в сей доле умереть.

Стихотворец наш, описывая с Лафонтеном все образы смерти, избираемые Душенькою, прибавляет от себя еще один, не весьма пиитический, но игриво и забавно им представленный:

Избрав крепчайший сук, последний шаг ступила

И к ветви свой платок как должно прицепила,

И в петлю Душенька головушку вложила.

О чудо из чудес!

Потрясся дол и лес;

Дубовый, грубый сук, на чем она повисла,

С почтением к ее прекрасной голове

Пригнулся так, как прут – —

И здраву Душеньку поставил на траве;

И ветви все тогда, на низ влекомы ею,

Иль сами волею своею,

Шумели радостно над нею

И, съединяючи концы,

Свивали разны ей венцы.

Один лишь наглый сук за платье зацепился,

И Душенькин покров вверху остановился;

Тогда увидел дол и лес

Другое чудо из чудес —

Вольность бывает маленькою слабостию поэтов; строгие люди давно осуждают их, но снисходительные многое извиняют, если воображение неразлучно с остроумием и не забывает правил вкуса. Когда горы и леса, видя чудо, восклицали, что Душенька всех на свете прекраснее,

Амур, смотря из облаков,

Прилежным взором то оправдывал без слов!

Поэту хотелось сказать, что Душенька прошла сквозь огнь и воду, и для того он заставляет ее броситься в пламя, когда наяды не дали ей утонуть в реке…

Лишь только бросилась во пламя на дрова,

Как вдруг невидимая сила

Под нею пламень погасила;

Мгновенно дым исчез, огонь и жар потух;

Остался только лишь потребный теплый дух,

Затем чтоб ножки там царевна осушила,

Которые в воде недавно замочила.

Это смешно, и рассказ имеет всю точность хорошей прозы. – Лафонтен, для разнообразия своей повести, вводит историю философа-рыболова: в «Душеньке» она могла бы только остановить быстроту главного действия. Сказки в стихах не требуют множества вымыслов, нужных для живости прозаических сказок. Богданович упоминает о старом рыбаке единственно для того, чтобы Душеньке было кому пожаловаться на ее несчастие…

Ты помнишь бытность всех времен

И всяких в мире перемен:

Скажи, как свет стоит с начала,

Встречалось ли когда кому

Несчастье равно моему?

Я резалась и в петлю клалась,

Топилась и в огонь бросалась;

Но в горькой участи моей,

Прошед сквозь огнь, прошед сквозь воду

И всеми видами смертей

Приведши в ужас всю природу,

Против желания живу

И тщетно смерть к себе зову.

…………………………………………

«Но кто ты?» – старец вопросил.

«Я Душенька – люблю Амура».

Последний стих прекрасен и трогателен, несмотря на шутливый тон автора. – Объявление Венеры, прибитое на всех перекрестках, взято с французского, но гораздо смешнее на русском:

Понеже Душенька прогневала Венеру

И Душеньку Амур Венере в стыд хвалил;

Она же, Душенька, румяна унижает,

Мрачит перед собой достоинство белил;

………………………………………………………

Она же, Душенька, имея стройный стан,

Прелестные глаза, приятную усмешку;

…………………………………………..

Она же взорами сердцам творя изъян;

……………………………………

Того или иного ради,

Венера каждому

Скачать:TXTPDF

то, что она говорит своему отцу, желая предаться в волю таинственной судьбы, также совершеннее и трогательнее в Лафонтене, Он рассказывает прозою: одно легче другого. Зато некоторые места лучше в стихах